Это было спустя год после маминой смерти. Все это время подружка Верка неутомимо устраивала ее личную жизнь.

– Хватить куковать и сидеть одной в четырех стенах, – решительно говорила она. – Честной девушке нужен муж. Хороший, заботливый, работящий, чтобы не пил и носил на руках.

Верка говорила всерьез – у нее самой все было именно так. Сразу после школы она выскочила замуж за их с Кариной одноклассника, Алешку Фомина. Леха Верку обожал, работал не покладая рук, а уж когда она родила ему Егорку, и вовсе сделался образцово-показательным супругом: устроился на вторую работу, сделал в квартире грандиозный ремонт, построил дачу в тридцати километрах от Москвы.

Счастливая Верка считала, что все вокруг должны быть так же счастливы. Обладая несметным количеством знакомых, она начала стремительно подбирать ей потенциальных женихов.

Карина сопротивлялась, но Верка вкрадчиво уговаривала:

– Да ты только попробуй. Не понравится – пошлешь куда подальше.

От нечего делать Карина решила рискнуть. Однако Веркины мужики ей не нравились. В одном раздражал нависающий над брюками животик, другой был откровенный жмот, третий казался полным кретином.

Наконец, помыкавшись, Карина поняла, что замуж выходить вовсе не хочет.

Тут-то судьба и подбросила ей Сашу.

Он заглянул в класс, разыскивая дочку, занимавшуюся на флейте.

У Карины было очередное «окно» – одна из учениц не пришла на урок и не предупредила об этом. Как всегда в таких случаях, она коротала время, достав из шкафа клавир «Пиковой дамы», одну за другой играя оттуда любимые арии и вполголоса напевая.

Она как раз дошла до знаменитого ариозо Лизы, когда дверь приоткрылась, и в комнату просунулось румяное чернобородое лицо с маленькими глазами-бусинками.

– Простите, что побеспокоил, – сочным, сдобным басом произнес бородач. – Не подскажете, где занимается Игорь Савельич?

Флейтист работал на третьем этаже. Карина подробно объяснила, как найти его кабинет, затерянный в лабиринтах школьного коридора.

– Благодарю, – кивнул мужчина и скрылся.

Карина вернулась к своему занятию. Она благополучно пропела ариозо, сыграла песенку Графини и раздумывала, не приняться ли ей за арию Германа. И тут вновь возник бородатый.

– Не помешаю? – бесцеремонно поинтересовался он и, не дождавшись ответа, вошел в класс. – Еще раз благодарю. Нашел. Представляете, вот смех! Жена послала дочке ноты отнести – она их дома оставила – а я сроду в школе не бывал. Заплутал тут у вас. В нашей поликлинике и то, кажется, меньше кабинетов. – Чернобородый заразительно захохотал, глаза-бусинки весело сверкнули.

Застывшая в недоумении Карина невольно улыбнулась. От бородача шел мощный заряд энергии и оптимизма, и она, так остро нуждавшаяся и в том и другом, сразу почувствовала это.

– А вы вроде как музицировали? – спросил нежданный гость, кивая на пюпитр с раскрытыми нотами. – Это что? Бах?

– Чайковский, – сдерживая смех, ответила Карина, – «Пиковая дама».

– Пардон, не угадал, – мужчина комично развел руками, – но играли вы отменно. Я слышал. Да и пели хорошо.

– Спасибо. – Карина в тон ему, шутливо поклонилась.

– Не за что, – серьезно произнес бородач. – Вы, если не ошибаюсь, фортепьяно преподаете?

– Именно.

– А имя-отчество позвольте узнать?

– Карина Петровна.

– Что ж, уважаемая Карина Петровна, своего младшего непременно отдам к вам учиться. Возьмете?

– Возьму, если есть слух.

– Ну посмотрим. – Чернобородый отступил к двери. – Разрешите откланяться, уважаемая Карина Петровна, спасибо, что помогли.

Он скрылся в коридоре. После его ухода в ушах еще долго звучал мощный, рокочущий бас.

А через два дня он пришел снова. Мелкими шажочками протопал в класс, приоткрыл полу куртки: там ютился крошечный букетик мокрых фиалок – на улице шел дождь.

