— Эту женщину зовут Вера Сергеевна, — сказала я, вздохнув. — Она ленинградская блокадница, плохо ходит — ранена ребёнком во время войны. Её забрали в свой скит монахи. У меня есть копии её документов, я передала их Галине Павловне…
Галина Павловна поднялась со своего места и подтвердила мои слова. Вот тут зал, что называется, «взорвался». Люди возмущённо зашумели, кто-то пытался оправдаться, кто-то многозначительно молчал. Но я не стала ждать развязки. Главное, что я считала нужным сделать, я сделала. Только сейчас я почувствовала предательскую слабость в ногах, слегка сжала запястье Галины Павловны вместо прощания, и вышла из зала.
Дома я, не раздеваясь, повалилась на постель. Руки у меня дрожали, в висках стучало. Но я уважала себя за этот поступок! Первый раз в жизни я уважала себя за поступок!
Вечером ко мне прибежала Галина Павловна. Долго и подробно, то смеясь, то возмущаясь, она рассказала мне, что происходило на совещании дальше. Моему «оппоненту» здорово попало, кажется, он «закачался» в своём кресле. Губернатор велел ему лично разыскать Веру Сергеевну, просить у неё прощения, узнать о её судьбе и желаниях. И, если она захочет жить в муниципальном центре, то в кратчайший срок найти для неё небольшое, но хорошее жильё со всеми коммунальными удобствами. Когда мой «оппонент» попробовал пробормотать что-то по поводу отсутствия жилых площадей, губернатор порекомендовал ему уступить Вере Сергеевне часть своего большого дома.
Я почти не слышала Галину Павловну. Я чувствовала себя так, словно моё выступление на совещании было не три минуты, а три часа…
Я дала себе два дня на сборы. Потом с помощью Галины Павловны, которая организовала соседских мужиков, дом был тщательно заколочен. Ключи я отдала ей, на всякий случай, вторые взяла с собой. Мы тепло простились. Ненадолго. Летом я собиралась вернуться за Сашей. Я села в большой тёплый автобус и поехала к нему в детский дом.
В общем, мне там понравилось, хотя я очень настороженно отношусь к подобным учреждениям. Пока Саша был на уроках, я переговорила с директором, с виду человеком серьёзным и ответственным, хотя меня и удивила его моложавость. Воспитательница, наоборот, была очень пожилая женщина, всю жизнь проработавшая здесь, с детьми, и никакой другой жизни для себя не представляющая… Я рассказала им о своих планах по поводу брата, и, кажется, они остались удовлетворены. Саша им понравился.
Когда мы уселись с ним в дальнем углу полутёмного вестибюля, я рассказала ему о том, что произошло. Он слушал очень внимательно, только глаза его повлажнели, когда он узнал о смерти тёти Клавы.
— Ты не волнуйся, — закончила я своё повествование. — _ Я уверена, что теперь с Верой Сергеевной всё будет в порядке… Ты мне про себя расскажи. Как тебя ребята встретили?
— Как встретили? — Эхом повторил он. — Нормально встретили… — И усмехнулся, растягивая до предательской белизны свой рубец на верхней губе. — Дразнят, конечно…
— Дразнят? — Удивилась и возмутилась я. — За что тебя дразнить?
— Так за шрам этот… — Саша махнул рукой. — Да я давно не обижаюсь… Меня всегда поначалу дразнят «кроликом»… Ну, а потом надоедает. Привыкают…
Я обняла его за плечи.
— Потерпи, пожалуйста, эти полгода… Вот увидишь, у нас всё будет хорошо. Мы сделаем операцию… Я найду хорошего пластического хирурга… Он тебе этот рубец так уберёт, что его только под микроскопом можно будет увидеть… И у ортодонта полечимся, это специалист такой… Он форму челюсти исправляет…
— Это лишнее — совсем по-взрослому отмахнулся мой братишка. — Я и так проживу… Главное — голова должна работать, лишь бы с этим проблем не было.
