Оказавшись внутри этого шествия, она растерялась.
— Нам туда…
Константин крепко сжал её широкую ладонь и повлек внутрь толпы. И, как-то сразу вписавшись в общее настроение, в общий строй, они слились с ним и пошли по Невскому проспекту бывшего Ленинграда
Рядом с ними весёлый дяденька-баянист громко заиграл «Катюшу», и толпа радостно подхватила, запела эту знакомую всем песню.
И Марина тоже запела. Константин взял из её рук портрет Елены Ивановны, высоко поднял над головой и тоже подхватил, запел.
— «Пусть он землю бережёт родную»…
И почему-то им обоим в этот момент было удивительно тепло и радостно находиться в этой толпе. Быть рядом друг с другом.
День выдался жаркий. Душный. Отец Михаил возвращался из православного детского лагеря, куда Наташа, впервые после рождения младшего Петруши, устроилась воспитательницей. Младшие дети находились там вместе с матерью. В городе за хозяйку осталась старшая Ксения, которая готовилась к поступлению в семинарию на регентский факультет. Отец Михаил провёл два прекрасных дня в обществе жены и детей, но рано утром заторопился в город — ждали неотложные дела в храме. Накануне поездки в лагерь отказал двигатель его машины. Пришлось добираться своим ходом: сначала больше трёх часов трястись в автобусе, а затем идти пешком по лесу без малого километров пять. Теперь этот путь надо было преодолеть в обратном направлении. Попутчиков не нашлось. Просёлочная дорога была пустынна, только в густых кронах деревьев вовсю звенели невидимые птицы. Не смотря на то, что дорога петляла в тени густого лиственного леса, отец Михаил изнемогал от жары. Он то и дело поглядывал на часы: рейсовый автобус — не поезд, может проскочить мимо безлюдной остановки и на пятнадцать минут раньше указанного в расписании времени. Беспокоился он не напрасно: едва он выбрался на шоссе, и подошёл к полуразвалившемуся павильону остановки, как вдали замаячил автобус. Это был старенький, но вполне резвый «Пазик», каких много колесит по разбитым дорогам провинции. Кроме священника на остановке никого не было, и пожилой водитель уважительно распахнул дверь прямо перед ним.
Приподняв полы рясы, отец Михаил поднялся на высокие ступеньки автобуса.
Многие пассажиры знали отца Михаила, здоровались. Поздоровался и он сразу со всеми. А с одной женщиной, давней прихожанкой храма, даже раскланялся. Свободным было только единственное место в самом конце салона, рядом с каким-то парнем в низко надвинутой на лоб бейсболке. Он сидел, отвернувшись от всех пассажиров, и пристально смотрел в окно, очевидно, думая о чём-то своём.
Отец Михаил протиснулся по узкому проходу салона, цепляясь рясой за многочисленные коробки, сумки и огромные набитые чем-то пакеты, не без труда нашёл место на багажной полке для своей небольшой дорожной сумки, и опустился на свободное сиденье. Парень не повернулся, не проявив ни малейшего интереса к появлению соседа. Автобус тронулся и резво побежал вперёд. Все окна, включая верхние люки, были распахнуты настежь, неведомо откуда появившиеся тучи закрыли солнце, и в салоне стало вполне комфортно. Потянуло в сон, отец Михаил успел задремать, но вдруг где-то впереди заканючил ребёнок, требуя немедленного посещения туалета.
Водитель затормозил, автобус торопливо покинула мамаша с ребёнком. А за ними выскочили ещё несколько пассажиров и разбрелись по кустам. Когда все вернулись на свои места, и дверь было захлопнулась, водитель не смог завести мотор. Сделав несколько бесполезных попыток, он повернулся к пассажирам, испуганно ожидавшим приговора.
— Всё — приехали! Перегрелся двигатель. — Спокойно сказал он, давно привычный к подобным ситуациям. — У нас два выхода: либо мы сидим здесь неопределённое время, пока мотор остынет, либо все вместе толкаем автобус.
Через несколько минут все пассажиры, способные к физической работе, столпились у выхлопной трубы своего транспортного средства. Три крепких мужика из местных, парень — сосед отца Михаила и сам священник представляли основную физическую силу. Рядом с ними толпились говорливые женщины средних лет. Две старушки вышли из автобуса и встали у края дороги, с любопытством наблюдая за происходящим. Отошли в сторону и две молодые женщины с маленькими детьми, и мужчина средних лет на протезе.
