Выходя из лаборатории, Славка замешкался и спросил у деда, глядя куда-то в бок.
— А если меня в Афган пошлют, дедушка?..
Алексей Петрович вздрогнул и испуганно посмотрел на внука. Он запаниковал — нужные слова не приходили. Славка не дождался ответа, ушёл, плотно закрыв за собой дверь.
Попасть в мороженицу оказалось не просто. Очередь тянулась через весь тротуар и заканчивалась у проезжей части. Славка с друзьями пристроился в хвост.
— Мы тут до закрытия простоим… — разочарованно протянула Вера.
— Поторчим… — Отозвался один из Славкиных приятелей. — Всё равно делать нечего. Лучше расскажи, что тебе предки из Англии привезли?
Вера отмахнулась.
— Да ничего особенного.
— Во даёт! Родители который год в торгпредстве пашут, а ей, значит, из Англии ничего не привезли…
— Что ты пристал! — Вмешался Славка. — Не хочет говорить — и не надо. Наденет — увидишь.
У самой кромки тротуара с визгом затормозила машина. Из такси выскочил молодой человек и, не обращая внимания на очередь, направился прямо к дверям кафе. Славка, увидев его, обрадовался, окликнул.
— Сакен!
— Кого я вижу! — Сакен крепко, как товарищу, пожал Славкину руку. — А это твои друзья? И Вера здесь… — Он поздоровался и с Верой.
— Вот хотели посидеть, а здесь очередь…
Сакен оценивающе оглядел длинный хвост у дверей мороженицы.
— Многовато…Но ничего… Этой беде можно помочь. Мне как раз сигареты понадобились… Стойте здесь. Ни с места!
И он исчез за дверью кафе.
— Кто это? — Спросил у Славки приятель.
— Аспирант моего деда. Самый любимый. Дед говорит, очень талантливый.
— Слушай, а что твой знаменитый дед тебя ни в один институт не пристроил? — ядовито поинтересовался тот самый парень, который расспрашивал Веру о подарках из Англии. — Ведь ему достаточно было только позвонить…
— У него совсем не тот дед, чтобы звонить, — вместо Славки ответила Вера.
А толпа у дверей мороженицы вдруг мгновенно растаяла. Ребята недоумённо переглянулись. Подошли поближе. К стеклянной двери была приставлена табличка «Мороженого нет», у буфетной стойки Сакен расплачивался за сигареты, и молоденькая буфетчица во всю кокетничала с ним. Оглянувшись на дверь и увидев за ней Славку, Сакен помахал рукой.
— Всё в порядке. Заходите!
Ребята растерянно топтались на пороге.
— Так если мороженного нет…
— Есть мороженное, есть… Два часа кафе в вашем распоряжении…
— Как это? — Заупрямилась Вера. — Для всех, значит, нет, а для нас есть?
Славка толкнул её в бок.
Остальные друзья были в восторге.
— Ну, просто Кио!
— Это же надо так уметь!
— Вот будет у тебя много-много денег, и ты тоже будешь, как Кио…
И Веру насильно затолкнули за столик.
Славка проводил Сакена до машины. С этим весёлым, предприимчивым узбеком у Славки были почти братские отношения. И внук, и дед его любили одинаково. Алексей Петрович ценил в Сакене талант химика и целеустремлённость, а Славка тянулся к нему подсознательно, ощущая в нём человека своего времени.
— Сакен… Дед в институте сидит… В восьмой лаборатории… Кондаков в цирк ушёл, дед очень расстроился…
Сакен кивнул.
— Понятно… Ничего, я еду в институт…
— Обедать к нам приходи… Вместе с дедом… Обязательно!
— Приду…
Кафе было маленькое, всего несколько столиков. Два из них ребята сдвинули, сидели тесно прижавшись друг к другу. Таяло мороженое в металлических вазочках. Ребята разговаривали солидно, серьёзно: повестки в военкомат делали их в собственных глазах значительно взрослее.
— Ну, и что же такое, по-твоему, взрослость? — Насмешливо сверлил Веру глазами один из друзей Славки.
Она пожала плечами, задумалась.
— Взрослость — это когда дело твоего деда становится тебе понятно…
Славка присвистнул.
