Нас отвели в невысокую, но глубокую клетку, втиснутую в каменный тоннель. Дальше, в дымчатую тьму уходил ряд других клеток. Я увидел в них сияющие голубые огоньки.

Наши тюремщики втолкнули меня в клетку последним, а затем захлопнули и крепко заперли дверь. Я тут же подошел к толстым прутьям решетки, но мои ладони отлетели от них, словно их обожгло пламенем. Решетка была окована медью – единственным материалом, который мог причинить вред призраку. Те ее части, которые не были покрыты медью, казались мягкими, желеобразными, однако мне все равно не удалось сдвинуть их с места. Я снова попытался закричать, но тщетно.

– Валяй, не стесняйся, призрак, – расхохоталась большая женщина.

Еще четверо призраков зависли в дальних уголках клетки, свернувшись в шары. Они сияли ярче, чем мы: должно быть, это означало, что они старше нас. Действительно, теперь у нас был новый, жуткий возраст, который измерялся со дня нашей смерти.

Хромая, невысокий мужчина подошел к решетке.

– Слушайте все! Меня зовут босс Боран Темса, и я буду вашим хозяином в тот краткий период, пока вы не начнете новую жизнь – жизнь рабов. А это госпожа Ани Джезебел, моя самая доверенная помощница и одна из лучших наемников в Дальних Краях. С удовольствием сообщаем, что ваши тела мертвы. Скончались. Лишились жизни. Однако ваши души обрели свободу, и благодаря славным «Догматам о подневольных мертвецах», медным монетам и воде Никса вы теперь присоединились к достопочтенному классу рабов. Каждый из вас – тень. Призрак. Полужизнь.

Хотя это было очевидно с того самого момента, когда клинок встретился с моим телом, сейчас, после этих слов, мне показалось, будто меня снова ударили ножом в живот. Я стиснул прутья решетки и держался за них столько, сколько мог, борясь с болью. Темса продолжил свою речь.

– Вы радоваться должны, ведь вас ждет новое существование! Неудачные имена, которые выбрали для вас матери, больше не существуют. Вам больше не нужно волноваться об имуществе, теперь вы можете обходиться без пищи и сна, вы выше таких пустяков, как выпивка, азартные игры и блуд. Оставьте все это живым – так же как политику и религию. Знайте: теперь ваше существование уже от вас не зависит. О свободе вы тоже можете забыть – разве что вам подарит ее какой-нибудь великодушный хозяин. Потому что, дамы и господа, вы теперь, целиком и полностью, являетесь собственностью.

Чтобы подкрепить свои слова, Темса показал нам стопку из семи половинок медных монет, сдавленную между большим и указательным пальцами. Я достаточно знал об Арке и поэтому догадался, что это наши монеты – то, что привязывает нас к миру живых. Тысячелетнее извращение древней традиции, которая требовала платить лодочнику за переход в мир иной. Обмани лодочника. Обмани смерть. На этих медных полумесяцах аркийцы построили свою империю.

Мне страшно хотелось заорать – и, мертвые боги мне свидетели, я попытался. Я хрипел, шипел, я задыхался, а когда все это ни к чему не привело, я показал коротышке все неприличные жесты, которые я знал. Несколько из них я изобрел по ходу дела.

Другие призраки поддержали мой бесплодный бунт, но все зрители лишь усмехались, глядя на нас. Темса и его похожая на гору телохранительница, похоже, все это уже видели. Темса не обратил бы на меня внимания, даже если бы я загорелся.

– Запишите их, – приказал он.

Появились двое мужчин в длинных одеяниях. У одного из них была длинная борода, заплетенная в косички. Он в основном оставался в тени. Другой – темнокожий, лысый, скорее всего, был родом из далеких южных пустынь. В руках он держал свиток и тростниковое перо. Откашлявшись, он начал с торговцев.

– Так. Ты. Имя.

Призрак с разрезом на груди беззвучно зашевелил губами. Он мог бы и не стараться: вопрос был риторическим.

– Назовем тебя «Амин», – предложил писец, уже водя пером по папирусу.

Бородатый человек у него за спиной начал царапать имя на половине монеты, и пока он не закончил, призрак Амин содрогался от боли.

Писец остановился, чтобы оглядеть человека с ног до головы.

– Тридцать лет. Десять из них считал монеты.

