Несколько часов я пролежала в полудреме, обдумывая увиденное. И только утром забылась легким болезненным сном. Алексей сам покормил детей завтраком, не пуская их к болеющей маме. Мне бы даже удалось выспаться, если бы свекровь не решила навестить нас по случаю воскресения. Ее зычный голос мог поднять мертвого, а я еще была полуживая. Нина Павловна зашла узнать, понравились ли нам ее соленые огурцы. По правде сказать, мы их терпеть не могли. Мягкие, склизкие, заполненные внутри рассолом, еле соленые, не знаю, как свекрови удавалось делать такую гадость. Впрочем, ее варение без сахара было не лучше.

Узнав, что я не донесла до дома ее драгоценные банки, а разбила (!!!) Нина Павловна ворвалась в комнату.

– Как ты могла! – в праведном гневе она театрально воздевала руки к небу, не обращая внимания, на мое плачевное состояние. Успокоить разбушевавшуюся свекровь еще никому не удавалось, свекор в свое время просто ушел, решив, что так он будет целее. Мне припомнили все прегрешения, а узнав, что сумку, собственноручно ею сшитую, я тоже оставила на дороге, Нина Павловна просто лишилась голоса от возмущения и пошла на кухню, выпить валерьянки. К этому моменту голова у меня просто раскалывалась.

Мужу надо было уехать по делам. Я, наивная, подумала, что свекровь поможет мне с обедом для детей, раз уж пришла, одной рукой много не наготовишь. А может даже погуляет с ними. Но попросить я ее об этом не могла. Мне почему-то казалось, что она должна догадаться, что мне нужна помощь.

Но, увы, я ошибалась.

– А что ты, собственно говоря, валяешься?– поинтересовалась она, снова входя в комнату.– Давай вставай. Тоже мне, королева нашлась. Хорошо устроилась.

Перечить свекрови за 12 лет брака я так и не научилась. Пришлось вставать.

Кое-как накинув халат, придерживаясь за стеночку, я проковыляла на кухню. Ни мой бледный вид, ни загипсованная рука, ни заклеенная голова, ни перевязанное колено не произвели на Нину Павловну ни малейшего впечатления.

– Наливай чай,– свекровь привычно развалилась на диванчике.

Хорошо, что в этот момент в кухню вошел мой сын. Он сразу оценил ситуацию. Включил чайник, поставил чашки, достал печенье и налил нам чаю. Пить его я не могла, меня мутило. Видимо все-таки было сотрясение мозга, но сидеть за столом пришлось. Руслан сразу ретировался, из всей семьи только я могла вытерпеть Нину Павловну больше десяти минут. Подозреваю, что мужу не так уж сильно нужно было в гараж, просто смылся от "любимой" мамочки.

Через полчаса выслушивания нотаций свекрови я думала, что голова сейчас взорвется от боли. В этот момент в кухню ворвалась дочка и кинулась к маме. За ней вразвалочку вошел Руслан:

– Папа ей сказал, что к тебе сегодня нельзя. Но я ее больше не удержу, она меня совсем не слушает,– развел сын руками. Ксюша зарылась головкой в складки моего халата и только искоса посматривала хитрым глазом на брата. Взять дочь на руки я не могла, коленка очень болела.

– А когда мы будем обедать? Ксюшка давно есть просит,– поинтересовался сын, забирая последнее печенье из вазочки. Я точно знала, что хорошая мать должна кормить детей, но сил у этой матери совсем не было.

– Сынок, свари сам вермишель. Я не смогу. Тебе бабушка поможет, – тихо попросила я, выдавая желаемое за действительное. Взгляд Нины Павловны был красноречивее всяких слов. Мне стало очень стыдно. Я встала, достала аптечку и, выпив двойную дозу обезболивающего, осторожно пошла в свою комнату. Ксюша с воем бросилась за мной, пришлось разрешить дочке полежать рядом. И хотя дочка крутилась и хихикала, я заснула, как убитая.

Вокруг темно, каменные стены, земляной пол. Я ощущаю, что мои ноги босы, на теле длинная полотняная рубаха. Я осознаю себя молодым парнем. Но где я? Похоже на тюрьму. Да, видимо, я в заточении, высоко вверху светится окошко. На одной ноге застегнуты кандалы, цепь от них тянется к кольцу в стене. Не понятно, что же этот парень такого сделал, но похоже, говорил что-то не понравившееся местным властям…

Прошли годы, ситуация не сильно изменилась, я, то есть он, все еще в тюрьме. Цепь с ноги сняли. Он уже взрослый мужчина.

