– Тише, сын! Умерь свою прыть, подавишь помидоры, и чем мы будем всех кормить?! Продукты-то с нас, а с дедушки – снасти. Не хотелось бы приехать с непригодной к употреблению едой, а то у твоего дедушки появится дополнительный повод меня упрекнуть, и мне тогда ничего не останется, кроме как свалить все на тебя. В другой ситуации я бы тебя выгородил, но только не перед ним, понимаешь, – продолжал папа с саркастической усмешкой, скрытый смысл которой я уже вполне мог уловить.

После водных процедур, как раз когда мы завтракали, за нами заехал дедушка. Отец, заприметив из окна третьего этажа свежевымытую крышу старенького и угловатого японского микроавтобуса цвета слоновой кости, из спокойного, размеренно похаживающего взад-вперед и попивающего кофе главы семейства, превратился в суетливую, с выпученными глазами наседку, потерявшую свои яйца. Выглянув в окно, я тоже увидел нарезающего круги вокруг автомобиля дедушку в зеленном камуфляже. Папа и меня стал подгонять, видимо, чтобы я вторил его хаотичным движениям и судорожным перешагиваниям с ноги с ногу в узком коридоре вокруг битком набитой сумки. Это хорошо, что дедушка не приехал раньше назначенного времени, что периодически случалось, а то отец не смог бы собрать даже продукты и необходимые вещи, потому что при появлении деда в его руках больше ничто уже не могло удержаться. Папа нервничал, это было видно невооруженным глазом, хоть и пытался скрыть свои эмоции.

– Пап! А ты рыбу-то ловить умеешь? – спросил я отца, исполняющего сумбурный и неумелый танец, чтобы отвлечь и тем самым избавить себя от охватившего его внезапно чувства тревожности. Ведь я знал, что он рыбак, все детство просидевший с удочкой на берегу той самой речки, куда мы сегодня и намеревались отправиться. Может, он не хотел ударить в грязь лицом перед своим отцом или так давно не рыбачил, да еще и на своем излюбленном месте, что просто-напросто переживал перед встречей со своим речным бережком. Папа ничего мне не ответил, лишь замер, пристально, словно сквозь меня, уставившись в стену. Однако он явно расслабился и обувался уже спокойно, даже не забыл выключить свет в коридоре. Значит, мой вопрос сработал, навел порядок в его голове. Зато я, наоборот, стал нервничать гораздо заметнее, ведь теперь нам предстояло заехать за Ромкой. В целом мы справились, потому что не разбудили маму, несмотря на довольно активные сборы. Папа с некоторым усилием взвалил себе на плечо битком набитую сумку, а я схватил футбольный мяч, специально припасенный мною именно для этого случая. На приобретение в фирменном магазине этого спортивного круглого снаряда я потратил часть денег, подаренных дедушкой мне на недавно прошедший день рождения. Я надеялся, что Ромка его оценит по достоинству, ну не комиксы же мне, в самом деле, брать с собой на рыбалку. Когда мы спустились, дедушка ожидал нас у открытого багажника, с довольно грозным видом. Впрочем, ничего удивительного. Это было его обычное выражение лица – таким он вернулся с фронта после Великой Отечественной войны, по крайней мере, так всегда говорили родители. Особенно тяжело деду пришлось под самый занавес. Немцам тоже от него досталось, хоть он и был еще совсем молодым, когда его призвали под ружье. На протяжении последнего года военных действий он практически не выпускал из рук свою винтовку. Нелегко было деду, когда наша армия на многих фронтах уже зачищала земли от захватчиков. Пройдя через такие кровопролитные события, он не перестал любить рыбалку и до сих пор с удовольствием ездит на речку, чтобы посидеть с удочкой, правда теперь уже с лицом не мальчика, но мужа – более мудрым, закаленным страшными и безжалостными картинами войны.

