Я отступаю, хотя это последнее, что я хочу делать. Вместо этого я хочу снова броситься в объятия Сойера и умолять его поцеловать меня — умолять никогда не останавливаться. Но я не могу. Во всяком случае, не здесь. И не сейчас. Так много в воздухе, так много между нами и так много, что еще нужно сказать. Не говоря уже о Каллене, о котором нужно беспокоиться.

И где — то в темных закоулках разума я понимаю, что это еще не все — у меня также есть странные, сбивающие с толку и разочаровывающие чувства к Майеру, в которых мне еще нужно разобраться.

— Почему мы не можем этого сделать? — спрашивает Сойер, качая головой, словно говоря, что понятия не имеет, что меня расстроило.

— Если Каллен увидит нас вместе, он разорвет тебя на куски, — шепчу я и надеюсь, что он понимает.

— Мне плевать на Каллена, — начинает он, но я перебиваю:

— У тебя дети, Сойер… и это значит… это значит, что ты должен переживать, и это также означает, что этого не может случиться.

— Этого?

— Нас, — я глубоко вдыхаю. — Ты должен сначала подумать о Хизер и Тейлоре.

— А что насчет тебя? — спрашивает он, поднимая мой подбородок и улыбаясь мне сверху вниз, и его глаза теплы и заботливы. Боги, я не хочу ничего, кроме как обнять его и снова поцеловать. — Кто думает о тебе, Ева?

Я тяжело сглатываю, когда происходит странная вещь — перед моим мысленным взором всплывает образ Майера, и хотя я этого не понимаю, я сразу же чувствую себя… виноватой?

Сойер продолжает:

— Я не позволю Каллену приблизиться к моим детям… или к тебе.

Я опускаю взгляд, прогоняя образ Майера. Он последний, о котором я хочу думать в данный момент.

Я редко нахожусь в недоумении, но сейчас, стоя так близко к Сойеру, когда воспоминания о его сильных руках отпечатались на моей коже, невозможно сформировать какие — либо мысли, не говоря уже о словах.

Он наклоняется, чтобы снова поцеловать меня, на этот раз нежно, и я не сопротивляюсь.

Я не могу.

Даже зная, что это опасно, я не могу устоять перед соблазном Сойера. Да, он похож на вкус желания, но и на комфорт — ощущение благополучия, подобного которому я не испытывала с тех пор… может, вообще никогда.

Мое тело жаждет почувствовать его еще больше, но я сдерживаю свои руки от ласки и прикосновений ко всему его телу, вместо этого оставляю их на его груди. Он разрывает контакт с моим ртом, а затем прижимается своим лбом к моему, нежно вздыхая.

— Ты заслуживаешь того, чтобы делать собственный выбор и жить так, как ты хочешь, — говорит он шепотом, который касается моих щек. — Ты не должна так жить — бояться и переживать из — за каждой тени, которую видишь.

— Каллен не тень, — начинаю я.

— Каллен может быть невероятно сильным и могущественным, но его также можно убить. И он больше никогда не приблизится к тебе, если я имею право голоса в этом вопросе.

Как бы мне ни хотелось верить его словам, я не могу, потому что знаю, что Сойер не ровня Каллену. Именно тогда я вспоминаю о предложении Майера обучить меня самообороне. Я до сих пор не дала ему ответа, но чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что это правильный поступок. Когда Каллен вернется за мной, мне нужно быть готовой настолько, насколько я смогу.

— Ева, — голос Сойера — почти шепот, звук почти заглушается усиливающимся ветром. Он отступает достаточно далеко, чтобы смотреть на меня сверху вниз. — Я знаю, что сейчас не лучшее время для этого. Ты боишься Каллена и того, что он собирается делать дальше…

— Но?

— Никаких но. Я знаю, что ты через многое прошла, мы оба прошли и…

— Не думаю, что сейчас подходящее время, — заканчиваю я за него, глядя ему в глаза и обнаруживая, что они прикованы ко мне. Хотя я не могу поверить, что говорю это, потому что я хочу понять, что это, мне также нужно думать о его безопасности и безопасности его детей.

— Я понимаю, — говорит он, кивая. — Но… можем мы согласиться… пока отложить вопрос? — спрашивает он и протягивает руку, чтобы убрать выбившуюся прядь волос мне за ухо.

Я киваю.

