На сколько хватит буханки хлеба и двухсот граммов масла? Только на два дня. На третий день в кармане у Аарне осталось шестьдесят копеек.
— Идем в кино, — сказал он Майе. «Пропади все пропадом». Из-под колес автомобилей летела мокрая снежная каша. Проезжая часть дороги местами уже чернела. Весной улица полна солнца: солнце в каждой лужице, в каждой струйке, в каждом ледяном кристалле.
— Ты сегодня ужасно веселый.
— Конечно. Что может со мною случиться?!
Майя улыбнулась.
— Ничего.
Аарне снял шапку и запихал ее в карман.
— Пойдем после кино смотреть весну?
— Мхм.
Вечером лужицы покрылись льдом. Солнце зашло часов в семь, стало холодно… Небо запылало беспокойным оранжевым пожаром. Аарне смотрел на людей, ступавших по хрустящему льду, и думал, что весна делает их беспокойными.
От его прежнего бравурного настроения не осталось и следа. Он шел тихо и рассеянно отвечал Майе. Он смотрел на пожар на западе. Закат неисчерпаем, как мировая скорбь.
— Что с тобой? — спросила Майя.
— А что со мной должно быть?
— У тебя что-то не так. Раньше ты был очень веселым.
— Я не в состоянии быть веселым целый день.
— Пожалуйста… — Майя сжала его руку. Ее глаза смотрели так умоляюще, что Аарне почувствовал неловкость.
— Извини меня…
— Лучше скажи, что с тобой?
— Я сказал, ничего.
— Нет, скажи! Поверь, тебе станет гораздо легче.
Аарне махнул рукой. Что он должен сказать? Вслух все звучит пошло и сухо. И кроме того, Майя этого никогда не поймет, никогда не поймет она мыслей Аарне. К черту все! Сейчас у него есть только небо. Для такого грустного вечера этого вполне достаточно.
— Я люблю тебя, слышишь, — сказал он и обнял Майю за плечи. Девушка прильнула к нему.
Они пошли дальше. Сегодня Аарне ничего еще не ел. Но они шагали в ногу.
— Знаешь, как ехали Осе и Пер в страну Сорию-Морию?
— Нет.
— Не знаешь… Ладно. Это из «Пер Гюнта». Закрой глаза!
— Что?
— Закрой глаза и крепко прижмись ко мне. Так. А теперь пошли.
— Куда?
— Куда ты хочешь.
— Я бы хотела в горы, — прошептала Майя.
Они шли по обледеневшей дорожке, крепко держась друг за друга и старательно закрыв глаза.
Обледенелая прозрачная дорога ведет к белым гребням гор. Выше всех — огромное синее небо, такое синее, что взгляд тонет в нем. Вдоль дороги — сугробы, пронизывающий насквозь ветер несет над сугробами мелкую снежную пыль. Шаг за шагом, шаг за шагом, поверь, вершина уже близка; внизу леса, и они все в снегу, а дышится так хорошо, что даже в груди становится больно.
Неожиданно Майя остановилась. Ее тело как-то обмякло. Аарне открыл глаза и увидел, что она плачет.
— Что с тобой? Я глупый, да?
Майя не отвечала, она лишь кусала губы, и он вдруг все понял.
— Ты хочешь отсюда уехать, да?
Девушка молча кивнула. У Аарне опустились руки, Аарне посмотрел вокруг и увидел вместо сверкающих гор окраину Тарту.
— Как ты догадался? — спросила Майя. Она больше не плакала.
— Я знаю. По себе знаю.
Они стояли очень долго. Где-то наверху громыхала жесть. Тогда они еще не понимали, что город — это очень хорошо, и что в жизни совсем не обязательно каждый раз делать обобщения. Мысли у них были общие. На горизонте сходились стертые до блеска рельсы, в них отражалось небо.
— Ты что-нибудь рисуешь? — спросил Аарне.
— Рисую.
— Что?
— Большой горшок.
— Молодец. Как получается?
— Да так, не особенно. Помаленьку.
— Мда…
— Что с тобой было перед этим?
Поколебавшись, Аарне неожиданно смущенно сказал:
— Майя, ты не могла бы дать мне кусок хлеба?
— Что?
— Нет, ничего! Я попробовал сыграть в сентиментального нищего. Это очень интересно…
Аарне переступал с ноги на ногу, но девушка все уже поняла.
— Тетя Ида, да?
— Что?
— Дурак. Пошли ко мне, у меня нет никого дома. Мама с папой ушли на день рождения.