Папа с дедушкой довольно редко встречались в последнее время, особенно после смерти бабушки. Я был еще совсем маленьким, когда ее не стало. У меня не сохранилось воспоминаний о ней, но зато один случай на всю жизнь въелся в память моей мамы. Это случилось, когда бабушка нянчилась со мной, полуторогодовалым. Уже не в первый раз она гуляла со мной во дворе и вдруг непонятным образом перевернула коляску, в которой я спокойно себе посасывал соску, так, что я оказался ровно под ней. Бабушка поседела, пока доставала меня из-под коляски. После того аттракциона мою бровь украшает затянувшийся шрам – свидетельство моего виртуозного полета. Мама же помнит случившееся во всех подробностях, и если об этом заходит речь, она всегда придерживает свою голову рукой и издает охающие звуки – настолько в ней живо переживание того времени. Иногда она даже ссылается на те события, как на причину моих сегодняшних проблем со слухом. Но не мне сейчас стоило переживать за свое состояние, а дедушке. Чуть больше года назад он перенес сердечный приступ, и с тех самых пор мой папа стал звонить ему гораздо чаще, чем делал это после смерти бабушки, по крайней мере, я однозначно чаще стал видеться с дедушкой. Отец нередко говорил ему, что нужно хоть иногда вылезать из своей берлоги. Угрюмый взгляд деда меня совсем не пугал. Интересно, а какое выражение лица будет у меня, когда я стану старым? Наверняка это напрямую зависит от того, какой образ жизни я буду вести, уж это точно. Представив себя слегка упитанным и флегматичным дедулей, я думал о том, что хотел бы лишь улыбаться своим внукам, читать им комиксы перед сном, когда мои дети будут оставлять их у меня на ночь. Я надеялся, что мне не придется побывать на войне, иначе моя физиономия будет всех только отталкивать, в том числе и моих будущих отпрысков и внуков. Да, в условиях боевых действий я неизбежно преждевременно превращусь в старца с глубокими, избороздившими лоб морщинами, которые не то что не улыбаются, а еще и как будто говорят всем о моей гневливости и отнюдь не веселом нраве. И, чтобы убедиться в обратном, окружающим необходимо будет сначала преодолеть свой страх, сделать первый шаг навстречу такому пугающему субъекту, чтобы узнать его чуточку получше. Но кому захочется преодолевать невидимый барьер и сближаться с тем, у кого на лице написано «Не подходи, убью!»? Живым доказательством моей теории служил пример моего деда. За свои десять лет, а это не мало, я не помню, чтобы хоть раз слышал о том, что у него есть хотя бы один друг, впрочем как и у моего отца. Да и у меня с дружбой все только начинает складываться. И то, как посмотреть. Во дворе со мной никто особо и не общается. Да и я ни к кому в друзья не набивался. Местные мальчишки развлекались беготней по заброшенной стройке, расположенной по соседству, или же пинали мяч, с которым у меня пока никак не получалось наладить контакт, хоть убей. Несколько раз меня брали в команду, но только в качестве вратаря; так этот круглый проказник все никак не мог найти себе место в моих руках, постоянно ускользая прямиком в собственные ворота. Так что теперь я лишь дырка на воротах, и не смею выбрать себе ни одну из громких, с точки зрения спортивной истории, фамилий или даже прозвище какого-нибудь известного мирового футболиста, вроде «Роналдо-зубастика» или «Марадоны-десятки». После моих нелепых ляпов вход во двор был для меня закрыт до тех пор, пока я не принесу им новый мяч. Но купив такой, я, в первую очередь, надеялся расположить к себе Ромку. Он только этим летом вместе с мамой переехал в наш район и поселился в общежитии, расположенном через пару дворов от моего дома. Ромка, конечно же, моментально влился в дворовое подростковое братство. А с мячиком и вовсе обращался как бог, обновив рекорд двора по числу набиваний мяча головой. Целых девятнадцать раз он смог наколотить его, причем случилось это совсем недавно, на прошлой неделе. Так что звание капитана дворовой команды по футболу без особых возражений досталось именно ему. Еще бы, ведь несмотря на небольшой росточек, Ромка был широкоплеч и довольно мускулист, совсем как настоящий спортсмен, в отличие от меня. Я точно не знал, сколько ему лет, но мне казалось, что он был старше меня на год-другой. Ромке везло по жизни: он не только был своим в доску среди сверстников, но и дома пользовался полной свободой: ему никто ничего не запрещал. Я часто слышал восторженные крики Ромки и других вольногуляющих ребят в то самое время, когда кто-нибудь из моих родителей укладывал меня спать, рассказывая очередную сказочную историю на ночь. Но этот секрет я вряд ли кому-нибудь озвучу, особенно во дворе. Ромка меня еще не очень хорошо знает, но я серьезно настроен завести с ним дружбу. Ведь будь мы друзьями, я был бы вхож в его круг общения. А так этот самый круг не давал мне ни единого шанса. Мне оставалось лишь довольствоваться редкими встречами, когда Ромка, приходя из общежития и качаясь на качелях, скрип которых неминуемо будил не только меня, но и моих родных, своими утренними криками и умелым свистом, настоящим – со вставленными в рот пальцами, вызывал во двор других парней. Ромку не заботили замечания и угрозы бабулек, высовывающихся из окон своих квартир с целью унять проходимца и прогнать его восвояси, главное – подальше от их безмятежного домашнего бытия. Несколько раз, когда ходил выбрасывать мусор, я пытался здороваться с Ромкой, чтобы завязать хоть какие-то отношения, но все было тщетно. Я лишь натыкался на стену – равнодушный и холодный взгляд его ярко-голубых стеклянных глаз. Дождавшись своих новоиспеченных товарищей, он, с улыбкой на лице, отправлялся на поиски приключений, о которых я мог только мечтать. Частенько их вылазки оканчивались не очень-то и весело. Случались и приводы в местное отделение милиции сотрудниками правопорядка. То за катание на крышах вагонов поездов – недалеко от нашего дома проходила железнодорожная ветка, то за побитые стекла в здании школы, в которую мне вновь предстояло пойти с наступлением осени – всего через несколько недель. Все в их компании, пять-шесть человек, видимо, прошли подобное боевое крещение. С одной стороны, я прекрасно понимал родителей, когда они говорили мне, что с такими сомнительными личностями, как Ромка, нельзя водить дружбу ни при каких обстоятельствах. Но с другой, я ведь встал на путь взросления, и в скором времени нежно целующие меня на ночь родители и сказки перед сном уйдут в прошлое. Ну и как же я должен был совершить этот переход безболезненно и плавно? И способ удивительным образом нашелся. Как-то утром, неделю назад, я, как и прежде, просто выносил мусор, но на этот раз захватил с собой и отдал Ромке комиксы из прошлогодней серии про инопланетных многоруких завоевателей с довольно незаурядным для подобной литературы сюжетом. И это сработало. После третьего разноцветного журнала, подаренного мной ему в течение той недели, приглашение съездить на рыбалку и поесть вкусного жареного мяса было встречено Ромкой с одобрением. Правда, до сих пор мы с ним ни о чем еще толком не разговаривали. Но как раз на природе я и намеревался ликвидировать этот пробел. Мне кажется, что это верный признак взросления – научиться планировать, и добиваться своих целей. И пока у меня были все основания быть собой вполне довольным. Сегодня меня ожидала не просто первая в моей жизни рыбалка, сегодня я должен был обрести настоящего друга.