Отец надоумил отправиться не ранее второго дня, потому как гости с дороги устали, желают отдохнуть, хорошенько выпить, а на хмельную башку, никто не оценит старания отрока, лишь на смех поднимут.
Проснулся затемно, под утро избёнка остыла и в помещении чувствовалось дыхание зимы. Протёр глаза, братья и сестрицы спали на полотях. В дымной избе одиноко горел огонёк лучины. Потихоньку слёз с самой верхней полоти, не заметив ушат, угодил в него ногой, послышался звук удара, замер. Тишина. Подошёл к кадке, умылся студёной водой и начал собираться. Уселся на скамью, где с вечера приготовил наряд, второпях обмотал онучами голенища, натянул штаны с начёсом, рубаху из овчины, сверху поддоспешник – стёганый ватник, не забыл и про броню, очень хотелось похвастаться перед городскими. Вытащил из короба праздничные красные сапоги: отцу один купец преподнёс в знак благодарности. Только намеревался выскользнуть, как в дверях, словно из неоткуда, выросла маменька. В одной руке держала лучину, в другой ведро с водой, недовольно фыркая, заявила:
– Откуда мощи взяться, ежели ни крошки в рот не попало? Не пущу, пока не отведаешь каши, да ржаного хлеба. Садись. Удумал на пустой живот, мечом махать, курам на смех!
"Ой, как не вовремя!"– подумал я, ничего не поделаешь, пришлось подчиниться.
Вскоре огонь в печке разгорелся, отблески пламени, весело потрескивая, разгоняли мрак комнаты.
Главные врата открывали к полудню, времени было предостаточно, размять косточки и подготовиться к силовым нагрузкам перед тем, как показать себя во всей красе, негоже обмишуриться перед знатными ратниками.
Холодная зима заковала в оковы речушку, и теперь она поблёскивала серебряными россыпями переливающихся снежинок. По узкой протоптанной в сугробах тропке я неспешно передвигался между деревьями. На снегу красовались следы зверей – это и лисий, он тянулся цепочкой, и зайца – отпечатки передних лап расположены в одну линию, а задних, немного заходят один за другой, волка, который шёл рысью, оставив подле себя прямую строчку. Лапища крупные, округлые, когти и подушечки двух пальцев, как бы выдвинуты вперёд. По лесу разнёсся глухой ритмичный стук, словно кто-то стучал молоточком. Это дятел долбил по стволу острым клювом, пытаясь достать спящих насекомых. В солнечных бликах отражались кроваво-красные гроздья рябины на белоснежно-искрящемся фоне. Я засмотрелся на красногрудых снегирей с голубовато-серой спинкой и чёрной головкой. Они устроили состязание, поочерёдно летали за спелыми плодами, словно наперегонки. В тот же миг представил, как сражаюсь с дружинником, а может быть и с двумя, нет с тремя одновременно. Я вышел на отмель, лёд зацепился, образуя забереги – полосы ледяного покрова, маховую сажень в ширину. Заприметив подходящий бурелом, поваленный бурей по осени, двинулся туда. Кроны находились подо льдом, шуга – комья льда со снегом, плывущие в толще воды, остановились, соединяя оба берега мостом, похожего на коромысло.
Наискось, через реку протянулась длинная полынья, где-то пять сажень в ширину. Ближе к левому берегу, поток суживался, стремительно уходя под льдины. На поверхности лёгкого наста вырисовывались свежие, глубокие следы, ведущие от переправы в подлесок, и они явно были не звериные. Кто-то перешёл с противоположной стороны и скрылся в подлесье. Присел на корточки, внимательно разглядывая треугольный след. В итоге сделал неутешительные выводы: взрослый мужик, не из посада и не из городища. Чужак в высоких кожаных сапогах зауженные к носку, с бляшками или крючками по бокам. Одинокий кочевник не вселял особого страха, но там, где прошёл один, пройдут и другие. Упражняться расхотелось, надобно было действовать. Вывороченные из почвы с корнями величественные ели и сосны, пни, мелкий валежник, брёвнышки, лежали под белым покрывалом, закованные до весны. Кто-то уже начал колоть дровишки, почём добру пропадать.
Я захотел убедиться в правильности мыслей, осторожно, не спеша, стал пробираться вдоль шуги, ударяя по крепкому настилу мечом впереди, по обе стороны несколько раз. Под ровным снеговой коркой виднелись тёмные пятна, что означало неокрепший лёд.