— Не пойду.
— Пойдешь!
Аарне пошел, ругая сам себя. «Я как попрошайка», — думал он. Но был совсем не против куска хлеба с маслом. Да и как может быть иначе, если человек целый день ничего не ел, а за два предыдущих дня съел буханку хлеба и двести граммов масла, и в кармане у него три копейки.
У ворот Аарне сказал:
— Я не пойду…
— Почему?
— Не пойду. Твои могут вернуться.
Майя немного постояла.
— Ладно, подожди, я сейчас.
Через три минуты она вернулась, держа в руках огромный бутерброд с колбасой.
— Хватит?
— Конечно, хватит!
— Тогда ешь!
Аарне не спорил, ел. Майя смотрела на него с доброй материнской улыбкой, и ему было как-то не по себе.
— Ну что?
— Спасибо!
— Хочешь еще?
— Нет. — Аарне соврал. — Честное слово, не хочу…
— Поцелуй меня, — сказала Майя. — Нет, не так. Ты вымазался…
— Так?
Вдали показалась машина, поравнялась и проехала мимо.
— Ты должен идти.
— Я не хочу.
— Должен. Что скажет тетя Ида?
— Неважно.
— Важно. И мои могут вернуться каждую минуту.
— Ну, позволь…
— Нет. Иди. Спокойной ночи… — Майя убежала в комнату.
По дороге домой Аарне опять почувствовал страх. Равнодушно стояли голые деревья. Было очень тихо. Но Аарне охватил страх. Может быть, именно из-за этого. Он не смотрел вокруг и шел, шел очень быстро. За ним по пятам ступал страх. В прихожей страх опустил свою руку ему на плечо. Он вздрогнул и потянулся за ключом.
Ключа не было. Аарне наклонился и пошарил рукой по полу прихожей. Ключа не было. Он включил свет и заметил, что лампочка под потолком запылилась и покрыта мушиными следами.
Ключа не было. Было два часа. Аарне оставили за дверью. Впервые в жизни. Он не знал, что теперь делать.
Он вышел на лестницу. Ночь была холодной. Через минуту он нажал на кнопку звонка. Шаги приближались, приближались. Аарне решился и вышел во двор. Дверь открылась. Он стоял в пяти метрах от двери и видел белую фигуру тети Иды. Тишина.
— Ну? — спросила тетя.
Аарне не шевелился.
— Ты что, оглох?
Аарне сделал шаг к воротам, затем второй… «Уйду, — подумал он вдруг. — Конец». Он не оглядывался.
— Аарне!
Еще один шаг, еще один.
— Аарне, ты слышишь?
Еще шаг. Скрипит снег.
— Аарне-е!!
Эхом отозвалась сонная окраина. Он дошел до угла. Он больше не мог.
— Иди сюда! Немедленно!
В соседнем дворе жалобно тявкнула старая собака.
— Долго я буду ждать?
Аарне повернул. Мужество покинуло его, он пошел назад и остановился перед тетей Идой. Впервые он заметил, что тетя намного ниже его. Тете приходилось поднимать голову, чтобы посмотреть ему в лицо.
Губы старой женщины сжались в узкую бескровную полоску. В то же мгновение Аарне получил сильную пощечину.
Ударив его, она немного отступила:
— Не подымай рук!
Аарне усмехнулся. И получил за это вторую пощечину. Он вонзил ногти в ладони, чувствуя, как от обиды и гнева становятся мокрыми глаза.
— Сегодня ты останешься без ужина, — сказала тетя Ида и пошла спать.
Тревожный день
ВЕСНА УЛЫБНУЛАСЬ НЕНАДОЛГО. На следующий день пошел снег.
Аарне заметил это, когда стоял у доски. Он с отвращением вертел в руках кусок мела и не мог ни о чем думать. Бежали секунды. Снег скользил мимо окон.
— Ну? Что же дальше?
Доказательство теоремы было на половине, и, кажется, на этом должно было остановиться. Аарне пристально смотрел на дебри белых линий, смотрел и думал, что на сегодня все кончено. Оценки по стереометрии были следующие: 2–2-3-4–3. А теперь? Все идет насмарку. Он следил за своими мыслями, совсем как посторонний.
«Я не могу думать, в голове нет ни одной мысли. Мысли, почему вы не приходите? Я должен думать. Я не понимаю. Я устал. Я должен думать. Я опять получу двойку. Я должен собраться с мыслями и понять…»
За окном дрожали снежные пунктиры. Постепенно окна становились мокрыми.