— Ну, если узнает Певзняк, что туда едет Корытный работать, он подпрыгнет от радости до потолка.

Когда я приехал на Алдан, то удивился порядку и дисциплине, которую там завел т. Корытный. Мне пришлось его видеть в разгар подготовительных работ, когда ему и мне приходилось сидеть на Орочене и вытягивать из прорыва самые отсталые участки. Я также видел его метод, мобилизации сил на усиление работы старательского сектора, а также как он вел работу на Комсомольской шахте. Это были совершенно новые методы и новый прием в нашем Алданском районе. Это дало такие результаты, что в 1933 г. Алдан впервые выполнил усиленную программу после трехлетнего прорыва.

Тов. Певзняк П. М., бессменный секретарь Якутского обкома, сделавшийся сам окончательно якутом, чрезвычайно много помогал в работе нашему Алданскому тресту. Он всегда давал нам людей на помощь. Нужно отметить, что благодаря ему никаких недоразумений с обкомом у треста не было, нам всегда была оказана всяческая помощь по транспорту, снабжению и пр.

Наши дела на транспорте за последнее время сильно наладились, и мы многим обязаны в этом отношении Сергею Васильевичу Кондратьеву, старому транспортнику, когда-то работавшему у т. Серго в XI армии, а потом пришедшему к нам на золото.

Можно сказать, что С. В. Кондратьев создал наше транспортное управление.

На Алдане есть ранние огурцы

И цветная капуста на Алдане тоже растет...

Из более молодых работников по транспорту я отмечу Андрея Сидоровича Долю — начальника иркутского Золототранса.

Доля — рабочий, работал раньше в органах ГПУ, участвовал в борьбе с бандитами, был начальником одного из отделов ГПУ в Восточной Сибири, затем в Якутии и, наконец, на Алдане. Затем перешел в золотую промышленность. Андрей Сидорович Доля взял на себя самый тяжелый участок и, несмотря на свое плохое здоровье, подорванные силы, выправил в самый критический тяжелый момент транспорт. После этого пришлось отпустить его лечиться. Он не любил говорить о своей болезни, и о его лечении я говорил с т. Добрыниным, его близким другом, затем с женою Андрея Сидоровича. Мы свезли его, куда нужно, не говоря ему ни слова. Один раз я уговорил его поехать подлечиться в Крым месяца на три, но он скоро вернулся, сказал, что ему этот климат вреден, и просил разрешить ему отдохнуть в Иркутске по месту его работы. Я чуть не силой, под присмотром т. Добрынина, держал Долю под Москвой, в Ильинском.[75]

У нас в золотой промышленности очень много старых большевиков и старых работников по золоту. Я не буду отдельно говорить о Г. И. Перышкине, А. И. Ганине, — вся книга о них говорит.

Все старые работники золотой промышленности являются примером для всех. Почти все они были в ссылке и на каторге. Затем пошли в золотую промышленность и никто так не дерется за новую технику, за новые приемы работы, как именно наши старики.

Теперь надо сказать и о молодых работниках золотой промышленности, например о тт. И. Я. Шульмане, С. М. Beхове и В. Б. Кнунянц — нашем строителе радиостанций — и о товарище Мильчакове А. И.

В 1929 г. был я в Забайкалье в районе бывших Новотроицких каторжных приисков, принадлежавших когда-то кабинету «его величества царя Николая». Там когда-то каторжников заставляли добывать россыпное золото, и на этом самом месте наши разведчики обнаружили золотую жилу. Никогда в той местности рудного золота не находили, поэтому вместе с разведчиками я поехал посмотреть на эту жилу, которая находилась в долине р. Унды. В превосходной лесо-степной местности, где начинаются первые горные хребты, как раз на первом из них, на Балейской горе, и была найдена золотая жила. Несколько дней я возился с этой жилой и решил, что надо немедленно бить штольню и строить бегунную фабрику. Набрал я целый мешок образцов и повез их с собою в Иркутск. Ехать с Балейской горы до железнодорожной станции Приисковой можно было тогда только верхом. Теперь прекрасное шоссе построено на этом месте.