Вместе со всеми отец Михаил прижался плечом к горячему боку автобуса, ожидая команды водителя.
— Куда вы, батюшка! — Заволновалась одна из женщин, оказавшаяся рядом с отцом Михаилом. Это была та самая прихожанка, с которой он раскланялся при входе в автобус. — Вам после такого ранения нельзя!
— Правда, батюшка… Слыхали мы про Ваши беды. — Подхватили мужики. — Неужто без Вас не обойдёмся?
Отец Михаил смутился было, но тут же почувствовал, как кто-то решительно сжал его локоть.
— Отойдите, отец Михаил. Справимся без Вас. Я за двоих управлюсь.
Священник оглянулся. Рядом с ним стоял парень в бейсболке и смотрел на него прямо, не опуская острых колючих глаз. Он сразу узнал его — это был Николай.
— Толкаем по моей команде. — Строго сказал водитель, высунувшись из кабины. — Аккуратно! Не лезть под колёса!
Николай прижался плечом к автобусу, и больше не поворачивал головы в сторону отца Михаила. Священник отошёл в сторону и стал про себя молиться, призывая на помощь святителя Николая.
Наверно, святитель услышал его молитву: автобус, общими усилиями сдвинувшийся с места, ожил, двигатель заработал, и пассажиры стали быстро занимать свои места.
Отец Михаил хотел было пропустить Николая на прежнее место к окну, но тот отодвинулся от кресел.
— Садитесь. Я раньше выйду.
Священник возражать не стал, сел у окна.
Некоторое время ехали молча, не глядя друг на друга. Совсем неожиданно отец Михаил услышал.
— Я — не беглый каторжник. Меня освободили по УДО.
Отец Михаил улыбнулся.
— Ну, и слава Богу! Теперь домой?
— У меня дома нет, и Вы это знаете. Я в Воскресенский монастырь еду.
— В монастырь?
— Да. Хочу замолить свой грех перед Вами и перед людьми.
— Перед Богом, Николай.
Он опустил голову и вздохнул.
— Да, перед Богом… Поживу там годик-другой, поработаю трудником.
— Помоги, Господи!
— Наш лагерный батюшка мне благословение дал. В монастыре, говорят, никто ни о чём не спрашивает. В душу не лезет и языком не мелет. Я в лагере неплохим обувщиком числился, без работы, думаю, не останусь. А этот монастырь я с детства знаю, нас в детдоме часто туда возили. Мне там очень нравилось. Потом буду решение принимать: может быть монахом стану.
— Подумать надо. Это решение слишком серьёзное.
— Да уж, куда серьёзнее. Я в колонии думать научился. А на воле я никому не нужен.
— Это неправда. Марина о тебе очень беспокоится.
Николай довольно долго молчал, потом сказал.
— Маринка — отличный парень. Мы дружили. Только разошлись наши дорожки навсегда: у неё своя жизнь, у меня — своя. Ничего общего. Вы не говорите ей, что меня видели. Пропал без вести — и всё. — И ещё раз попросил. — Пожалуйста, не говорите.
— Не скажу, раз ты просишь.
Водитель ПАЗика, глядя в зеркало, оглядел салон.
— Где там парень, что про монастырь спрашивал? Давай, выходи!
— Спасибо. Я сейчас!
Николай заторопился, снимая рюкзак с багажной полки.
— Сразу за остановкой просёлочная дорога в лес уходит. — Пояснил отец Михаил. — По ней иди прямо километров шесть. Никуда не сворачивай. До темноты доберёшься. С Богом!
И благословил Николая.
Выскочив на дорогу, парень оглянулся на окно автобуса. Не улыбнувшись, махнул священнику рукой. Отец Михаил кивнул ему в ответ. Автобус тронулся с места и покатил, набирая скорость, к родному городу. Отец Михаил не стал оглядываться.
Про УДО он знал. Ещё несколько месяцев назад по своим каналам он связался по телефону со священником, назначенным в новый храм колонии, человеком опытным, пожилым. Потом периодически переписывался с ним по электронной почте, узнавая новости о Николае. Батюшка писал ему, что заключённый Найдёнов — человек замкнутый, ни с кем не дружит и общается с окружающими только по необходимости. Работает хорошо. Храм посещает и несколько раз исповедовался. А потом настоятель сообщил об УДО.