— Велика мудрость! Дело есть дело. У каждого человека есть профессия. Мой дед — химик, твой — хирург. Каждый на своём месте вкалывает, как может. По- твоему, чтобы стать взрослым, мне надо понимать, что за реактив он из колбы в колбу гоняет?
— Перестань! — Отмахнулась Вера. — Ты нарочно упрощаешь… Я не о профессии говорю, а об отношении к жизни, которое у наших с тобой дедов отношением к делу определяется…
— Верк, — усмехнулся Славка, — ты такая умная, аж тошнит… Тебе поглупеть чуть- чуть — цены бы тебе не было…
Ребята засмеялись, и Вера, не обидевшись, хлопнула ладонью Славку по лбу.
— Хорошо вам о дедах рассуждать, они у вас оба — академики… А мой дед из пивных да закусочных не вылезает… Я-то как должен свою взрослость определять? — вздохнул один из одноклассников.
— А ты её уже определил, если понимаешь, что жизнь существует не только в пивных и закусочных… — Не задумываясь, ответила Вера.
— Всё-то ты знаешь… — Вздохнул её товарищ. — А если я всё равно своего деда люблю и ни на какого чужого академика его не променяю?
Ребята загалдели, кто-то даже попытался вскочить с места — не получилось, было слишком тесно…
На улицу опустилась влажная осенняя темнота, зажигались фонари и свет в окнах. Старик — вахтёр, щуря подслеповатые глаза, аккуратно набрал короткий номер местного телефона. Трубку долго не снимали, наконец, ему ответили.
— Алексей Петрович, это я, Снегирёв с проходной… Вы ещё долго в институте будете? А то сейчас двадцать два ноль-ноль, мне в обход идтить пора… Ещё часик посидите? Ну, я как раз за часик и укладываюсь…
Старик аккуратно повесил трубку, проверил, заперта ли с улицы дверь проходной, кликнул собаку и пошёл по длинному узкому двору, проверяя запоры и замки на складах и лабораториях. Большая добродушная овчарка, довольная возможностью побегать, с удовольствием сопровождала его…
Был поздний осенний вечер, похожий на ночь, когда Алексей Петрович и Сакен заперли, наконец, двери лаборатории. Проходя по двору, Соколов оглянулся на здание института, оно возвышалось за его спиной огромным тёмным айсбергом. Ярко светилось только окошко проходной. Алексей Петрович и Сакен, попрощавшись с вахтёром, вышли на улицу. Стоявшая неподалёку машина бесшумно снялась с места и подъехала к ним.
— До свиданья, учитель, — мягко попрощался Сакен.
— Ты вызвал такси? — Удивился Алексей Петрович. — И когда успел?
— Нет… Я заплатил вперёд… Он меня ждал…
Старик не понял.
— Всё это время?
Сакен помахал ему рукой, сел в машину, хлопнул дверцей.
Соколов растерянно смотрел вслед автомобилю. Он не сразу понял, что ему сказал Сакен, а поняв, помрачнел, и недовольно покачал головой. Эти «барские замашки» своего аспиранта, который, приезжая из Ташкента, подолгу жил у него в доме на правах близкого родственника и был ему, как любил повторять Алексей Петрович, вместо сына, эти «барские замашки», очень не нравились Соколову.
На всём белом свете было два места, где Алексей Петрович чувствовал себя, как рыба в воде: это родной дом и институт. Дома он отдыхал, в институте — работал. Всё остальное только дополняло одно или другое. За стенами этих крепостей он чувствовал себя неуверенно и неловко. В общественном транспорте Соколов ездить не умел: на работу и обратно домой он ходил пешком, на совещания в Смольный или Таврический ездил на служебной машине. Если (очень редко) приходилось отправляться куда-то в трамвае или в автобусе, он вставал как-то боком в самом проходе, и его постоянно толкали и ругали за неловкость. С годами выезды на общественном транспорте стали целым событием. Но иногда под натиском домочадцев, Алексей Петрович сдавался, хотя в душе не переставал сожалеть о брошенных делах и какой-нибудь недописанной статье.
Но сегодня был особенный день: все вместе они ехали на дачу к единственному верному другу Соколова Дмитрию Павловичу Ершову. Ехали с подарками ко дню рождения, который знаменитый хирург — академик отмечал по традиции только с семьёй Алексея Петровича и в обществе своей любимой внучки Веры, скрывшись от всех прочих на своей скромной даче.