А потом что-то произошло, не понятно что, но он смог убежать. Он несется по узким улицам, мелькают низкие домишки, ограды, деревья. Наконец, он у цели – у своего отчего дома. Но дом стоит пустой, видно, что он давно не обитаем, окон нет, часть стены и крыша разрушена. Вьющаяся растительность оплела его бывшее жилище. Родители не дождались сына. Сердце сжимается от горя, столько лет он мечтал о встрече с матерью и отцом! Видимо, горе сгубило родных людей раньше времени.

Следующий "слайд" сна через много лет. Мужчина, уже пожилой, в длинной хламиде, идет в окружении детей, своих учеников. Не понятно, чему он их учит, но видно, что относятся юноши к нему с почтением.

Сон снова перескакивает, вижу маленький домик, где живет старик. Теперь он совсем старый, с длинной белоснежной бородой. Люди приходят к нему за советами. Его считают учителем.

Рядом женщина, намного моложе его. Похоже, она осталась без крова, и старик взял ее с новорожденной дочкой к себе в дом. Он очень нежно к ним относится, опекает и женщину, и ребенка, ведь они заменяют ему семью, которой у него никогда не было. И старик обещает женщине всегда заботиться о малышке.

Но возраст берет свое, и старик умирает. Много людей приходит проститься с учителем. Но его волнует только то, что он не сможет выполнить свое обещание, оставляя женщину и ребенка одних.

Открыв глаза, я долго не могла придти в себя. Передо мной словно стояла картина: сидящий старик с длинной белой бородой приобнимает женщину, держащую на руках грудного ребенка. Я точно знала, что этот старик Я. Но, как такое может быть – в голове не укладывалось. Интересно, но мне казалось, что я знаю и женщину, которая хотела переложить на меня ответственность за свою дочь, но сейчас я была не в состоянии думать об этом. Вспомнились ночные сны. А ведь и девочка из храма, и девушка из греческого города тоже воспринимались, словно это все я, моя жизнь.

Что вообще происходит?

В дверь постучали – пришла соседка, хотела попросить меня погулять с ее собакой, у нее самой заболело горло. Посмотрела на мои повязки и загрустила, но, на всякий случай, все же поинтересовалась, точно ли я ей не смогу помочь.

Потом позвонила мама Ксюшиной подруги, хотела привести мне дочку, пока она сама съездит в магазин. И ее тоже пришлось разочаровать.

Подошел муж, задумчиво посмотрел на мой гипс, и заказал пиццу.

Дочка ныла, просила с ней сходить погулять. Моя несчастная голова снова разболелась.

Вечером приехали мои родители и забрали Ксюшу к себе. С одной рукой трудно ухаживать за маленьким ребенком. Я была им очень благодарна.

С тех пор я стала видеть странные сны. Иногда это были отрывочные сновидения, иногда целые истории.

Однажды я увидела себя плотником, вырезающим сложную резьбу из обычной доски. В конце сна он стоял на крыше построенной им деревянной церкви. И такое ликование переполняло его душу, такая радость от хорошо сделанной работы, что я проснулась вся в этом светлом чувстве радости. И несколько дней все в руках спорилось, несмотря на гипс, все дела делались легко и с удовольствием. Кстати, стало понятно, почему меня всегда так тянуло к русскому зодчеству и завораживало деревянное кружево резьбы.

В одном из снов я увидела себя монахом, который руководил строительством церкви. Не как архитектор, а скорее, как прораб: ходил по просторному зданию строящегося храма, следил за работами. Смотрел за крестьянами, пришедшими на строительство. Заказывал иконописцам иконы и роспись стен, стекольщикам – рамы для окон, художникам – мозаику на фасад. И был он там настолько на своем месте, так все четко делалось под его руководством, что я чувствовала состояние глубокого удовлетворения своей работой. А в конце жизни в узкой келье монах сам пробовал писать иконы. Особого дара у него не было, но списывать иконы с оригинала получалось. И доставляло большое удовольствие. В монастырь приезжали священники и прихожане окрестных деревень. Покупали иконы и везли их в свои дома и церкви. Регулярно поступали заказы на именные иконы в честь рождения, именин или свадеб. Заказы богатых прихожан исполняли монастырские иконописцы, а обычные иконы писали сами монахи. Достаточно было быть старательным копиистом. Так и провел монах последние годы своей жизни – писал лики святых.