Теперь вижу, что у людей, не работавших в шахтах, о них нет никакого представления. В забои ведут угрюмые, молчаливые, затаившие в себе что-то загадочное длинные штреки. Помню, как в первый раз спустился. Рабочие стояли в две очереди к двум клетям. Весело мигали огоньки лампочек. Оживление царило в толпе. Поднимались и опускались бесшумно клети. Только решетка лязгала, глухо закрывая доступы к клети после ее спуска. Подошла моя очередь. Дрожь любопытства пробегала по телу. Клеть поднялась. Вышла поднятая смена. Я вошел в клеть. Это железный ящик — сырой от текущей по стенам воды. Клеть рванулась вверх, замерла на месте и быстро, плавно и стремительно полетела вниз. Захватило дух, замерло сердце… В шахте пахло сыростью. Долго, километра полтора, шли мы под землей до шахтной нарядной. Тут на лавочках, устроенных по бокам штрека, сидели шахтеры. Множество лампочек освещало штрек. У окна десятника толпились в беспорядке забойщики.

Взяв лопаты и кайло, двинулись в забой. Забой — это то место, откуда выбирается уголь. Работу кайла в некоторых местах заменял отбойный молоток. Он похож внешне на электрическую дрель. На конце у него пика. Поршень ударяется о пику и толкает ее в уголь. Молоток делает очень много ударов. Для начального пуска пара необходимо слегка молоток нажать на уголь. Ослабил нажим, и работа прекратилась. Работа отбойных молотков по стуку сходна с трескотней пулемета.

Первый день сразу же понизил на нуль запас энтузиазма. Тяжелая работа гонщика вагонов изморила организм. Но, как только кончил работу, настроение поднялось, и решил во что бы то ни стало остаться на шахте, выполнить долг комсомольский.

Трудно, очень трудно дается уголь. Много сил он берет. Вот почему он и горит так жарко и греет миллионы.

27 октября. Грязь на руднике опять растет. Вчерашний дождь размыл чернозем. На работе все время ругался с Мишкой. Это такой самодур, каких я еще не встречал, и вместе с тем мелочный человек и трус.

Живем прилично. Только питание скверное. Да ничего. Как-нибудь наладится. Еще не втянулся в работу комсомольскую и общественную. Думаю, что это дается очень трудно в связи с тяжелой работой на шахте. Вечером смотрел кино «Бенефис клоуна Жоржа». Очень понравилось. В клоуне Жорже есть частичка и меня.

29 октября. Начинаю с того, что на работе за последние дни нормы перевыполняем. Давали до 28 вагонов вместо 26. Сегодня почти не устал, хотя один гонял вагоны.

Приучился курить. Но в этом себя урезываю. В шахте не курю. Думаю не курить и перед работой. Хорошо было бы получить к Октябрьским дням комсомольский костюм. Который есть у меня костюм, в этом бы стал работать.

Предложил Мишке все заработанные деньги класть в общий котел — на одну сберкнижку. Все покупаем сообща. Буквально все. После, когда поедем домой, накопленные деньги — пополам. Мишка согласился. Все, что писал прежде, простил ему. Надо же жить по-коммунистически, по-большевистски.

Вчера была конференция по перевыборам шахткома. Перед этим в читальне Мишка в «Рабочей газете» прочел письмо старого забойщика Донбасса, в котором он предлагает Октябрьские дни превратить в дни борьбы с прорывом на угле. Он предлагает 7 ноября использовать для ремонта механизмов, чтобы 8-го выйти на работу и дать тысячи тонн угля. Когда началась конференция, лично у меня мелькнула мысль поставить на повестку дня вопрос, выдвинутый забойщиком Степаном Кугурой. Сходил за газетой (ребята эту мысль одобрили). Но смелости не набрался, чтобы выступить. Думал, вдруг не сумею по-должному мобилизовать лассу. Ведь человек я новый, авторитета не имею пока. Поэтому газету передал в президиум. Налицо результаты. Единогласно решили в праздники работать. Потом жалел, что не выступил.

Сколько мы здесь живем, и каждый вечер систематически тушится электричество. Это ненормально. Надо выяснить причины, Завтра подаем заявление в производственную коммуну. На наши письма в Кратово бюро ячейки не отвечает. Завтра надо писать укоряющее, обличающее письмо.

Личные мои чувства сейчас находятся в приподнятом состоянии. Энтузиазм берет свое. Борьба — вот основа жизни! Как хорошо бороться и побеждать! Это что-то высокое!

