Тут раздался звонок. Боря довел меня до постели и побежал открывать: звонили без перерыва, настойчиво, хорошо, что не барабанили по двери кулаками! Я прикрылся одеялом, в комнату влетела медсестра. И тут я понял, что всё-таки неправильный я попаданец. Медсестра была дамой под сорок, с бюстом четвертого размера и фигурой гвардейца-гренадера. Крупная женщина, на фоне которой мы с братом терялись даже если нас сложить вместе. Там все метр девяносто с кепочкой! И голос у неё был под стать росту и весу: зычный, грубоватый, прокуренный. Ох! Полюбил бы только за голос. но побаиваюсь!
Маргарита Алексеевна работала в медпункте, который был в нашем же доме, навещала меня еще вчера, даже несколько раз. Она живенько померяла мне давление, причем как она умудрялась работать с этим раритетом, уму не постижимо! Тонометр располагался в деревянном футляре и имел ртутную шкалу, к которому через переходник и резиновую трубку крепилась манжета. Манжета не имела липучки, а на ней был крючок, который цеплялся за металлические спицы, которыми вся эта конструкция была усеяна. Что-то вроде зацепов на поясе. Быстро накачала грушу, а я следил за тем, как подрагивает блестящий столбик ртути, подчиняясь уверенным движением женщины.
— Низковато давление, сто шесть на семьдесят четыре. — вынесла приговор. Потом зачем-то смотрела мне в глаза, точно не для того, чтобы узнать о моих чувствах к ней, ну а мне рассказывать о своих страхах совсем не хотелось. Как сказать: «Барышня, я вас боюсь?» Вот-вот. Ну и я решил промолчать, типа умнее буду казаться.
— Михаил Ефимович, в туалет хочется? — задала она непростой для меня вопрос. Выручил брат.
— Он уже ходил.
— Вставал даже? И что?
— Шатается, но идёт. — уточнил невпопад Боря.
— Я имела в виду, по-маленькому или по-большому, и что у него получилось? — В ответ братан зарделся и смущённо ответил:
— Не знаю, он там сам.
— Больной? — разворот, взгляд уткнулся мне в подбородок.
— По-маленькому. получилось. — немного смущаясь, обрадовал медсестру.
— Ну и хорошо, значит, сегодня катетером выпускать мочу не будем.
И тут я почувствовал, что сам краснею, вот блин, не думал, что меня можно будет так смутить.
— Эээ. Маргарита Алексевна. Спасибо огромное. Да.
Как-то выдавил из себя, при этом стараясь натянуть одеяло под самый подбородок. Медсестра, затянутая в белый халат с завязками сзади, по последней медицинской моде этого времени, заметив моё смущение, улыбнулась.
— Михаил Ефимович, да вы не стесняйтесь-то так, я в Мировую и Гражданскую на фронтах сестрой милосердия работала, мне там и не такое делать приходилось, так что ничего тут такого, можно, я закурю?
— Пепельница на столе.
— Угу. — медсестра продолжила свои откровения.
— Всякие видала, и обрезанные, и не обрезанные, и большие, и маленькие, так что меня вам не смутить и сами не смущайтесь, дело-то житейское.
Тут в разговор встрял Боря
— Как-то один молодой гой решил жениться на еврейке, богатой, и приданное отец её давал очень приличное, даже для Одессы. Только, говорит, не могу её выдать замуж не за еврея: прими иудаизм, тогда всё сладиться. Парень был не против. Пока не узнал, что надо делать обрезание, тут он сказал, «не согласный я, у меня каждый миллиметр на счету»!
Поржали, Маргарита Лексевна грохотала так, что стены ходуном ходили, хотя, может быть, это меня так по кровати мотало. Ну и голосина у бабищи! Трубы Иерехонские нервно курят в сторонке. А мадама папироску вытянула и закурила — без какого-то там изящества, привычно, так что комнату наполнили клубы никотинового дыма. Помню я, что пассивные курильщики получают больше проблем, чем активные! Да только мне сейчас всё это было по барабану. Мне хотелось только одного: чтобы меня покинули все, остаться наедине со своими мыслями, блин, тяжело-то как.
— Что-то беспокоит? — первый вопрос после перекура. А я-то думал, что этот вопрос будет первым. Ошибся.
— Голова болит. Может, что-то есть от головной боли?
— Я вам оставлю порошок ацетилсалициловой кислоты. Дрянь редкая, но головную боль снимает.
