— Нганасаны считают: осень, зима кончились — год прошел; весна, лето кончились — другой год прошел. Ты говоришь: зима, весна, лето, осень — одна куча — один год. Значит, я ошибку давал, думал, мне более семьдесят лет, теперь правильный год считать стану, совсем молодой буду, 36 лет только. Календарь делать станешь, я каждый день резать (зачеркивать.) буду, правильный год гонять стану.

Уже засыпая, подумала: «Как странно мы живем. Ни одной весточки из внешнего мира, как будто на земле ничего не творится! Как будто мир ограничен пространством, видимым из чума. Радиоприемник, самый миниатюрный, но усовершенствованный, какую бы огромную пользу он мог принести».

Впрочем, недолго ждать, когда эта земля будет обитаема, недалеко то время, когда нганасаны начнут культурную оседлую жизнь, и тогда не на стойбище, а в поселке нганасан непременно зазвучит радио!

2 августа. Мужчины ушли высматривать диких оленей, а я с утра села за шитье. Делаю полотенце для Ачептэ, Хидиптэ и Хонгэ. Несмотря на все мои старания, большинство людей нашего аргиша по-прежнему не моются, а хозяйки не моют чайную посуду. Решила, что агитация моя до тех пор не достигнет цели, пока у каждого кочевника не появится хотя бы по два полотенца.

У меня есть четыре вафельных полотенца, кусок широкого полотна и кусок белого молескина. Завтра полотенца будут готовы. Если к ним добавить несколько кусков мыла, можно будет начать борьбу за чистоту.

3 августа. Сегодня ровно год, как я в Арктике. Ровно год тому назад я покинула кабину самолета, приводнившегося в Хатанге. За плечами 365 дней, прожитых на северных широтах. Пережиты: полярная ночь, пурга, морозы, дожди, успехи и неудачи.

8 августа. Наконец-то мы сегодня занимались! С утра день был дождливый, холодный, и казалось, просвета не будет. Я приводила в порядок свой словарь, вписывая нганасанские слова по алфавиту в общую тетрадь. Потом, когда приехал с промысла Васептэ, подсела к нему, завела разговор об учебе. Кое-как вытянула его из чума, и он уселся за столик в палатке. Старое не забыто, и после часа занятий он усвоил еще две буквы: «р» и «к».

Месяц пришлось уговаривать Васептэ продолжить занятия. Но нельзя в этом строго винить моего ученика. Сотнями лет складывался уклад нганасан, сотнями лет они не знали ничего, кроме борьбы за существование и кулацко-шаманского гнета. С трудом идет просвещение этого отсталого северного народа. Поэтому так трудны первые шаги, поэтому. столько приходится уговаривать, чтобы заставить человека учиться.

…Только что закончилось наше собрание по поводу организации соревнования за чистый чум. На собрании присутствовали четверо мужчин, три женщины, четыре девушки. Сначала я рассказала через Васептэ о значении приближающегося Международного юношеского дня и как его празднуют у нас и за границей. Потом повторила то, что уже однажды делала в чуме на Исаевском, то есть возможно в более смешном виде показала, как нехорошо ходить немытыми, нечесаными, руками выгребать чаинки из чашек. Все смеялись. Лишний раз я убедилась, что такая форма беседы наиболее действенна. Самый тяжелый на подъем Хыты сказал:

— Шибко хорошо толковали, все понятно.

Заручилась обещанием хозяек навести чистоту в чумах и тут же раздала им полотенца и мыло. Признаюсь, от этого собрания стало радостно на душе.

18 августа. Чернила замерзли. Мороз 9 градусов.

Тальник растет в трех километрах от чума. Пока мы собирали его и волокли домой, согрелись. Но потом мороз начал пробирать до костей. Дикие олени, очевидно, ушли в горы, потому что наши охотники вернулись с пустыми руками.

Разговорилась с женщинами о том, что детей надо рожать в больнице, как надо мыть и кормить малюток. Я уже знаю много нганасанских слов, но фраз еще составлять не могу. Больше пользуюсь жестами, чем словами.

С соревнованием за чистый чум пока дела не блестящи. Правда, посуда моется ежедневно, а в теплые дни уже стало входить в привычку умывание, но теперь, в такую стужу, когда вода замерзает сосульками, трудно заставлять людей мыться.

