В изголовье кровати был большой образ Богоматери с младенцем. Я удивилась, заметив, что лампадка под ней тщательно вымыта и слабо светится.
— Это мамина комната, — спокойно объяснил Витя. — Она, когда умирала, очень просила, чтобы я за лампадкой следил…
Он помолчал, внимательно наблюдая за мной из-под сросшихся бровей. Потом сказал.
— Вы, наверно, есть хотите… У меня щи горячие, я только собирался обедать.
Есть я не хотела. Но надо было с чего-то начинать, и я кивнула.
— С удовольствием.
Мы сели за стол друг напротив друга. Саша подставил мне полную тарелку дымящихся наваристых щей. Этот мальчик поразил меня в самое сердце. Я ожидала увидеть несчастного осиротевшего ребёнка, голодного и запущенного, но передо мной сидел чистенький домовитый паренёк, тщательно скрывавший от посторонних свой внутренний мир.
— Это ты сам приготовил? — Спросила я, искренне удивляясь.
— Сам. Тётя Паша, соседка, большой кусок свинины дала, она недавно поросёнка зарезала… Мне теперь надолго хватит.
Он помолчал, прихлёбывая щи, а потом сказал, видимо, самое главное, о чём думал в этот момент.
— Если Вы приехали меня в детдом уговаривать, то зря… Я в детдом не поеду. Ни за что не поеду! Меня тут все уговаривают, но я не соглашусь никогда. Вы сами посмотрите — у меня всё в порядке. Как при маме. Я и готовить умею, и за домом присмотреть. У меня ведь корова есть, молока — залейся… Хотите молока? Я и творог сделаю, если захочу. И сметану… Пока мама болела, я всему научился.
Мальчик говорил медленно, словно подбирая слова, но очень основательно.
— А деньги? — Нерешительно спросила я. — На какие деньги ты живёшь?
— Деньги у меня есть… — Оживился мальчик. — Мама хотела машину купить, несколько лет копила, на сберкнижку складывала… А потом… Когда она уже встать не могла, она доверенность на Галину Павловну, на председателя нашего муниципалитета написала… — Заметив мой недоверчивый взгляд, Саша замахал руками. — Нет, нет… Галина Павловна с мамой очень дружила и нам всегда помогала … Она домой не уходила, здесь ночевала, когда мама умирала. А с деньгами… Мы с ней так решили… Галина Павловна каждый месяц снимает понемногу деньги с книжки, и я на них живу. Мне хватает, я на пустяки не трачу. Она и насчёт пенсии за маму начала уже хлопотать.
— Но Саша, тебе нельзя жить одному… Ты ещё не сможешь один… Вот ты, говорят, и школу бросил…
Он ничего не ответил, встал, убрал со стола опустошённые тарелки, поставил их в раковину под рукомойник, висевший у самой двери. Он молчал, и я осторожно продолжила.
— Учиться-то надо, Саша…
— Надо. — Серьёзно кивнул он.
И больше ничего не добавил. Я так и осталась сидеть с открытым в ожидании продолжения ртом. Пауза затянулась. Я решила не спешить со своими советами, сначала разобраться в том, что с ним происходит. Я уезжала из дома так быстро, что не успела сходить к юристу и посоветоваться, как можно поступить в таком случае. Об усыновлении не могло быть и речи, но ведь есть такое понятие, как опекунство… Я мысленно выругала себя за непредусмотрительность.
Затянувшуюся паузу неожиданно и к моей радости прервали: почти без стука вместе с клубами морозного пара в дом вошла грузная молодая женщина с громким зычным голосом. Казалось, она мгновенно заполнила собой всё свободное пространство.
— Шура… — Начала было она, но увидев меня, остановилась и просияла. — Вы приехали, да?! Вы Лариса? Ну, и, слава богу! А то ведь я с ним никак справиться не могу! За ним в пятницу приедут, надо вещи складывать, обо всём договариваться, а он как упёрся… Ну, никакого сладу нет… — И она крепко обняла мальчика, который тут же выскользнул у неё из-под руки. Она сделала паузу и повторила ещё раз с облегчением. — Ну, слава богу…
Я поняла, что эта женщина из муниципалитета, что именно она отвечает за судьбу моего брата. При всех условиях это было хорошо — значит, он не был брошен на произвол судьбы. Она аккуратно повесила свою новенькую дублёнку на вешалку у двери и протянула мне пухлую маленькую руку.
