Защитник: Я полагаю, есть основание сделать вывод, что Скавениус желал вести эти переговоры во избежание трений с немцами.
Обвинитель: Но ведь Скавениус, собственно говоря, первым затеял эту игру. Я позволю напомнить всем слова господина Риттера, сказанные министру Мору, что с немецкой стороны едва ли были еще хорошо подготовлены к таким переговорам. Для датской политики, естественно, не привыкать получать с разных сторон оплеухи, но Скавениус оказался уж не в меру услужливым, подставляя для ударов обе щеки.
Олуф Педерсен: В правительстве решили послать в Берлин делегацию, чтобы еще раз прозондировать почву, но о контрпредложении договорились не упоминать.
Обвинитель: Иначе говоря, правительство дезавуировало министра иностранных дел.
Олуф Педерсен: На заседании Комиссии 28 августа 1940 года Стаунинг объяснил, что против таможенной унии выступил предводитель немецких крестьян Дарре́, так как немецкое сельское хозяйство, по его словам, не могло на равных началах конкурировать с датским.
Единогласно было решено прекратить переговоры.
Обвинитель: Кажется, мы в долгу перед господином Дарре́. Он наш спаситель-избавитель, а не министр иностранных дел Скавениус.
Но давайте перейдем теперь к следующей, не менее значительной фазе во внешней политике Скавениуса. 22 июня 1941 года Германия без объявления войны вторглась на территорию Советского Союза, невзирая на заключенный ранее Договор о дружбе и ненападении. В ночь на 22 июня немецкий посланник вызвал директора департамента иностранных дел и потребовал, чтобы все коммунистические деятели, в том числе и три члена фолькетинга, были арестованы.
Это требование противоречило датскому законодательству. Его явное нарушение, однако, почему-то никого не смутило. Все словно забыли о параграфе конституции, который гласит; каждый задержанный должен в течение 24 часов предстать перед судьей; министр юстиции как бы мимоходом сказал лишь перед Комиссией девяти — того хотели, дескать, оккупационные власти.
Министром юстиции теперь был Тюне Якобсен, сменивший 8 июля по настоянию немцев Харальда Петерсена; он представил на рассмотрение закон о запрещении в стране коммунистической партии и коммунистической деятельности, вступивший в силу 22 августа 1941 года. Закон давал право арестовывать граждан по усмотрению министра юстиции, арестовывать при малейшем подозрении в принадлежности к коммунистической организации или за агитацию. Об этом законе и его исполнении я скажу позже, когда мы перейдем к обсуждению виновности Тюне Якобсена.
Но 26 июня 1941 года правительство выступило с заявлением. По инициативе Скавениуса. Он настаивал на нем и сумел убедить всех в его необходимости. Вот текст заявления:
«Война, которая сейчас разразилась между Германией и Советским Союзом, означает новый этап в развитии грандиозного вооруженного мятежа, вспыхнувшего в Европе; для нас он особенно важен, так как Германия обернула теперь свое оружие на Восток против державы, представлявшей постоянную угрозу благополучию и миролюбию скандинавских стран.
Страх в северных странах перед опасностью с Востока не был безосновательным. Нападение Советского Союза на Финляндию в конце 1939 года — яркое тому подтверждение; героическая защита страны протекала в неравной борьбе и вызвала у нас бурю симпатий к нашим борющимся братьям на севере. Датский народ испытывает те же самые чувства теперь, когда борьба возобновилась после очередного нападения России на Финляндию. Но теперь Финляндия не одинока в своей справедливой борьбе, вместе с другими европейскими странами, руководимая Германией, она борется, чтобы защитить общественный порядок, отвечающий европейской культуре.
В этой совместной борьбе сомкнулись ряды многих европейских стран, поскольку от ее завершения зависела судьба Европы, целостность ее государственности.
Дания по-прежнему не участвует в этом грандиозном вооруженном мятеже, но с напряжением следит за его развитием; ей дороги общие европейские интересы и далеко не безразличен исход борьбы. Свою позицию Дания выразила однозначно, отозвав весь датский дипломатический корпус и прервав затем отношения с Советским Союзом».
