Началось великое нашествие гостей. Мы вступили в район, относительно густо заселенный^[35] в это время года, а так как в тундре все знают друг друга, то гости едут один за другим…

«Гостевание» проходит в строгом соответствии с этикетом нганасан. Каждый приезжавший гость, если он младше находящихся в чуме, должен дать себя поцеловать по разу в обе щеки, а если старше, то целует младших. Все жители становища обязаны пройти эту церемонию. Маленькую Майкуду, самую миловидную, все время таскали к нам в чум, куда первым долгом являлись с визитом приезжие.

По обычаю каждому надо дать гостинцы: жир, мясо, язык, табак или какую-нибудь вещь. Запасы, сделанные Васептэ, таяли буквально на глазах.

К полудню хозяева стойбища остались почти без чая и табака от этих обрядных «гостинцев». А ведь некоторые гости побывали у нас по два и по три раза, и каждый раз им что-нибудь дарили.

Уже поздно, но я слышу, как распрягают оленей какие-то новые гости. Вот они вошли — два долгана и один старик нганасан. В чуме воцарилась тишина, все ждут, пока пришедшие очистят с бакарей снег.

Старик молча прошел на половину Васептэ и сел. Хонгэ, сделав две затяжки из длинной трубки, постучала ею о доску, чтобы высыпать пепел, поднялась, стряхнула куски оленьей кожи, лежавшей у нее на коленях, по пути положила тальник в огонь и лишь тогда подошла к старику для поцелуя.

Мамка — Амыль перекладывает мясо из котла в таз. Вошел Васептэ, поздоровался за руку с долганами и дал себя поцеловать старику нганасану. Гости сели на моей стороне. В чуме молчание. Последний кусок мяса вытащен, мамка садится на свое место и ищет трубку. Трубку взял гость — старик нганасан — и набивает ее табаком. Вот он кончил курить, кряхтя поднимается, перешагивает через ноги Васептэ и дает мамке поцеловать себя. Оказывается, Амыль старше гостя!

Начался разговор. Долгане привезли новости, они сами видели пароход: «Такой большой, совсем черный, большой дым из него, и много народу видно». Целый день говорят о пароходе. Ко мне то и дело приходили за журналом, в котором есть снимки ледоколов.

Приятная неожиданность: приехал проведать меня заведующий факторией на Рыбной. Он качал головой, глядя на дырявый нюк, кашлял от дыма, просил добавлять горячей воды в быстро стынущий чай и рассказывал, что почти все долганы приобрели на факториях печки, возят с собой дрова и начинают уже забывать о дыме костра в чуме.

Летнее аргишение кончилось, и наступила пора возвращаться в Хатангу. Кочевать прямо в Хатангу невозможно из-за распутицы. Гость посоветовал отправиться сначала в бухту Кожевникова.

Все новые и новые санки подъезжают к чумам. Смотрю, как гости выпрашивают у хозяев камусы, шкуры, жир, чай, табак. Если они не получают просимого, начинают роптать, обижаются, хотя их мешки, предназначенные для подарков, уже полны.

Мамка натерла за лето мозоли, готовя крошку из сухого мяса. Зато собрала полный куль этого лакомства. А сегодня я видела, как она вытряхивала последние крошки в чей-то мешок, почти не воспользовавшись плодами своих трудов.

Солнце спешит попрощаться с землей. Ему теперь нечего делать. Согревать землю будет мягкое, пушистое одеяло снежной зимы. Светило быстро обегает маленький круг по небу и, на мгновение задержавшись, проваливается за далекий горизонт. Нам так мало его света, что мы ловим зарю, когда людям еще полагается спать.

В чуме два выхода, с юга и с севера. Если ветер с юга, мы открываем северный вход. Если он свирепствует с севера, то вход открыт на юг. Как только занимается розовая заря, мы уже просыпаемся и восход солнца приветствуем дымом костра. Нюк у нас распахнут на север, и оно смотрит в чум — пусть холодное, но все же солнце. Днем мы распахиваем южный полог. Конец сентября.

