В общем, сегодня позвонил главный и велел явиться на ковёр. Стиснув зубы и прикусив язык, я вздохнула и направилась к начальству. Я всегда вспоминаю, как однажды приехал из города мой Димка и сразу прибежал ко мне на работу — не хватило терпения дожидаться дома. Мы шли, обнявшись, по длинному коридору моего отделения, когда в его конце замаячила унылая фигура нашего главного. Моё хорошее настроение мгновенно улетучилось, а физиономия, видимо, вытянулась так, что сын, взглянув на меня, рассмеялся. Когда мы поравнялись с моим начальником, тот равнодушно скользнул взглядом по его лицу, и сказал, как всегда, не здороваясь.

— Мне сегодня опять из комитета звонили… По поводу Лабецкого. Спрашивали прогноз.

— Здравствуйте, Игорь Петрович, — демонстративно поздоровалась я. Он что-то нечленораздельное буркнул в ответ. — Мне тоже сегодня звонили.

— И что ты сказала?

— Я сказала, что на сегодняшний день для больного прогноз благоприятный, но для комитета — очень сомнительный. Скорее пессимистический.

Задав мне ещё несколько пустых вопросов, главный врач развернулся и пошёл, видимо, к себе на «хоздвор». Он прекрасно знал Диму, знал, что тот живёт и учится в городе, но не считал для себя необходимым быть любезным. Когда он ушёл, Димка сказал мне укоризненно.

— Мать, ты совершенно не умеешь себя вести с руководством! У тебя физиономия съезжает набок при виде своего начальника. Ты так и ждёшь, что он сейчас начнёт нести какой-нибудь бред… Надо делать всё с точностью наоборот: изображай необыкновенное счастье от встречи с ним и сиюминутную готовность к выполнению любого указания… Вот так, смотри!

Димка так уморительно показал, каким должно быть выражение моего лица, что я расхохоталась. Он студент театрального института, поступал туда дважды — не взяли. Отслужил армию и снова поступал… Упёртый. Теперь учится у знаменитого мастера, которого боготворит. И, чтобы не сидеть у меня на шее, работает. Является «лицом фирмы» по продаже недвижимости и снимается в каких-то рекламных роликах. Вся моя квартира завалена глянцевыми журналами с его портретами. Вчера Дима мне звонил, хвастался, что прошёл кастинг на главную роль в какой-то мыльной опере баснословного количества серий. Это, конечно, не роль Гамлета в столичном театре, но я всё равно за него рада. Доходы у него в несколько раз больше, чем мои. Денег хватает и на жизнь, и на оплату крохотной однокомнатной квартирки, которую он снимает на краю города. Но ко мне сын приезжает редко — некогда. Я тоже к нему не часто могу вырваться, и очень скучаю, особенно зимой.

Обычно, когда наш главный остаётся в кабинете один, он тотчас же поворачивает к себе монитор дорогущего ноутбука, купленного за скудный счёт нашей больницы, и продолжает прерванную игру в карты. На компьютер он «подсел» давно, от монитора с трудом отрывает взгляд, даже когда принимает посетителей, а проводя совещания с заведующими отделениями, только слегка отворачивает ноутбук от нашего обозрения, но так, что мы всё равно видим игральные карты на экране… Я ожидала и в этот раз застать его за монитором, но сейчас наш начальник был не один. Высокий прямой старик с впалыми щеками, туго обтянувшими выступающие скулы, сидел по другую сторону его длинного письменного стола. В руках он держал тонкую кожаную папку для бумаг. Главный врач скользнул по мне взглядом и, не представляя нас друг другу, произнёс.

— Это к твоему Лабецкому. Надо подписать доверенность и ещё какие-то бумаги…

У нашего начальника очень милая манера общения. Самым разным визитёрам он представляет свой персонал в общем списке с оборудованием: «это рентгеновский аппарат, это аппарат УЗИ, это лечащий врач, а это бронхоскоп»… Что-то в этом духе. Виктор давно на это не обращает внимания, а я каждый раз прихожу в бешенство. Но сегодняшний посетитель повернулся и пронзил меня таким острым взглядом, словно воткнул иглу от шприца. Я поёжилась — эта игла не инъекцию делала, а тянула из моей вены кровь для анализа. Впрочем, посетитель тут же поднялся и представился. Это был тесть Лабецкого, с которым я не раз за эти месяцы имела счастье общаться по телефону. Я пригласила его к себе в кабинет, он вышел первым, так как меня придержал за локоть мой начальник.