Еще до официального принятия этого заявления в Комиссии девяти состоялись горячие дебаты. Я прошу опять выступить в качестве свидетеля бывшего члена фолькетинга Олуфа Педерсена. Займите, пожалуйста, свидетельское место, господин Олуф Педерсен. Вы помните, что произошло 24 июня на заседании Комиссии?
Олуф Педерсен: Скавениус сообщил нам, что заявление по поводу того, что мы не принимаем участия в войне против России, но считаем ее все же враждебной державой, было обсуждено в правительстве. Я заметил, что в моем понимании делать такое заявление не было крайней необходимостью для оккупированной страны. Оно выглядело несколько странно и могло вызвать отрицательный резонанс во внешнем мире. Я нашел его излишним.
Обвинитель: Жаль, что не вы тогда были министром иностранных дел. А что ответил вам Скавениус?
Олуф Педерсен: Что такое заявление — пустая отговорка, ничего не значащая формальность. Я ответил, что не сомневался в его весомости и значимости. Скавениус добавил: «Да, оно не очень-то нам к лицу, но в политике приходится лавировать». Я сказал: «Я тоже хотел бы, чтобы мы лавировали, но без понуждения». На что Скавениус ответил: «Тогда рассматривайте это заявление как выражение доброй воли».
В тот же самый день, только попозже, мы еще раз собрались на заседание, на котором был зачитан текст заявления. Для нашего сведения, не для обсуждения. Мы протестовали и постановили — подождать, пока Финляндия не объявит войну, и министр иностранных дел обещал нам до той поры не делать официального заявления. Он обязался также обсудить заявление в Комитете по внешнеполитическим вопросам.
Обвинитель: Он сдержал свое обещание?
Олуф Педерсен: Да, два дня спустя на заседании 26 июня мы узнали о дополнении к тексту, согласно которому Дания отзывала своего посланника. Комитет по внешнеполитическим вопросам в силу моральных соображений был против этого дополнения, так как Дания тем самым как бы встала на сторону немцев. И еще узнали, что в правительстве разногласий не было, но некоторые коррективы были внесены по желанию немцев.
Защитник: Я прошу Суд сразу обратить внимание на то, что заявление по сути явилось результатом требований с немецкой стороны.
Обвинитель: Скавениус в своей обычной манере вел переговоры с немцами, не уведомив должным образом правительство.
Олуф Педерсен: Скавениус зачитал проект заявления. В нем говорилось, что Россия представляла государство, враждебное северным странам, и что мы не могли оставаться равнодушными зрителями. Я сказал, что нужно изъять из текста слова «мы не могли оставаться равнодушными зрителями». Выглядело так, будто мы сами были участниками. Я спросил Скавениуса, почему мы вообще должны выступить с таким заявлением. Он ответил:
«Оно произведет благоприятное впечатление в Германии!»
Обвинитель: Скавениус, бесспорно, считался с национальными чувствами немцев. Что чувствовали датчане, его, как видно, мало интересовало. Каково ваше мнение, хотел ли Скавениус несмотря ни на что провести в жизнь свое заявление?
Олуф Педерсен: На вопрос о том, что произойдет, если заявление не будет принято, он ответил — на этом его миссия закончится.
Обвинитель: Спасибо.
Перейдем теперь к вопросу о создании добровольческого корпуса «Дания». Как видно уже из дела Гуннара Ларсена, Скавениус был очень и очень склонен послать один корпус в Финляндию. Я прошу члена фолькетинга Альсинга Андерсена выступить свидетелем по данному вопросу. Займите, пожалуйста, место свидетеля и ознакомьте Суд с теми сведениями, которые вы как председатель Комиссии сотрудничества огласили на заседании 1 июля 1941 года в 11 часов утра.
Альсинг Андерсен: Я известил членов Комиссии, что министр иностранных дел сказал мне: вопрос, дескать, о вербовке добровольцев хорошо еще не отработан, и кое-что надо уладить административным путем. Я намеревался противодействовать Скавениусу, но накануне вечером секретарь министра позвонил мне и сказал, что министр иностранных дел не придет на переговоры, которые Комиссия хотела вести с ним.