Скоро солнце покинет нас. Останутся лишь звезды, северное сияние, луна, пурги, снег и морозы. Зато через три месяца первое появление солнца после разлуки мы будем встречать, как праздник.

— Здравствуй, Коу! — облегченно скажет народ.

4 октября. Сегодня еще раз тщательно проверила, все ли готово к собранию. К десяти часам утра в чуме Васептэ собрались представители всех хозяйств нганасан, кочующих на Большой Балахне. Доклад свой я построила на рассказе о колхозном движении, о колхозах на Большой земле, о том, как сейчас живут нганасаны и как будет построена работа в товариществе. Все слушали меня с большим вниманием. Задавали вопросы. Потом прочли и обсудили Устав, а после этого приняли Устав промыслово-охотничьего товарищества, которое назвали «Ленинский путь». Председателем правления избрали Асянду Васептэ.

7 октября. День ушел на сборы к отъезду и на прощание. У меня все время толпились гости. Жалели о моем отъезде, приглашали приезжать зимой в теплом балке. Я была растрогана и забыла о всех мытарствах и неудобствах шестимесячного кочевания. Простые и бесхитростные слова привета были мне лучшей наградой и за бессонные ночи, и за глаза, слезящиеся от дыма, и за холод, леденящий пальцы. Особенно грустно было расставаться с ребятами. Они высыпали на улицу и наперебой кричали:

— Ама, Амалина, Амелика, плащай, — и, задорно смеясь, добавляли: — Мячику таду!..

В путь, в путь1 Уже в санки запряжены олени, общими усилиями тщательно увязано имущество. Мне тащат прощальные подарки, жмут руки, желают хорошо доехать. Возчик трогает хореем передового оленя.

— Прощай, Ама! — кричит Васептэ.

Женщины машут руками, а мамка Амыль успевает перед самым отъездом всунуть мне в руку большой кусок оленьего жира.

Шесть месяцев беспрерывного кочевания по тундре от 72-й до 75-й параллели и обратно. Две тысячи километров очень трудного пути, большей частью пешком. Снег, пурга, топкие болота, дожди, опасный брод через разлившиеся реки, переправы через озера, горы, полярный день и полярная ночь. Охота за пищей и топливом. Первобытное отсталое хозяйство, где суеверия и предрассудки еще цепко держат людей в страхе, где посеяны первые зерна грамоты и познания мироздания… Мысль об этом радует.

Олени рванули, взметнулся снежный вихрь. До свидания, мои друзья, до свидания!

ГЕОРГИЙ МАЛЫШКИН

В ДУХЕ ВРЕМЕНИ

Лейтенант Георгий Малышкин погиб на Курской дуге в восемнадцать лет. Когда он начал вести свой дневник, ему было шестнадцать… Юрин дневник — документ своеобразный. О поворотных моментах в своей судьбе он пишет скупо: «Эвакуируемся в Самарканд… Тяжело». Описанию же проекта геологической экспедиции в окрестностях Самарканда он уделяет гораздо больше внимания, потому что считает это дело важным, видит в нем большую перспективу. Все это в духе времени.

Те, кто знал его, вспоминают:

«Юра Малышкин, пожалуй, был самым умным мальчишкой в нашем дворе. Он был усидчив и серьезен, ему вечно не хватало времени. Он прекрасно учился, владел немецким языком, много знал, умел, был самым начитанным среди нас… Увлекался геологией, химией, весь его стол был уставлен банками с таинственными растворами — он выращивал кристаллы…»

«Он был талантлив. За что бы ни брался, у него все получалось». «Кем он мог стать? Ученым? Писателем? Может быть, художником? Гадать трудно. Одно знаю: дружба с ним была праздником нашего детства. Он постоянно стремился как можно больше узнать, овладеть каким-то новым делом. И все это не для показухи, а для будущего».

В Пензенской области есть небольшой городок Мокшан. Здесь родился писатель Александр Малышкин. Одна из школ города носит его имя. А один из стендов школьного музея посвящен сыну писателя — Георгию Александровичу Малышкину.

_____

28. VIII. 41 г.