6 сентября. Вокруг нашего нового стойбища много камней, мало снега, и мы смогли набрать много тальника. Во всех чумах варят жир, по этому случаю наши женщины занялись туалетом — густо смазали волосы жиром, расчесали проборы и заплели косы. Результаты такого «ухода» за волосами весьма плачевны. Пепел, летящий от костра, легко оседает на смазанные головы, и в конце концов волосы так сбиваются, так склеиваются, что расчесывать их очень трудно. И начинается облысение. Амыль почти лысая, а у Хонгэ, которой всего 13 лет, волосы на голове пересчитать не так уж трудно. Только мужчины, чрезвычайно редко причесывающие свои лохматые головы и почти не прибегающие к помощи жира, могут похвастаться густой черной шевелюрой.

Вечером все собрались у нас в чуме, и, пока варилось мясо, Васептэ сам попросил меня: «Ама, расскажи чего-нибудь». Я рассказала притихшим слушателям три эпизода из гражданской войны, в которых героями были две комсомолки и Николай Островский. Общее удивление вызвало то обстоятельство, что «даже бабы воевали».

11 сентября. Сегодня произошло необычайное событие. Наконец-то нашелся на стойбище человек, который решился «нарушить веру» и вымыться! Пионером оказался старик Тамтумаку.

Чуть не с первого дня знакомства я убеждала старика основательно помыться, обещала после мытья дать ему лекарство, облегчающее страдания от чесотки. Он слушал, соглашался… но мыться отказывался. И вот сегодня сам Тамтумаку робко спросил меня: «Сейчас лекарство делать можно?»

Я, конечно, мгновенно согласилась и стала греть воду. Старик, как обреченный, сидел около меня, с тоской поглядывая на огонь. Он побаивался «нарушить веру». С тревогой в голосе спрашивал, ощупывая свои волосы:

— Сестра, а волос после мытья будет белый?

Я весело смеялась и показывала на свои черные волосы, неоднократно при нем мытые.

Наконец приступили к делу. В шести водах смывала его длинные волосы. Сполоснув голову Тамтумаку чистой водой, обнаружила целые пряди седых волос на висках. Я испугалась, что сидящие в чуме женщины, неотступно следившие за каждым моим жестом, увидят белый волос. В этом они могли увидеть наказание за кощунство. Быстро достала из своего чемодана новые красные ленты и, всячески расхваливая Тамтумаку, заплела ему две косы, в которые спрятала седые пряди. Девушки с завистью смотрели на Тамтумаку. Я обещала им подарить ленты только в том случае, если они вымоют голову. Но ни одна не решилась «нарушить веру». С затаенным страхом они ждали, что с Тамтумаку что-нибудь случится.

Велела Тамтумаку снять рубаху и со всей силой протерла мочалкой спину и грудь. Но мочалка оказалась непригодной для этой работы. Взяла оленьи сухожилия, порвала на тонкие нити и из них, как из рогожи, сделала мочалку. После долгих усилий тело стало желтого цвета. Дала Тамтумаку махровое полотенце, и он, мурлыкая от блаженства, долго не желал расставаться с ним.

И вот перед глазами женщин и детей предстал чистый Тамтумаку. Вечером он долго рассказывал всем об испытанном удовольствии. Мужчины явно завидуют.

Пока варился ужин, я рассказала Васептэ, Ачептэ, Амыль и Ходиптэ о стахановском движении. После беседы Васептэ запел по-нганасански. Нганасаны чаще всего поют или о том, что видят, или о том, что замышляют. Ачептэ переводил.

Певец воспел добродетели какой-то женщины, которая «хорошо умеет стрелять, беда шибко ходит. Шибко веселый человек, век смеется, век песни поет». Меня искренне поразили эти неожиданные признания Васептэ достоинств «бабы» в присутствии мужчин.

20 сентября. Приехал Васептэ с чудесной новостью: «Приходил пароход!» Значит, льдины побеждены. Событие это имеет большое экономическое и политическое значение для жителей тундры. Они оживленно обсуждают эту новость.

27 сентября. Пересекли Большую Балахню — Вадею. Проехали не меньше 80 километров.

Вадея — широкий тракт кочевий, и к этому пункту осенью стягиваются все стойбища. Только распрягли оленей на ночлег, подъехал аргиш Яни и Хыты. Нашего полку прибыло.