— Это происходит… сейчас, — говорит он, а затем, глядя на меня, снова кивает. — Повесь трубку.

Я делаю, как велено, а затем глубоко вдыхаю, когда смотрю на Майера.

— Что же нам теперь делать?

— Мы ждем, — отвечает он, пожимая плечами. — Кавалерию.

Глава девятнадцатая

— Сколько времени прошло?

Майер вздыхает, и звук становится громким в тишине хижины. Хотя я не могу ясно видеть его лицо, клянусь, я слышу слабую улыбку в его голосе. Он думает, что это смешно. Как? Как, во имя Посейдона, он может найти юмор в этой ситуации? Каллен направляется в Шелл — Харбор. Если он доберется до нас до прибытия подкрепления, мы обречены. Каллен утащит меня в море и прикажет своим стражам убить Майера. Если он будет особенно жестоким, он может заставить меня смотреть.

— Несколько минут после того, как ты в последний раз спрашивала, — отвечает Майер. Да, он определенно развлекается, и это происходит за мой счет. — Потерпи. Они придут.

Он прав, и я это знаю.

Но ждать так тяжело.

Я всегда считала себя независимой русалкой. Настолько, насколько мы можем быть независимыми в культуре русалов. Я не люблю отдавать свою судьбу в чужие руки, даже если Майер доверяет им. Слишком многое может пойти не так. Я хочу спасти себя от тирании Каллена. Но как? Я не могу использовать свою превосходящую силу, чтобы освободиться, не обрушив хижину на наши головы.

Без сомнения, это был план Мары. Она знает, что я не хочу умирать, и, даже если бы я была в отчаянии, она также знает, что я не стала бы рисковать ее детьми, убегая. Я мысленно проклинаю ее. Почему она не доверила мне правду?

Должен быть способ пощадить ее мальчиков, пощадить Майера и сохранить мою свободу. Не то чтобы я не понимала ее ужаса — я понимаю больше, чем она думает, — но это не выход. Если бы она попросила, Майер могла бы связаться с этими изгнанниками раньше. Мы могли бы что — то сделать с ее затруднительным положением. Теперь мы играем в ожидание. Кто найдет нас первым: друг или враг?

— Такое ощущение, что прошли часы, — ворчу я. Я говорю тихо, чтобы Мара не услышала. — Можешь еще раз проверить телефон?

Она несколько раз отходит от хижины, и сквозь щель в ближайшей ко мне стене я вижу, что она то заламывает руки, то проводит пальцами по волосам. Она боится, и это правильно. Какие у нее есть гарантии, что Каллен сдержит свое слово, как только он заполучит меня? В конце концов, Мара была предательницей. Она стоила ему его награды. Он мог причинить ей боль или того хуже. И он, вероятно, так сделает.

Неприкрытый страх на ее лице отчасти убирает мою враждебность к ней. Предать подругу или потерять семью.

— Я не хочу привлекать ее внимание, — отвечает Майер. — Она ничего не подозревает, и кто знает, что она сделает, — затем он качает головой, прежде чем подумать о чем — то другом и повернуться ко мне. — Когда Фрида доберется сюда, мне нужно, чтобы ты увела Мару и детей в безопасное место. Нас двадцать восемь, а если Каллен будет действовать как обычно, то их от восьми до десяти.

Я немного оживляюсь.

— Я и не подозревала, что здесь так много изгнанников! Мы можем легко одолеть Каллена и его стражей с таким количеством людей!

Луна выходит из — за облаков и проникает в щель в стене. Тонкая полоска света падает на лицо Майера, и теперь его выражение стало трезвым. Он медленно качает головой.

— Это проблема. Лишь около четверти изгнанных составляют стражи. Одни были личным советом Эварда, другие — политическими диссидентами, а остальные — афозийцами во главе с Фридой. Значит… только половина из нас умеет драться.

Я прижимаюсь к стене при упоминании имени. Афозийцы — глубоководные русалы, живущие в траншеях далеко под Корсикой. Всегда ходили слухи, что они злобные существа, лишь мельком напоминающие нас. Я видела только одну в своей жизни, несчастную женщину, которая была прикована к трону: приз, который отец Эварда взял в бою.