30 октября. Сегодня норму по углю выполнили с превышением — дали 30 вагонов.

В столовой обеды были мясные.

Погода плохая. Выпал снежок. Грязь.

Мы давно замечали, что у нас систематически пропадают продукты из столика: то яблоки, то сахара недосчитаешься. Нынче Мишка в нарядной купил больше четырехсот граммов печенья. Думал с Володькой поделиться. Ушли мы ужинать, а вернулись — сахару мало, печенья осталось шесть штук. Подозреваем Костьку. Говорим, что за такие дела надо на общественный суд. Да на первом же собрании поставить вопрос, чтобы выгнали вон. Тут Костька заволновался: «Я не знаю, как это со мной слу-у-чилось. Я, ребята, больше не буду. Только не надо на собрание — ведь это же срам на весь век. Ой, ребята, не говорите только никому!»

— Что мы, дураки, что ли (по лицу Мишки пробежала улыбка). Мы не такие тайны хранили…

2 ноября. Сегодня — отгульный день. Получил заборную карточку на ноябрь. Получение карточки было связано с долгим ожиданием в очереди. А когда подошла очередь, не хотели дать заборной книжки, оказывается, надо было представить расчетную, а я ее сдал для подсчета зарплаты и на руках имел только контрамарку. Но из затруднения вышел: дал членскую кооперативную книжку, на которой и сделали отметку.

С завтрашнего дня думаю перейти к другому забойщику.

С Васькой Горбатым больше работать не хочу, потому что он из-за рвачества теряет всякую совесть…

Денег осталось всего два рубля, и жить до 5-го. Не знаю, как обойдусь. Написал письмо Соколову Леше. Прошу прислать фотографическую карточку и попросить об этом же всех ребят.

3 ноября. Самое главное, торжественное, радостное — получил письмо от Рыжиковой. Адресовано мне, но написано нам обоим. Очень много интересного. Между прочим, она пишет, чтобы на конверте в адресе мы не писали «Евдокии», а писали «Дине». Ну что ж, это можно.

Во время работы мелькнула мысль написать рассказ на тему, как вагонщики и забойщик издеваются над парнем, первый раз попавшим в шахту. Хочу озаглавить его «Лимонадка». В основу положить автобиографические переживания и пересыпать их вымыслом. Получится что или нет, не знаю.

Днем приходил Кулемов, секретарь комсомольской ячейки шахты № 7. Беседовали по поводу Горбачева — нашего забойщика. Я согласился взять на себя обязанности вожака отряда «легкой кавалерии», Мишка будет членом отряда.

Уже половина пятого. Ребята, разбуженные моим будильником, собираются на шахту. Не хочется им вставать. Еще бы поспать хоть немного. Но все-таки встают.

4 ноября. Приходится, к сожалению, делать запись карандашом: чернила в нашем бараке — штука дефицитная. Нынче первый раз поднялся на-гора не только не уставший, но и веселый. По руднику тихо плывет едкий каменноугольный дымок. Сквозь завесу смеются веселые электрические фонарики, а над этим всем тихим и спокойным величественно раскинулась лазурная, прозрачная голубень неба. Месяц, как сторож и распорядитель, воссел на престоле мелких кучевых облаков и наблюдает их мерное, чуть заметное движение. Сердце вот так и рвется куда-то далеко, далеко ввысь, к звездам и месяцу, чтобы вместе с ними увидеть эту грандиозную ширь Союза Советских Республик, охваченных невиданным энтузиазмом борьбы за социализм. Как хорошо чувствовать себя беззаветно преданным революции, видеть себя частичкой великой стройки. Ведь никто не мобилизовывал нас на ликвидацию прорыва. Мы сами мобилизовались.

На производстве масса неполадок. Сегодняшнюю смену половину вразброд просидели из-за нехватки порожняка. Задержка происходила из-за несовершенства путей. То расширение, то рельс валится. Вагоны бурятся. Но и при всем этом задание перевыполнили на один вагон. Надо скорее организовать «легкую кавалерию».

5 ноября. За шесть смен я получил всего 9 рублей, тогда как должен был получить рублей 30. На что же я буду еще 20 дней жить? Духом не пал, бежать не собираюсь, но подрыв энтузиазма в работе сделан. Все же надо бороться, и бороться упорно. Если правильно не рассчитают, подаем в трудсессию…