ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ ПРОСМОТРЕННОЕ

ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР

МОСКВА — ЛЕНИНГРАД

1936

ВДОХНОВИТЕЛЬ НЕФТЯНОЙ И ЗОЛОТОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

Технический редактор издания Д. С. Бабкин

Ученый корректор Е. П. Раутман

Рисунки переплета, титулов и иницалов худ. А. А. Ушина

Белые сосны и кедры...

В операционной было строго, светло... Лица у всех закрыты масками, но по голосу можно было узнать знаменитого хирурга Алексея Дмитриевича, тихонько отдававшего привычные распоряжения. Кто-то в маске положил мне руку на голову.

— В левую руку, — сказал доктор, стоящий на наркозе.

Я знал, что дело идет об «эвипане», который нужно было впрыснуть.

— Ну, теперь в правую руку.

То же проделали с правой рукой. Я знал, что потом очередь за эфирной маской.

— Не забудьте позвонить домой, Алексей Дмитриевич... — сказал было я, но не услыхал ответа...

* * *

Потолок моей палаты как-то странно сразу появился перед глазами. На голове было что-то холодное: сестра, видимо, меняла компресс.

Доктор нагнулся над изголовьем...

— Ну, все, как будто, в порядке. Выкарабкались. Ловко разрезал вас Алексей Дмитриевич; такая у вас была трудная штука...

Доктор и сестра опять исчезли. В глазах поплыли белые сосны, кедры, белые горы. Казалось, ехал я по тайге, на санях; качало из стороны в сторону. На самом деле это сестра разэфиривала меня углекислотой от последствий наркоза: в это время всегда бывает впечатление качки.

Лицо Алексея Дмитриевича появилось в рамке потолка палаты.

— Ну вот, молодцом. Теперь надо только лежать смирно. Счастливо отделались: сколько лет была у вас эта история — как с бомбой ходили.

Снова пропал потолок палаты и снова показалось, что я не в больнице, что не зима теперь, а лето, что передо мною склоны гор, покрытые зеленою травою и цветами. Богульник ярко горел тут и там. Высокий горный кряж, покрытый хвойным лесом, остался позади.

Целый день пробирались через заросли, перебирались через упавшие деревья, объезжая покрытые мхом камни, в сыром сумраке глубокой тайги. Какая-то усталость... но как хорошо ехать теперь по опушке, по зарослям черемухи, тальника, все время вниз... вниз...

В долину, куда мы спускались, уже не падали лучи солнца, но хребты еще были ярко освещены. Лошади, пофыркивая, осторожно ступали по едва приметной тропе; затем пошли по руслу пересохшего ключика, впадавшего в падь, где мой спутник, геолог Селиванов, намеревался заночевать. Птицы возились в кустах, уже устраиваясь на ночлег. Только беспокойная кедровка, увязавшаяся за нами с полчаса тому назад, все еще продолжала покрикивать, предупреждая таежное население о близости человека.

— Что за пакостная пичуга, — сказал Виктор Васильевич, — просто спасу нет. Если на охоту куда пойдешь, всех взбаламутит, так ни с чем и вернешься.

Целый день пробирались через заросли...

Но мы ехали не на охоту, а на бертинскую разведку. Разведчик Бертин с женою нашли золотую жилу и прислали записку Селиванову, чтобы тот приехал и посмотрел: очень хорошая жила, доброе золотишко.

Вот мы и ехали по тайге от Первомайского прииска уже четвертый день. По всем признакам, известным Селиванову, стан разведчика давно должен быть недалеко, а все не показывался. Мы спустились уже в падь, к веселой речке, бежавшей по камням, а ничего и никого видно не было.

— Чорт его знает, этого Бертина, хоть бы знаки поставил на тропе и по ключику, а то так и сбиться недолго, — ворчал геолог, слезая с коня и привязывая его к дереву на длинном поводу.

Я сделал то же самое, и усталые лошади, обмахиваясь хвостами, дружно принялись пощипывать траву на лужайке. Мы взялись за хозяйство, и скоро костер затрещал возле речки, нарушая треском своим тишину наступавшей ночи. Вершины гор погасли, все птицы и даже беспокойная кедровка улеглись на покой, когда мы принялись за чай и за еду.

— Хорошо в тайге, — сказал Виктор Васильевич, — а все-таки дикое место. Четвертый день ведь никого не встретили. Лес и лес, горы, а теперь вот и долина; цветы кругом, красота, от одного запаха умереть можно, а все-таки место нежилое.

— А что бы вы хотели, Виктор Васильевич, завести в этих самых местах?

— Ну, батенька мой, — сказал геолог. Он так всегда говорил и за это его звали на приисках: «батенька мой», но любили за неистощимую энергию, большие знания и компанейский характер.

— Ну, батенька мой, ведь вы цены этим местам не знаете. Ведь мы, разведчики, ищем золото, а находим медь, цинк, уголь, железо, нефть. Здешним богатствам цены нет.

Как всегда, Селиванов увлекся и повел рассказ о том, какие мощные здесь реки, какие гидростанции здесь можно построить, какой уголь находится чуть не у самого того места, куда мы едем, какие богатые выхода нефти нащупали около Укулана, прямо почти на самой Лене, от реки всего километрах в тридцати.

— Вы представьте, во что обратятся все эти края через десять лет. Тогда уже проложена будет дорога от Тайшета до Заярской, а от Заярской до Усть-Кута. Лена, Ангара связаны будут железной дорогой. Пущена будет Ангарская электростанция, пойдут по Лене большие пароходы. Разрабатываться будет железное месторождение, около Братского построят металлургический завод побольше, наверное, Магнитогорки, и вниз по Лене и по Ангаре двинется большевистская культура, оживет тайга, еще более развернется Якутия; Лена, Витим, Алдан перегонят Волгу и какую-то там Каму.

— Вы знаете, — говорил Виктор Васильевич, забывая о костре и о чайнике, — ведь мы, золоторазведчики, только первые пионеры в этих местах. Мы добываем золото, возводим первые школы, строим больницы. В наших поселках рождается первая советская культура вместе с постройкой наших электростанций, рудников, драг и фабрик. Мы проводим дороги, телефон ...

— Ну, к Бертину не только дороги или телефона — тропы порядочной вы не провели еще... — заметил я.

Виктор Васильевич рассердился и стал говорить о том, какие будут здесь заводы, нефтяные промыслы, угольные шахты, какая огромная промышленность возникнет здесь, сначала металлургическая, а затем и легкая. Он говорил о прекрасных городах, о замечательных курортах, которые построены будут по Забайкалью и в Ленском бассейне. Он говорил об огромных электрических станциях, которые светом своим зальют тайгу...

— А пока костер-то наш как бы не потух, тогда вовсе без света останемся, — сказал я, подбрасывая сучья в огонь, который действительно чуть не погас.

— А ну вас к чорту с вашим костром. Поймите же наконец, какое здесь богатство ждет, чтобы его подняли, чтобы его разработали. Я не говорю о запасах золота, тут его столько, что мы на руды с небольшим содержанием и внимания не обращаем. Вы поймите, что можно с этим золотом сделать, что тут через десять лет твориться будет. Ведь ни одна страна в мире сравниться не может с нашей Восточной Сибирью, Забайкальем, Якутией и Дальним Востоком. Вы не хуже меня все эти места знаете, а молчите...

Мы спустились в падь, к веселой речке...

Но тут опять потолок моей палаты поплыл перед глазами...

— А молчите... — говорил кто-то голосом Алексея Дмитриевича. — Надо было давно мне сказать, что сорок...