– Это вам. – Он сразу протянул цветы Карине, опустив приветствие, никак не объяснив цель своего визита. Стоял и молчал. С его ботинок натекли две грязные лужицы.

Карина внимательно глядела на него: лет сорок – сорок пять, метр с кепкой, толстенький, начинающий лысеть.

Видно, он хорошо представлял себя со стороны: в черных глазах-бусинках читалась печаль.

Он был совершенно не в Каринином вкусе, но почему-то она разрешила ему дождаться, пока закончатся уроки, и проводить ее до дому.

Дорогой Саша (Александр Сергеевич, тезка Пушкина – представился он) приободрился, галантно поддерживал Карину за локоток, острил, хохотал своим оперным басом. Подойдя к подъезду, просительно заглянул ей в глаза:

– Пригласите на чашку чая! А не то промокну и получу воспаление легких.

Карина прикинула наличие двоих детей, старенькую болоньевую куртку и такие же старенькие, но тщательно начищенные ботинки и, не успев ничего толком решить, неожиданно кивнула…

Детей у Саши оказалось трое. Их фотографию он достал из бумажника и продемонстрировал Карине в их первый же вечер наедине. Мордашки на снимке были до жути похожи друг на друга и не имели ничего общего с отцом, кроме знакомых темных глаз-бусинок. Если бы не эта деталь, то, глядя на сухощавые личики, обрамленные белесыми жиденькими волосами, можно было предположить, что Сашина супруга хронически наставляет ему рога.

– Нечего сказать, нашла кавалера! Нищий, как бомж, зато плодовитый, как кролик, – ворчала Верка. Но Карина ее комментарии игнорировала.

Саша ей нравился гораздо больше всех Веркиных протеже. Он безоговорочно и сразу принял условия ее игры: ничего друг другу не обещать, ни к чему не обязывать.

Встречи стали нечастыми, но теплыми, им было о чем поговорить, к тому же Саша, несмотря на неказистую внешность и бедность, обладал безусловным обаянием. Даже скептически настроенная Верка, повидавшись с ним пару раз, прикусила язык…

…Сашино лицо во сне страдальчески сморщилось. Карина дернула за шнурок ночника, погасила свет и, легко ступая, вышла в соседнюю комнату.

Нет, наверное, не права она была вчера, считая, что жизнь не удалась. Возможно, такие минуты слабости бывают у всякого.

У нее нет семьи, ребенка? Вовсе не обязательно каждой женщине иметь все это. Ей достаточно того, что есть Саша. Конечно, это не любовь, и незачем себя обманывать, но обыкновенного человеческого уважения он достоин. Хотя бы за то, что так предан своей хирургии и в наше трудное время не побоялся взвалить на себя обузу в виде троих детей. За то, что, придя сюда, всегда старается устроить Карине маленький праздник по мере своих сил.

А еще у нее есть Верка. Милая, смешная, добродетельная, готовая за Карину хоть на край света. И Зина, даже если уйдет из школы, обязательно будет звонить. Они смогут поболтать обо всем на свете, как в редкие свободные минуты на работе.

Да и работа у Карины не безнадежная. Просто надо принимать жизнь такой, какая она есть, уметь радоваться малому, замечать то хорошее, что тебя окружает.

Так думала Карина, сидя на диванчике перед включенным без звука телевизором, время от времени поглядывая на часы в углу: ровно в десять Сашу нужно было разбудить и отправить домой к жене Нине, якобы после случившегося на работе семинара.

Как-то незаметно пролетели две недели. Одну из них Карина, ухитрившаяся на излете мартовских холодов схватить простуду, просидела дома. Температура у нее была невысокой, но все тело ныло от тупой, ломающей боли, горло противно саднило, голос осел, стал низким и хриплым.

Приезжавший пару раз Саша поил Карину отвратительно-теплым молоком с содой, которое она ненавидела с детства.

Однажды заскочила Зина, принесла баночку малинового варенья и огромный оранжево-желтый грейпфрут. Она уже окончательно распрощалась со школой, забрала трудовую книжку и обзванивала частные заведения на предмет трудоустройства.

Когда, наконец, Карина поправилась и собралась на работу, ее пошатывало от слабости. Медленно-медленно она преодолела десять лестничных пролетов, толкнула тяжелую подъездную дверь на ржавой толстой пружине и выползла на свет божий.