— Генерал… — Сказал он одними губами и поднял глаза к потолку.

Мне стало противно, но я вспомнила совет сына и подавила желание огрызнуться.

— Как он тебе? — Спросил главный, всё ещё придерживая мой локоть.

— Кто? — Не поняла я.

— Лабецкий. Как он сейчас?

— Ничего… Лечится. Значительное улучшение.

— Он ходит?

— Давно.

— Пусть сам сюда придёт со своими бумагами. Я заверю — И высокомерно вздохнул. — Бедолага. Мне из главка звонили… Его песенка спета.

Я пожала плечами. По крайней мере, пока Лабецкий находится на больничном, а это будет непредсказуемо долго, он будет числиться в прежней должности… У нашего главного врача, как у сопливого подростка, святая уверенность, что его лично обойдёт любая напасть. С другими могут произойти самые большие неприятности и несчастья, но с ним — никогда! Впрочем, он, и в самом деле, вполне благополучный человек: себя очень любит и уважает, холёный такой, не пьёт, не курит, патологически чистоплотен, этакий семейный добропорядочный человек…

Когда мы шли по лестнице, генерал растерянно произнёс:

— Я привёз дублёнку Сергею… И Вера передала целую сумку тёплых вещей… Ведь он ничего не взял осенью, когда уезжал в больницу. Я в гардеробе всё оставил, наверно, надо было сюда принести?..

— Не надо, — отмахнулась я. — Санитарка потом принесёт…

Вернувшись в свой кабинет, я предложила тестю Лабецкого сесть там, где ему удобно, сама опустилась в кресло не за столом, а рядом с ним. Он ещё раз уколол меня иголкой от шприца, ещё капля моей крови отправилась на анализ, и только после этого генерал произнёс.

— Ирина Дмитриевна, скажите… Сегодня, сейчас, как дела у Сергея?

— Ему надо ещё очень долго лечиться.

— Дело в том… Я привёз бумаги… По просьбе дочери… Я не смог заставить её приехать сюда, простите… Это очень трудно объяснить. У неё мания, безумный страх заразиться, заболеть…

Он заметил, что меня передёрнуло.

— Это очень давняя история, — продолжал он.

Уколов я больше не ощущала. Передо мной сидел усталый старик, который делился со мной своей бедой — и только.

— Мать Веры, моя жена давно умерла. Умерла от рака кожи в страшных мучениях. Вы врач, Вы знаете, что такое страдания, перевязки, гноящиеся раны… Вера насмотрелась, намучилась рядом с ней. А потом ей кто-то сказал, что она тоже подвержена этому генетически. Она и у психотерапевтов лечилась, но толку мало. Видимо, это с ней останется на всю жизнь. Она боится заразиться панически, до истерики, до обморока… В эту больницу её и под пистолетом привести невозможно. Вот почему я здесь. Сергею надо подписать генеральную доверенность. Вера никогда не работала, своих денег у неё нет, а моими она принципиально пользоваться не хочет.

— Это меня не касается. Вы обсудите всё с Лабецким. Я сейчас его приглашу.

Я хотела было встать, но он остановил меня жестом.

— Пожалуйста, подождите… Есть ещё одно… Вы лечите Сергея столько времени… Скажите, он сможет выдержать?.. Ему не станет хуже?.. Дело в том, что моя дочь… Она хочет подать заявление на развод… Вы знаете, я и Сергей… Мы совершенно разные люди. Я никогда не разделял его взгляды на жизнь, но не вмешивался, жалея дочь. Только когда он начал пить по-чёрному, я несколько раз пытался с ним поговорить — всё напрасно. Я махнул рукой. Но сейчас, по-человечески, я Сергею очень сочувствую. Такая вот нелепая судьба… Я пробовал уговорить Веру, убеждал подождать, пока он окончательно поправится — бесполезно. Я должен подписать у него какую-то бумагу для юристов… Он выдержит, как Вы думаете?

— Выдержит, — уверенно ответила я и вышла из кабинета.

Я быстро нашла Лабецкого, он сидел в холле и читал какой-то потрёпанный журнал. Увидев меня, он поднялся со старого скрипучего дивана. В двух словах я сообщила ему о визите тестя. Он удивлённо поднял брови и, шаркая стоптанными за эти месяцы тапками, направился в мой кабинет.