— Меня Галина Павловна зовут… — Потом повернулась к Саше. — Ты нам чайку сообрази-ка, Шурик… Я вкусных конфет принесла…
Она раскрыла большую дамскую сумку и достала пакет с конфетами, которые высыпала на чистую тарелку, стоявшую на столе.
Саша послушно взялся за чайник, но он оказался пуст, так же как и два больших ведра у рукомойника.
— Я за водой…
Он начал натягивать валенки, стоявшие у печки. Когда дверь в сенях за ним гулко захлопнулась, Галина Павловна повернулась ко мне с жалостливым лицом.
— Парнишка — золото… А вот какое невезение… сначала отец, потом мать… И характер… — Она покачала головой. — Школу почему-то бросил, хотя всегда очень хорошо учился… К нему и учителя приходили, и завуч уговаривала, и директор — ни в какую! В детский дом ехать не хочет… Вы не замужем? — Вдруг спросила она.
Я покачала головой.
— Ну, конечно… Тогда он Вам и вовсе не нужен. Такая обуза… Вы — молодая женщина, замуж выйдете, своих детей родите… Надо, надо его в детский дом отправить. Он там не пропадёт, твёрдый орешек. Мать хоронил — ни единой слезинки… Соседи поминки устраивали, просидел весь вечер с каменным лицом. А я варежки забыла. Вернулась, когда уже все ушли… Двери в сени открыла, слышу в доме кто-то по-волчьи воет… Чуть сама рядом с ним не завыла… Еле успокоила. Так и ночевала в его доме, боялась его оставить…
Её слова меня очень задели. Неужели я произвожу впечатление чёрствой равнодушной бабы? Зачем тогда приехала?..
— У вас в муниципалитете есть юрист?
— Нет, — покачала головой Галина Павловна. — Была у нас одна девушка из города, недолго проработала, сбежала…
Выпив с нами чаю, Галина Павловна вскоре ушла. Мне показалось, что она ещё что-то хотела мне сказать, но Саша стоял рядом, и наша гостья, подавив вздох, пообещала заглянуть назавтра. До пятницы оставалось целых три дня, и, доверившись поговорке, что утро вечера мудренее, я решила приложить все усилия, чтобы узнать своего младшего брата поближе.
После школы в наш дом завалилась целая орава мальчишек. Они чинно толпились у дверей и с нескрываемым любопытством разглядывали меня.
— Это моя сестра… — С неожиданной гордостью сказал Саша. — Её зовут Лариса Петровна… Она спортивный врач.
Поздоровавшись с ребятами, я тактично вышла в свою маленькую комнату, тихонько прикрыв за собой дверь. Но и через закрытую дверь до меня доносился громкий шёпот, какие-то случайные выкрики, срывающиеся на подростковый фальцет, потом опять чьи-то приглушённые голоса, среди которых я иногда различала и Сашин голос. Мне показалось, что ребята его в чём-то настойчиво убеждают.
Потом он позвал.
— Лариса, выйдите, пожалуйста!
Я вышла, и мальчишки заговорили все сразу.
— Лариса Петровна, не отдавайте его в детский дом!
Это был первый вопль, который я поняла. Можно было сразу догадаться.
— Шурка завтра же в школу пойдёт, он нам обещал!
— Шурка очень способный, Вы даже представить не можете, какой он способный!
— Он быстро всех догонит, и учителя помогут, мы с ними уже договорились!
— Пожалуйста, не отдавайте его в детдом! Мы все будем ему помогать!
Честно говоря, под таким натиском устоять было трудно. Я не сразу сообразила, что сказать ребятам.
— Я обещаю вам, мальчики, сделать для Саши всё, что смогу. Мы с ним вместе будем решать, как нам поступить…
Мальчишки вскоре ушли, и пока они топали гуськом до калитки, даже через заклеенные рамы я слышала их звонкие голоса. Саша не смотрел на меня, ему было неловко.
— Вы не думайте… Я их не подговаривал… Они сами пришли…
— А я и не думаю! — Поспешила я его успокоить.
Не смотря на холод — старый градусник на оконной раме упорно показывал минус двадцать пять градусов, я выразила желание прогуляться по посёлку. К своей радости, я обнаружила, что сухой сибирский воздух заметно смягчает температуру, не как в наших влажных краях. Мы спокойно прошлись по широкой расчищенной улице посёлка, где было много спешащих по своим делам людей. Саша со многими здоровался, и меня приятно удивило, что он с удовольствием представлял своим знакомым и меня.