Мы проговорили ещё часа два. А потом я поехала на вокзал. Уезжала я под буйную злую метель. Ветер обжигал лицо и сбивал с ног. Я с трудом забралась по ступеням вагона в тамбур, хватаясь за вымазанные мазутом перила. Удивилась, увидев ту самую проводницу, которая высаживала меня на этой станции почти месяц назад. Она меня не узнала, но подхватила и помогла втащить в вагон мою дорожную сумку. Я была единственной новой пассажиркой в её вагоне, и проводница поспешила захлопнуть тяжёлую обледеневшую дверь тамбура. В вагоне было тихо и тепло. Моя сибирская эпопея благополучно закончилась.
Я вернулась на работу, и всё понеслось по ставшему привычным кругу: сборы, соревнования, приём в диспансере…
Незаметно подступила весна, за ней — наше северное лето и вместе с ним мой очередной отпуск. И я снова укатила в Сибирь. Я успела оформить опекунство на Сашу, хотя и не без обязательных бюрократических трудностей и формальностей — несколько месяцев собирала всякие справки, доказывающие наше родство и собственную психическую и материальную состоятельность. Саша не захотел уезжать из родных мест. В детском доме он прижился, появились хорошие друзья. Я отвезла брата к пластическим хирургам в областной центр. Очень волновалась, удастся ли специалистам убрать этот уродующий мальчика рубец. Но всё получилось даже лучше, чем я ожидала. Потом мы проконсультировались у ортодонта. Сделали корригирующую накладку на зубы, и Саша дал мне честное слово, что будет её носить, даже если ребята начнут над ним посмеиваться… Теперь, когда он улыбается, его верхняя губа сильно натягивается и бледнеет, но рубца под носом почти не видно. И его взгляд из-под сросшихся бровей теперь не кажется мне таким сумрачным…
В оставшиеся от моего отпуска дни мы совершили путешествие в монастырь, где обосновалась наша старая учительница Вера Сергеевна. Ей теперь исправно перечисляли пенсию и предложили хорошую однокомнатную квартиру в муниципальном центре, но старушка не захотела снова менять свою жизнь. Судя по всему, в монастыре ей было хорошо.
Мы тепло, по-родственному простились с братом до следующего моего отпуска. Я вернулась домой и приступила к работе и вдруг неожиданно получила приз — восстановительный сбор на берегу Чёрного моря с младшей группой женской сборной по спортивной гимнастике.
Старшие девочки, выступавшие по программе мастеров спорта, укатили в Чехию на какие-то товарищеские соревнования, а перворазрядники отправились на Чёрное море на восстановительный сбор. В сопровождении доктора. Доктор, конечно, была бы не против и от поездки заграницу, но так уж повелось, что вместо врача и массажиста, положенных по регламенту, за рубеж едут тренеры…
Но я была всем довольна. И через несколько дней мы уже плескались в тёплой морской воде на «диком» пляже старого, ещё советского кемпинга. С выбором места отдыха для младшей сборной, как всегда, в городском комитете спохватились поздно — все спортивные базы и комплексы на побережье были уже переполнены. И тогда один из тренеров младшей сборной, Геннадий Михайлов, уроженец здешних мест, вспомнил об этом заброшенном кемпинге. Его срочно отправили для переговоров, и мы оказались здесь.
Свободного времени было достаточно, и я старалась подлечить девчонок. Весной прошёл напряжённый соревновательный период, они очень устали. Лена, наша «совершенно круглая отличница», как её звали в команде, была отличницей везде — в школе, дома и на соревнования, поднывая, жаловалась на боли в плече. Ольга, очень стабильно выступавшая на соревнованиях, так и не научилась правильно падать. На тренировках валилась со снарядов так шумно и тяжело, что тренеры в сердцах называли её «летающий сундук»… Ещё зимой сломала при падении плюсневую кость. Стопа болела до сих пор… Почти у всех были какие-то застарелые повреждения связок, болели перетренированные мышцы и, как у старушек, щёлкали суставы.
Команду на восстановительный сбор вывозили два тренера. Муж с женой Михайловы, Геннадий и Валя, совсем ещё молодые люди. На них, собственно, и лежали основные педагогические обязанности. Рано утром они поднимали свою сборную на зарядку. Сначала упражнялись на берегу, а потом бодрой рысью поднимались вверх по узкой дороге вдоль широкой расщелины, по дну которой с лёгким журчанием спускался к морю прохладный ручей. Расщелина эта широко распахивалась, выползая на шоссе, и, пронизав его, поднималась всё выше и выше, теряясь где-то наверху в густом колючем кустарнике.