На Балейскую гору послали мы геолога Копеина. Он провел там большую работу и доказал, что жила не одна, что месторождение исключительно богатое и что надо его энергично разрабатывать. Однако рудник развивался медленно, бегунная фабрика работала плохо, а руда между тем была превосходная.

— Мильчакова послать, — сказал т. Серго, когда я ему доложил об этом новом интересном деле. — Этот вытянет. — Это было в 1933 г.

Я мало тогда знал А. И. Мильчакова, раньше он был заместителем у А. И. Яковлева по Востокзолото, и я с ним только один раз вместе ездил на Дальний Восток.

Кабинетная работа в Востокзолото его не удовлетворяла. Он хотел работать на самостоятельном участке, кипеть в котле новой стройки, и с приездом на Балей его и инженера Маршалова дело пошло иначе.

В 1934 г., когда я приехал на Балей, я не узнал рудника. Кругом кипела жизнь, работала новая фабрика, заканчивался монтаж новой драги, ставили новые копры, строили дома, монтировали лебедки, компрессора и т. д. Чувствовались американские темпы Мильчакова, его напористость, воля, энергия...

Пройдя под руководством т. Серго великолепную ленинско-сталинскую школу Наркомтяжпрома, Александр Иванович постиг тайну, как работать самому и организовать работу других, объединяя их в крепкий, спаянный рабочий коллектив.

Осенью 1935 г. я снова приехал на станцию Приисковую. Чуть светало, но Мильчаков встретил меня, едва лишь я успел соскочить с подножки вагона.

По прекрасному новому шоссе мы поехали на рудники, переправившись на пароме через Шилку, одну из красивейших рек мира, более красивую чем верховья Сакраменто или Американской реки в Калифорнии. Уже издали увидали мы новый город Балей с его школами, театром, трехэтажными кирпичными домами. Издали было видно громадное здание новой третьей фабрики, построенной инженером Вязельщиковым.

Все это — театр, клуб, школа, больница, новые каменные дома, поселок — выросло почти на том же месте, где раньше была царская каторга. Вместо каторжного этапа тюрьмы — большой советский город с прямыми улицами, красивыми домиками, садами и огородами. Вместо прежней безжалостной эксплоатации — радостный труд, веселая жизнь там, где раньше звенели кандалы каторжан...

При ознакомлении с работниками Балея поражала та душевная товарищеская обстановка, которую здесь создали на ряду с настоящей большевистской дисциплиной. Здесь на деле осуществляли заветы великого Сталина об отношении к человеку, о создании радостных условий труда, о том, чтобы весело жилось и весело работалось.

Несколько дней я провел на Балее. В 8 утра слушал доклад проф. Горностаева о перспективах Балея, затем осматривал рудник вместе с инженером М. С. Волонтэем.

Вечером был слет стахановцев, куда пришли те самые забойщики, которых я только что видел на работе в руднике. Но они уже переоделись и по виду своему не отличались ничем от квалифицированных рабочих лучших московских заводов. Они сумели не только орудовать с перфоратором в забоях, но и с карандашом в руках могли подсчитать программу, проверить нормы выработки.

Вместе с новым рудником выросли и новые люди. Исключительное удовольствие испытывал я, участвуя на стахановском слете в работе этих дисциплинированных, молодых, технически подкованных людей.

После совещания мы слушали спектакль в новом здании театра. Играли пьесу Островского «Без вины виноватые» и играли очень неплохо.

Во всем, что делают Мильчаков и другие наши молодые директора — Куликов, Базжин, Голованов, Рыбаченко, чувствуется настоящая, большевистская культура, забота, любовь к делу, к стройке, любовь к людям.

Объединяя в одном порыве людей, заражая их энтузиазмом, будя в них великое стремление отдавать себя всецело строительству социализма, наши директора научились уменью увлекать за собою своих работников и брать штурмом самые непреодолимые крепости. Много таких прекрасных работников дала партия и воспитала партия на предприятиях золотой промышленности.