— У меня… есть чувства к тебе, Сойер, — выдавливаю я. — Но на данный момент… отношения были бы несправедливы для нас, — я делаю глубокий вдох, когда он кивает, и его глаза такие понимающие, такие сострадательные. — Это, эм, не единственное, о чем я хотела с тобой поговорить… — продолжаю я. — И я хотела извиниться перед тобой и сказать, что понимаю, почему ты злишься на меня… может, ты все еще злишься.

— Я больше не сержусь. Я понимаю, почему ты сделала все, что сделала, и сказала все, что сказала, — он берет мою руку, почти проглатывая ее своей теплой мозолистой хваткой. — Я знаю, чего хочу, и когда придет время, я больше не уйду.

Мое дыхание сбивается.

— Тогда мы должны согласиться быть друзьями на данный момент?

Он улыбается, и выражение его лица растапливает меня внутри.

— Пока все это сумасшествие не исчезнет, ​​и тогда я сосредоточусь на том, кем мы могли бы быть.

Я никогда раньше не чувствовала этого густого, как сироп, ощущения. От этого мне хочется смеяться и плакать одновременно. Да, эти чувства меня пугают, но в равной мере и радуют.

Любовь.

Это она? Что это за чувства?

Я не знаю, но чем больше я думаю об этом, тем больше смысла в этом названии.

Может, я влюблена в Сойера, и… судя по выражению его глаз, можно с уверенностью сказать, что он может быть влюблен в меня.

Не так давно я бы сказала, что мысль о том, что я влюблюсь, абсурдна. Даже Эвард, мой щедрый и хороший муж, не вызывал у меня таких чувств. Тем не менее, когда я смотрю на Сойера, глубина моих чувств внезапно вырывается на поверхность, и я удивляюсь, как они могут быть чем — то другим, кроме любви.

В этот момент в моей голове всплывает еще один образ Майера, и мне хочется кричать на себя. Мои чувства к Майеру — это глубокая трясина замешательства, гнева и обиды. Но, какими бы они ни были, они есть.

— Дашь ли ты этому шанс позже? — спрашивает меня Сойер и убирает одну руку с моей, чтобы взять меня за лицо. Несмотря на кажущееся спокойствие в его чертах, его рука дрожит на моей щеке.

— Да, — шепчу я.

* * *

Сойер провожает меня до дома, одна рука сжимает мою.

Есть так слов, но никто из нас не говорит. Эти новые отношения или обещание потенциальных отношений, какими бы они ни были между нами, хрупки, и я боюсь разрушить их неуместным словом или жестом, как бы нелепо это ни звучало.

Когда мы добираемся до моего дома, я обнаруживаю, что он такой, каким я его оставила, и мне интересно, вернулась ли Мара с того момента, как она вышла из дома в раздражении, желая побыть наедине.

Мои мысли переключаются с нее на Майера, и мне интересно, он внутри или куда — то ушел? Я не могу не желать, чтобы дом был пуст, чтобы мы с Сойером могли быть там одни. В данный момент мне не нужно ничего, кроме нашего уединения — для дальнейшего обсуждения наших чувств.

Я толкаю дверь и вхожу, Сойер рядом со мной.

Все тихо, и тишина почти удушающая.

— Похоже, Мара еще не вернулась, — бормочу я, чувствуя, как внутри меня поднимается волна беспокойства.

— Она ушла? — спрашивает Сойер.

Я киваю.

— Она не так давно унеслась прочь — она была очень расстроена, как я понимаю. То есть… ее мальчики в Корсике, так что понятно, что она хочет вернуться.

— Но она не может? — спрашивает Сойер, хмурясь. — А Каллен…

— Не могу представить, чтобы он приветствовал ее возвращение, — перебиваю я. — И в глубине души она знает это, но это не меняет того факта, что она хочет быть со своими детьми.

— Конечно.

Я глубоко вдыхаю.

— И я даже не могу предположить, что делает Майер.

Наверное, это должно меня волновать.

— Похоже, у нас есть немного времени для себя, — говорит Сойер, его глаза загораются, и с широкой улыбкой (что, в свою очередь, вызывает у меня улыбку) он поворачивается к заднему крыльцу, проходит к нему, отпирает двери внутреннего дворика и распахивает их, открывая пышную траву и тропинку, ведущую к озеру. Под ярким солнцем, озеро блестит, как зеркало. Я вижу гладкую гальку из дома и песок по краям озера. Большой клен простирается за дальним краем, обеспечивая уединенное место у воды.