Поэтому он заплатил своей жизнью. Вот так просто. У нас нет времени на наглость и глупость.

Пока мои люди заканчивают уборку, я оцениваю гостей передо мной. Руки подняты вверх и стоят на коленях. Я не уверен, что должен чувствовать по этому поводу. Из обширной информации, которую имею об их семьях, это не похоже на их семейные традиции.

Покрутив вино в бокале, я, наконец, пригубил его.

— Я Константин Костов, пахан Братвы Костовых. Это мой младший брат Алексей. Сергей сказал нам, что у вас есть информация о Наташе. Дурак, который был с ним, решил рассказать другую историю, поэтому его больше нет с нами. Пусть это станет вашим единственным предупреждением, если вы явились сюда по другой причине..

Нет смысла давать им какие-либо другие предупреждения или извинения. У меня нет времени на подобные глупости. Я ухмыляюсь, глядя на их растерянные глаза.

— Вы уже испугались за свои жизни? Я поймал вас на лжи?

Тот, кого зовут Деклан, смеется.

— Я не боюсь смерти. Просто в шоке, чувак. Настоящее имя Бетани — Наташа? Ни хрена себе.

Я откидываюсь на стуле.

— Да. Наташа Елена Костова. Как теперь ее зовут?

— Бетани Лари Рис, — отвечает тот, кого зовут Джованни.

Я киваю и бормочу про себя. Как этой суке удалось столько лет скрываться от нас вместе с Наташей? Мой гнев разгорается, и, к счастью, мой брат начинает свои обычные болтливые выходки, мелкий засранец.

— Сергей сказал, что у тебя есть доказательство того, что сестра-близнец жива, верно? — Джованни кивает. — Ну… Принеси это дерьмо сюда! Я должен увидеть, правда ли это моя сестра!

Джованни смотрит на меня в поисках разрешения, и я киваю ему в знак одобрения. И снова, эти семьи не из тех, кто склоняется или сдается. Так почему же эти трое так покорны? Когда Джованни передает Алексею телефон, то говорит ему, чтобы тот провел пальцем вправо, чтобы увидеть все фотографии. Алексей возбужденно придвигает свой стул поближе ко мне и поворачивает к нам экран. Когда появляется первая фотография, мое сердце на мгновение замирает.

Мое маленькое солнышко. Мое солнышко.

Я слышу громкий вздох брата, когда он начинает медленно прокручивать фотографии. Мое сердце разбивается на миллион осколков, а в душе зарождается слепая ярость. По мере просмотра фотографий замечаю, что на многих из них сделаны с большими промежутками времени. Не успеваю оглянуться, как передо мной уже фотографии удивительной взрослой женщины. Глаза у нее такие же, как у нас и нашего отца. Ее красота — это отдельное царство. Слезы быстро скапливаются в моих глазах, и я позволяю им упасть, сжимая кулаки.

— Мне было тринадцать, когда мать Алексея и Наташи забрала ее от нас. Поездка в Нью-Йорк за покупками для детей была ее оправданием. Отец потребовал, чтобы они взяли с собой всю охрану, а она яростно отказалась, заявив, что не может справиться с подавляющим чувством нахождения в клетке. Он нехотя согласилась. Я помню, как моя младшая сестра плакала в тот день, когда они уехали. Они с Алексеем были неразлучны и обожали меня так же, как я обожал их.

Я помню, как мы с отцом делали все возможное, чтобы заставить Алексея улыбаться, уверяя его, что они скоро вернутся к Рождеству. Мы всегда отмечали американский праздник здесь, а затем летели в матушку Россию на наш традиционный праздник в январе. В тот год близнецы вошли во вкус праздника. Я помню, как мне нравилось наблюдать за тем, как мои младшие брат и сестра открывают подарки, даже больше, чем просить подарки для себя. Потом нам позвонили… — Я останавливаюсь, чтобы налить четыре пальца и быстро проглатываю его, наслаждаясь знакомым жжением, потом продолжаю:

— Случилось что-то плохое, и мы были нужны в Нью-Йорке. Я никогда не видел своего отца в таком смятении, как в тот день. Мы оказались в Нью-Йорке через пять часов. Единственный охранник, которого мать разрешила взять с собой, был в больнице, когда мы приехали. Она напоила его утренним кофе и чуть не убила. Отец и его команда прочесывали улицы в течение нескольких дней. Он даже оказывал услуги и прощал долги, чтобы найти их. Хотя он всегда любил Алексея и маму больше всего на свете, Наташа была его маленьким лучиком солнца. Его огненная крошка, которая держала его сердце в своих крошечных пальчиках.