Подозрения подтвердились. Я дошёл почти до противоположного берега, но не решился перейти, там, где полынья уходила под лёд, образовалась глубокая промоина. Недолго думая, ударил остриём, с громоподобным треском побежали извилистые трещины. Отступил, не хотелось очутиться в промозглой воде. Над спящими кустарниками взлетели сойки. Пригляделся. Тёмные тени мелькнули на белёсом фоне. Между деревьями передвигались перебежками кочевники. Солнце светило ярко, от слепящего блеска, щурились очи. Попятился. Ближе к заберегам торос крепчал и приходилось интенсивнее долбить зеркальный мост, пока не появилась брешь. Вдруг над головой пролетела стрела, а потом ещё и ещё, но чудодейственная броня уберегла от погибели. Стрелы зависали на расстоянии локоть, а затем падали, стоило мне сделать шаг назад. Воспользовавшись затишьем, добежал до берега, схватил лежащий первый попавшийся пенёк, пришлось потрудиться, примёрз, раскрутил вокруг себя, бросил в ледостав, следом второй, поменьше. Вверх взметнулись ледяные брызги. Мост уже не был настолько прочным, что не могло ни радовать. Я надумал приподнять намертво примёрзший ствол, кроны которого находилась подо льдом, но, как не старался, силушки не хватило. Никак не поддавался. Тогда просунул меч под бурелом, надавил на рукоять, как на рычаг, издавая рык. Но быстро отказался от этой затеи. Вражеские стрелы, рассекая воздух, обрушивались на белую твердь, те, что должны были пронзить грудину и живот, падали оземь или пролетали мимо. Ветви, покрытые охапками снега, тотчас же сбрасывали наряды. Позади раздался крик, обернулся. Со стороны крепостных стен навстречу кто-то бежал.
"Помощь, мне бы не помешала!"– подумал вслух, но крикнул иное, прогоняя прочь:
– Назад! Половцы! Назад! – А сам хватал, то что попадалось под руку, валежник, наколотые дровишки и бросал в ледостав, дабы разбить толще льда.
Звонкий отклик отразился во всех уголках Белозерки, но половцы продолжили наступление. Один из них яростно перепрыгнул на переправу, пробежав пару сажень, завизжал, свинячим писком, провалившись под лёд. Я запрыгал от радости. Ащеул поганый, высунул морду, доплыл до края полыньи и всё пытался налечь на закраину, закидывая ноги на припай. Ему на помощь бросились сообщники, но лёд был слишком тонок: один за другим они уходили под воду, а затем всплывали.
"Вот гады живучие!" – сердито поднял очередной колодник, дабы добить утопающих, как вдруг разнёсся эхом писклявый голос. Повернулся и тотчас ужаснулся, увидев мальчонку поодаль от меня, того самого, что прибыл с князем. Я его сразу узнал. Его рыжие кудри горели огнём, переливаясь в солнечных бликах.
За спиной донёсся шелест и скрип под тяжестью шагов, между кустами сухого бурьяна: в морозной тиши, они звучали отчётливо, как молот по наковальне. Высунувшись из-за дерева, громоздкая фигура кочевника прицелилась из лука: сначала направил стрелу в мою сторону, помедлил, издал смешок, выстрелил в приближающегося мальчонку. Я швырнул в него колодину, завопил:
– Ложись! Ложись! На землю… Живо!
Боярский сын услышал, распластался, уткнувшись носом в снежный покров. Даже почудилось, что мёртв, но к огромному облегчению, покрутил головой вправо-влево, а затем и вовсе вскочил, на свои двои, умчался прочь. Не успел перевести дух, как передо мной возникло чучело, невысокого роста, на башке шлем с личиной – металлическая маска, полностью закрывавшее лицо, с горбатым носищем. Мне почудилось, что оскалил пасть, зарычал, бросился на меня, размахивая саблей. Я обнажил меч, двинулся вперёд по касательной, радуясь возможности поучаствовать в настоящей схватке. Весь мой опыт в военном деле заключался в том, что три раза в седмицу, бывший воевода по доброте душевной обучал детишек из посада, желающие пополнить ряды младшей дружины. Я не был прилежным учеником, но кое-что запомнил: "Андроша! – твердил старик, – всегда атакуй по косой, постоянно меняй направления, совершай манёвры, води противника в заблуждение!”