– Он больше похож на повара, – рыкнула госпожа Джезебел.

– Значит, повар, – поспешно исправился писец.

Так оно и шло. Писец на ходу придумывал очередному бедняге имя, его записывали на половине монеты, добавляли возраст и профессию. Когда настал мой черед, я устроил пантомиму, изобразив нечто угрожающее с участием ноги и отверстия. Обычно я не такой дерзкий, но того требовали обстоятельства.

Писец лишь слегка нахмурился. Он, несомненно, видел все это и раньше.

– Джеруб, – сказал он. – Слуга, пять лет.

Я согнулся, когда мое ложное имя принялись выцарапывать на монете. Мне показалось, что в мою грудь, повторяя движения резца, втыкается сосулька, и я едва не упал в обморок. К счастью, все быстро закончилось. Я был благодарен им за то, что они обошлись без фамилии и названия должности. Никогда в жизни я еще не испытывал такой боли, а ведь ее в моей жизни было достаточно.

Темса вздохнул.

– Напряги воображение, парня нужно слегка приукрасить. Посмотри на его долбаную шею! Ты же знаешь, покупателей тошнит от подобных ран. Вот почему нужно чисто. Целься в грудь, в живот, да хоть в жопу – куда хочешь, лишь бы рану можно было закрыть балахоном.

– Тогда… пятнадцать лет. Нет, тридцать лет.

– Двадцать восемь. И напиши, что он работал на конюшне с жуками и лошадьми.

– Готово, босс.

Темса постучал тростью по земляному полу.

– Ну что ж, мои новые тени, спокойной ночи. Мы снова встретимся в рыночный день.

Люди один за другим вышли в коридор, бормоча, что сегодня вечером они хорошо поработали. Я следил за ними до тех пор, пока последнее одеяние не исчезло из виду, а затем нашел каменную стену в задней части клетки, подальше от меди, и начал биться об нее головой. Удары были больше похожи на мягкие шлепки, и никак не помогали справиться с раздражением. Стена не причиняла мне боли, а лишь сдержанно сопротивлялась. Я не был призраком из старых сказок, который может проходить сквозь двери и стены: реальность ограничивала меня так же, как и раньше.

Мысль о собственной неуязвимости ободрила меня, и я повернулся к своему убийце. Он ссутулился и смотрел на меня, стиснув кулаки. Он видел мое «выступление», и, несомненно, был так же, как и я, разочарован своим бедственным положением. Блеск в его глазах подсказал мне, что он возлагает всю ответственность на меня, словно это я виноват в том, что он меня зарезал. Если бы он мог убить меня во второй раз, то я бы уже превратился в синеватое облачко. Но сейчас его ярость была бессильна.

Я покачал головой, глядя на него, а затем нашел место, где можно побыть одному, и обхватил руками лодыжки, приняв позу, в которой уже находились все остальные. Положив подбородок на холодное желе, в которое превратились мои колени, я уставился на свою новую кожу. Пары сохранили форму, которая была у меня при жизни. Каждый выступ, каждая грань и черта сохранились, только теперь они стали мягче и превратились в голубой туман. Мой обширный живот все еще выступал вперед, и (что отчасти меня порадовало) у меня даже сохранились член и яйца. Однако я подозревал, что после смерти они будут столь же бесполезны, как и при жизни.

Мой туман слегка светился и тек, словно кровь в теле. Когда я двигал рукой, моя форма растягивалась и дрожала, подобно огню свечи на ветру. Мои раны в груди казались чуть белее, чем остальное тело; я предположил, что так же выглядит и шея. Я потрогал их, но боли не почувствовал, даже когда палец наполовину исчез в грудной клетке.

Когда этот осмотр стал мне невыносим, я попытался заснуть, но оказалось, что сон – роскошь, которая доступна только живым. Поэтому я, как и любой человек, оказавшийся в таких жутких обстоятельствах, стал размышлять о том, что мне следовало сделать по-другому.

Я заново прокрутил в голове всю погоню, проклиная себя за то, что не свернул тут налево, а там – направо. Я изобретал хитроумные приемы, с помощью которых можно было направить нож нападавшего на него самого. Я сочинял остроумные реплики, которые мог произнести перед своей кончиной. Я даже думал о том, как бы я рассказал о встрече со смертью своему таинственному работодателю из Небесной Иглы. Все это отвлекало и утешало меня. Поначалу.