предстанет за столом судейским

не бог с туманной бородой,

а паренек красноармейский

пред потрясенною толпой,

держа в своей ладони правой,

помятой немцами в бою,

не символы небесной славы,

а землю русскую свою.

Он все увидит, этот мальчик,

и ни йоты не простит,

но лесть — от правды, боль — от фальши

и гнев — от злобы отличит.

Он все узнает оком зорким,

с пятном кровавым на груди,

судья в истлевшей гимнастерке,

сидящий молча впереди.

И будет самой высшей мерой,

какою мерить нас могли,

в ладони юношеской серой

та горсть тяжелая земли.

ЗЕМЛЯ

Тихо прожил я жизнь человечью:

ни бурана, ни шторма не знал,

по волнам океана не плавал,

в облаках и во сне не летал.

Но зато, словно юность вторую,

полюбил я в просторном краю

эту черную землю сырую,

эту милую землю мою.

Для нее, ничего не жалея,

я лишался покоя и сна,

стали руки большие темнее,

но зато посветлела она.

Чтоб ее не кручинились кручи

и глядела она веселей,

я возил ее в тачке скрипучей,

так, как женщины возят детей.

Я себя признаю виноватым,

но прощенья не требую в том,

что ее подымал я лопатой

и валил на колени кайлом.

Ведь и сам я, от счастья бледнея,

зажимая гранату свою,

в полный рост поднимался над нею

и, простреленный, падал в бою.

Ты дала мне вершину и бездну,

подарила свою широту.

Стал я сильным, как терн, и железным —

даже окиси привкус во рту.

Даже детские эти морщины,

что на лбу и по щекам прошли,

как отцовские руки у сына,

по наследству я взял у земли.

Человек с голубыми глазами,

не стыжусь и не радуюсь я,

что осталась земля под ногами

и под сердцем осталась земля.

Ты мне небом и волнами стала,

колыбель и последний приют…

Видно, значишь ты в жизни немало,

если жизнь за тебя отдают.

КОМСОМОЛЬСКИЙ ВАГОН

Пробив привокзальную давку,

прощальным огнем озарен,

уже перед самой отправкой

я сел в комсомольский вагон.

И сразу же, в эту же пору,

качнувшись и дернув сперва,

в зеленых кружках семафоров

пошла отдаляться Москва.

Шел поезд надежно и споро,

его от знакомой земли

в иные края и просторы

далекие рельсы вели.

Туда уходила дорога,

где вечно — с утра до утра —

в районе большого порога

сурово шумит Ангара.

И где на брегах диковатых,

на склонах нетронутых гор

вас всех ожидают, ребята,

взрывчатка, кайло и лопата,

бульдозер, пила и топор.

Там все вы построите сами,

возьмете весь край в оборот…

Прощаясь с родными местами,

притих комсомольский народ.

Тот самый народ современный,

что вовсе недавно из школ,

как это ведется, на смену

отцам или братьям пришел.

И я, начиная дорогу,

забыв о заботах иных,

пытливо, внимательно, строго,

с надеждой и скрытой тревогой

гляжу на людей молодых.

Как будто в большую разведку,

в мерцанье грядущего дня

к ребятам шестой пятилетки

ячейка послала меня;

Как будто отважным народом,

что трудно и весело жил,

из песен тридцатого года

я к ним делегирован был.