С тем, что дрянь редкая, я был согласен, как и с тем, что этот аспирин хренов слизистую желудка сжигает, до угольков. Но это как раз меньше всего меня пугало. Очень может быть, что до язвы желудка мне не дожить. Мой-то был человек деятельный, даже очень. Блин, да я в таком темпе работать не могу! А ведь придётся! Надо всюду успевать! Эхма… Хорошо, что я еще не был в Берлине и не встретил её.. Женщину, которая меня и погубила.
Конечно, не верное это утверждение, да и по отношении к Марии — абсолютно неверное. Немецкая коммунистка Мария Остен была уверена в невиновности своего мужа, приехала в СССР, как только узнала, что он арестован, даже приняла советское гражданство. И за это расплатилась своей жизнью. Её арестуют и расстреляют. Немного позже, чем мужа.
Ладно, может быть, вообще наши пути-дорожки не пересекутся.
На глазах не самой доверчивой медсестры выпил порошок аспирина. Она оставила еще один такой же. но советовала с ним не частить, после чего покинула квартиру. Через пару минут засобирался и Борис. Ну вот оно, счастье! Смогу теперь обдумать всё, и более детально!
Как только захлопнулась за братом дверь (он пообещал, что к вечеру привезёт супчик от Раечки, вот уж чего мне бы хотелось избежать, ибо супчики у жены Бореньки настолько диетические, что плавает в воде кусок капусты — это уже хорошо), я откинулся на подушку, и решил, что смогу сосредоточиться на своих проблемах. Но нихрена у меня не получилось.
«Ну, здравствуй, Миша» — раздался в голове какой-то знакомый ироничный голос. «Здравствуй, шизуха!» — понеслось в ответ. Вот чего мне не хватает к полному комплекту попаданца, так это симптомов шизофрении, блин. «Обижаешь» — действительно обиженным тоном отзеркалилось. «Ты кто такой, только не говори, что конь в пальто, не поверю» -продолжаю диалог. Как говориться, самое лучшее средство от шизофрении — держать себя от неё подальше. «Нету у меня тут пальто, да и коня нету». — голос бубнит, да, от его тарабамканья даже аспирин не спасает. «И всё-таки?» У меня есть одна идея, интересно, прав я или нет. «Я -Михаил Кольцов, он же Мойша Фридман, что, не узнал? Себя не узнал?». «Ну, голос вроде похож, только больно надутый, как у индюка». «Сам ты индюк, гамбургский». «А почему гамбургский?» — стало даже интересно. «Вот» А против индюка не возражаешь, значит ты и есть индюк». «Да, Миша, слышал я, что ты провокатор знатный. Но не знал, насколько». «Настолько!» — буркнул голос и обиделся, замолчал. «Что, так и будем в молчанку играть?» -спросил и даже зевнул, пусть знает, что я ему не так. «Ладно, я чего тут, понимаешь, я тут чуток посмотрел, что со мной стать должно, в общем, мне это не понравилось». «Можешь мне это даже не рассказывать, мне тоже не нравиться». «Вот видишь, тут проблема одна нарисовалась. Ты парень толковый, но не писатель. Стиль у тебя на крепкую двоечку. Бэздарь. Проще говоря. Тебя расколют сразу же, только из отпуска по болезни выйдешь». «Есть у меня такие опасения». «Вот-вот, поэтому я решил, что тебя надо подстраховать. Когда будет надо что-то там написать, в общем, буду включаться. Но только при этом деле. Писать, когда, ну, или подсказать что, если потребуется. У тебя с языками как? Немецким, или идиш? Вот именно. Тут без меня никак. А вот в разговорах будешь выкручиваться сам. А то я тут уже на расстрел, чувствую, наговорил». «Согласен, общая работа на моё благо — объединяет!». «Слышишь, Миша, я тут у тебя в матрице кнопочку одну нашёл, интересную» — как-то слишком спокойно сообщил мне голос Кольцова. «И что там за кнопочка?» — спросил, не ожидая подвоха. «Чёрная такая, она активизирует твой собственный мозг, в общем, всю информацию, что ты когда-то даже мельком видел, сможешь вспомнить и применить». «Только не жми её, Миша, НЕ НАДО!» — не знаю, чего это я так испугался, и чего стал на этого себя самого орать, но тут услышал спокойное: «Поздно, Миша, поздно, процесс пошёл!». Я даже выругаться не успел, как почувствовал, что мозг вскипает, подобно чайнику, и спасительная тьма поглотила нас обоих!