Ее кожа была почти прозрачной, а волосы были настолько темными, что, казалось, поглощали свет. Необходимая адаптация к почти полной темноте траншей. На определенных глубинах цвет был почти незаметен. Ее глаза были огромными и самыми глубоко — черными, которые я когда — либо видела. Они стали молочными в течение нескольких недель после ее прибытия, когда она медленно ослепла. Афозийцы плохо себя чувствуют при ярком свете. Так что, конечно, я не могу не задаться вопросом: как так много из них выжило на суше?

Майер снова вздыхает, правильно понимая мое молчание.

— Они не причинят тебе вреда, Ева. Фрида и другие — мои друзья, и они на нашей стороне. Ты в безопасности, пока ты со мной.

— Афозийцы жестоки, — возражаю я. — Должны быть, чтобы выжить среди тварей, которые живут в траншеях. Когда мы ссоримся, они убивают нас. Всего за несколько месяцев до того, как я покинула Корсику, на наш народ были совершены новые нападения.

— Да, прямо сейчас нам нужно это насилие.

— Пока они не повернутся против нас.

Проходит минута, а Майер не отвечает. Тишина густая, каменная. Все во мне сжимается. Я вижу, что обидела его.

— Ты действительно в это веришь? — говорит он после нескольких минут молчания. — Я думал, что ты умнее, Ева. Ты вообще не обращала внимания на придворную политику?

Я напрягаюсь, немедленно переходя в оборону.

— Эвард рассказывал Маре и мне о своих днях при дворе больше раз, чем мне хочется сосчитать. Я даже подслушивала его заседания совета. Я слышала об афозийцах. Вот почему я им не доверяю.

— Ты слышала то, что Эвард хотел, чтобы ты услышала, — возражает Майер. — Это то, во что короли Корсики хотят, чтобы мы верили. На самом деле Корсика является агрессором. Мы украли большую часть скудных ресурсов афозийцев, похищали их женщин и убивали их, если они сопротивлялись. Насилие над ними было слабее при Эварде, конечно, но оно не прекратилось полностью. Когда Каллен занял трон, все стало гораздо хуже. И когда мне поручили вернуть Фриду, я отказался вытаскивать ее из траншей, чтобы она провела несчастные несколько недель в постели Каллена. Я знал, что когда она станет больше обузой, чем игрушкой, он убьет ее.

Желчь подступает к моему горлу, пока я обдумываю его слова. Как раз тогда, когда я думаю, что Каллен не может вызвать у меня большего отвращения, он умудряется удивить меня. Я до сих пор не понимаю, как Фрида и остальные так долго выживали на суше, но на данный момент это не имеет значения.

И вдруг у меня появилось новое понимание по отношению к Майеру. Не только его любовь ко мне заставила его предать Каллена.

— Каллен должен умереть, — тихо говорю я. — Это должно остановиться здесь.

— Мы не могли не согласиться, — протягивает снаружи хриплый женский голос, слегка приглушенный дверью.

Вся хижина сотрясается, когда она выбивает дверь. На секунду я уверена, что вся хижина рухнет на нас. Но после очередного удара хижину сотрясает сильная дрожь. Я поднимаю руку, чтобы прикрыть лицо, когда с потолка стекает струйка пыли. Дверь распахивается внутрь и падает с петель. С другой стороны стоит незнакомая женщина, но, судя по тому, что мне сказал Майер, это должна быть Фрида.

Она поразительна даже для афозийской женщины. Они всегда были известны своей красотой, какой бы чужой она ни была. Маленькое кольцо из янтаря очерчивает ее большие зрачки. Они почти поглощают цвет целиком. Ее волосы почти неотличимы от неба, и на несколько растерянных секунд мне кажется, что звезды отражаются на их поверхности. Но нет, это свет, исходящий от нее, маленькие мерцания биолюминесценции. Вероятно, это была приманка для рыбы, когда она жила на глубине. Она такая же высокая, как Майер или Сойер, со скромными формами и острым угловатым лицом, которое даже в состоянии покоя кажется надменным.

Она обнимает Мару за талию, надежно удерживая ее на месте. Другая ее рука обвивает горло Мары, а бледная ладонь с длинными пальцами закрывает рот Мары. Мара такая бледная, что сама почти может сойти за афозийку.