Парни смеются, и самый тихий из них, Синклер, произносит:

— Без обид, Константин. Котенок тоже держит нас в своих пальчиках.

— Нас? Что это значит? — спрашивает Алексей с заметным раздражением.

На мгновение все замолкают, потом Деклан встает и тянет за собой Синклера.

Когда они все стоят перед нами, Деклан проводит руками по волосам и выходит вперед

— Я просто это скажу. Сорву эту гребаный пластер, чтобы у вас, ребята, было время подумать. Мы все встречаемся с вашей сестрой и любим ее. Мы любим ее до безумия и готовы ради нее

достать луну и звезды. И прежде чем вы, ребята, разнесете нам головы, хочу предупредить, что она согласилась на это. Мы ни разу не сделали ничего против ее воли, за исключением того, что спасли ее от ее тупого гребаного бывшего, перевезли в наш пентхаус в кампусе и сделали все, чтобы она была безмерно избалована и любима, как чертова королева, которой она и является. Она держит наши задницы в узде с нулевыми проблемами и пробудила в нас все самое лучшее. Я честно не знаю, что бы делал без нее в своей жизни. Она чертовски совершенна. Так что вот так… — Он заканчивает и пожимает плечами.

Во мне бушует поток чувств. Смятение. Злость. Боль. Гордость. Тоска.

Но прежде чем успеваю переварить всю эту информацию, мой засранец младший брат срывается с катушек.

Деклан

Алексей просто с ума сошел от моего признания. Он взревел от ярости и, прежде чем я успел опомниться, повалил меня на землю, в слепую нанося удары. Я успеваю получить несколько сильных ударов и только потом перехожу к обороне. Быстро блокирую удар за ударом и всаживаю кулак в его грудь. Когда он скрючивается от боли, использую преимущество и отбрасываю его от себя.

Вскочив на ноги, смахиваю кровь из носа и бросаюсь на Алексея. Мы впечатываемся в кирпичную стену, нанося друг другу удары налево и направо. Я попадаю по его щеке, а он — по моим ребрам. Я даже не обращаю внимания на то, что должен защищаться лучше, просто сосредоточен на том, чтобы не уступить русскому. Если у нас есть хоть какой-то шанс проявить себя, проигрывать ему — не вариант.

Наконец у меня появилась возможность одержать верх. Я бросаюсь на Алексея и плечом толкаю назад, от чего он спотыкается о стул, и мы оба падаем на журнальный столик. Хотя это невероятно прочный предмет мебели… сегодня вечером он раскалывается под весом нас обоих. Дерево трескается и рассыпается вокруг нас. Мы оба замираем на мгновение, когда воздух выбивается из наших легких, но быстро приходим в себя и откатившись друг от друга, хватаемся за сломанные ножки стола. Прежде чем мы успеваем напасть друг на друга, раздается выстрел, и громогласный голос Константина останавливает нас на месте.

— ХВАТИТ!

Мы мгновенно бросаем ножки стола и поворачиваемся к его брату, как нашкодившие дети. Я даже не рискую взглянуть на Синклера и Джованни. Чувствую, как их горячие взгляды уже прожигают во мне дыру, и могу только представить, сколько брани услышу позже. О, черт возьми, ну и пусть. Я не собираюсь выслушивать их и получить пинок под зад, так что пусть сосут ослиный член.

— Всем. Разойтись. — Тон Константина не оставляет никаких шансов на возражения.

Его брат собирается что-то сказать, но его рот мгновенно захлопывается, когда Константин одаривает его грозным взглядом. По щелчку его пальцев люди мгновенно приходят в движение. Приносят стулья, чтобы мы сели, стаканы и еще одну бутылку водки. Он предлагает всем сесть. Стаканы наполняются и передаются по кругу. Константин дает команду закрыть клуб, выключить все камеры и всем уйти. Несколько человек колеблются, но он просто говорит им, что свяжется с ними, когда будет готов, и все, наконец, уходят.