– Хорошо, па! Давай самую короткую сказку, и я сразу же усну, обещаю, – жалобно начал уговаривать его я, окончательно закрыв глаза и притворившись спящим. Подглядывая из-под прикрытых глаз, даже в темноте, я отчетливо разглядел улыбку на лице папы, который, смирившись с неизбежным, удобно усаживался в кресло рядом со мной.
– А хочешь расскажу о чем-нибудь новеньком? – поинтересовался он, понимая, что это не сулит ему скорого сна, скорее наоборот.
– Давай! А о чем? Может, ужастик, а? – неожиданно даже для самого себя выпалил я, будто бы только это мне сейчас и нужно было для спокойного сна.
– Ужастик?! – переспросил папа, явно не ожидая такого поворота.
– Ага! Чтобы страшно до дрожи, но невозможно оторваться, – произнес я, сгорая от нетерпения и все так же не открывая глаз. После чего я одним ловким движением спрятал свои руки под одеялом, а то мало ли что, все-таки ужастик – дело непредсказуемое. Руки-то мне еще пригодятся в жизни.
– А хочешь, я тебе такой ужастик расскажу, что поджилки затрясутся?! – произнес он неестественным, но все же пока еще узнаваемым голосом.
– Что затрясется? – я втянул голову в плечи так сильно, что она наполовину скрылась под одеялом вслед за руками, как будто укрывшись в черепашьем панцире. Но я жуть как хотел услышать эту страшную историю.
– Поджилки! – ответил папа и притворился грозным монстром, выпучив глаза и приоткрыв веки. Теперь вместо улыбки я заприметил оголившиеся белые зубы, отчетливо выделявшиеся на фоне его густой черной бороды, покрывавшей нижнюю часть лица. Его гладко выбритая лысина, венчавшая голову, продолжала поблескивать даже при выключенном свете. Но и сейчас я пока еще держался, всеми силами стараясь не поддаваться расползающейся дрожи, зародившейся где-то в моих коленях.
– Ну! Давай, я готов, – требовательно сказал я, еле скрывая свои конвульсивные подрагивания.
– Даю, даю, – начал папа. – Значит так, в одном далеком-предалеком лесном местечке проживал один черный паучок, да не просто страшный и мерзкий, а такой, которого побаивались даже его паучьи родственники. Он был маленький и неказистый, всего с одной лапкой вместо восьми положенных, которая, однако, в глазах соплеменников выглядела ну очень уж отвратительно, поскольку болталась сбоку от его брюшка в полном одиночестве. Но лапка эта была не обычная, тоненькая, а толстая и упитанная. Как будто все его восемь конечностей срослись в одну огромного размера. Такой вот бедолага появился на свет. Он был настолько уродлив, что никто не хотел с ним играть. Ему не удавалось ни быстро ползать, ни плести паутину, ни даже толком ловить комаров и мушек. И вот, в один солнечный летний день, этот бедняга паучок захотел уйти подальше от всех, обидевшись и разгневавшись на равнодушных сородичей, – папа продолжал явно измененным голосом, чем раньше не особо увлекался. Отцовской визитной карточкой все же были скорее сюжетные повороты и неожиданные развязки, нежели интонационные игры. Наверное, в ужасах все по-другому.
– А почему паук-то? – очень быстро спросил я из-под одеяла, чтобы в случае чего успеть приготовиться к чему-то страшному и пугающему. И хотя это был мой первый ужастик на ночь, я все же интуитивно чувствовал, как себя вести и чего ждать от таких пробирающих рассказов.
– Ну, ты же просил ужасы, так вот, по-моему, нет ничего страшнее истории про паучка, да еще и такого искалеченного и одноногого, которого даже родные считают похожим на монстра! – ответил папа все таким же зловещим голосом.
– Папа! Ну это же звучит как-то по-детски что ли. Разве может быть ужастик про маленького беззащитного паучка! Давай другую, не хочу эту, – начал я возмущенно ворчать, пытаясь показать, что меня такая история ни капли не страшит. Хотя на самом деле я бы с радостью послушал что-то более веселое и дружелюбное. Но не мог же я признаться папе, что испугался первого же ужастика в своей жизни. Мне ведь завтра рыбу ловить на речке, которая, должно быть, во много раз больше малюсенького паука, хоть и мрачного, а я тут пусть и страшную, но все-таки сказку своего родного отца дослушать не в силах. Глубоко вдохнув, я все же решил, что стоит немного потерпеть, и все непременно закончится.
– А кто сказал, что он на самом деле так уж беззащитен, как это кажется на первый взгляд? Да погоди ты, впереди сплошные ужасы и страшилки! Терпение мой маленький друг, только терпение, – ответил папа, явно не поняв моих чересчур тонких намеков о досрочном прекращении рассказа. – Продолжим. Итак, паучку не удалось сбежать от своей семьи, потому что в лесу случился страшный ураган, звери попрятались, деревья и кустарники вырвало с корнем и разбросало повсюду, а всех местных паучков вместе с нашим героем сдуло прямиком на местный пруд. Когда погода наладилась и засветило солнышко, пауки обнаружили, что их осталось несколько сотен со всего леса, спасшихся и находящихся на отдельно плавающих по поверхности воды оборванных листьях. На одном из таких «плотов» оказался и наш одноногий паучок с соплеменниками. И тут другой дырявый листик рядом с ними пошел ко дну и утянул за собой множество паучков, сидящих на нем. На третьем листике была такая неразбериха, что паучки, толкая друг друга, падали в пруд. Но самое страшное было впереди, – постепенно затихал папа, растопырив пальцы на руках, словно готовясь к нападению.
– Что там впереди, говори уже?! – возмутился я, сгорая от любопытства и обрадовавшись возможности звуком своего голоса разрушить созданную им пугающую атмосферу.
– Хорошо. Отовсюду, чтобы полакомиться после сильнейшего урагана, начали слетаться скворцы, синицы и даже один черный ворон. Они, конечно, не могли пропустить такой пир, – папа взглянул на часы. По его мимике я догадался, что час уже был довольно поздний. На улице становилось все темнее, а у меня под одеялом – все страшнее. Но я пока держался, еле заметно пододвигаясь поближе к креслу папы, стоящему рядом с моей кроватью. Папа одновременно и пугал меня своим рассказом, и в то же время был тем, у кого я стал бы искать защиты в случае чего.
– Не останавливайся, давай, продолжай, – я все никак не мог успокоиться, находясь в ожидании конца этого жуткого рассказа, суть которого я почти не улавливал, но находился в полной власти мира, созданного зловещей интонацией папы, разошедшегося не на шутку, по моим меркам.
– Так вот, все эти птицы коршунами стали набрасываться на паучков, сидящих на листиках посреди пруда, словно праздничные угощения на тарелках, – продолжал он, немного наклонившись ко мне. – Повсюду раздавались стоны погибающих насекомых, которые не умели плавать и не могли добраться до спасительного берега, – папа постоянно менял голос, изображая то резкий и несколько писклявый крик птиц, то жалобные стоны, которые, по его мнению, имитировали паучков. Мое воображение разыгралось до такой степени, что, когда папа приближался ко мне, мне казалось, будто это все птицы разом пытаются добраться уже не только до одноногого паучка, но и до меня, чтобы с жадностью проглотить обоих. Просто жуть! Я даже не рискнул поправить его, когда он говорил о пауках как о насекомых, решив просто промолчать, поскольку находился не в самой лучшей форме, чтобы меня волновали вопросы классовой принадлежности.
– Братцы! Нам необходимо собрать всю волю в кулак и придумать, как выбраться из этого гиблого места на берег, где мы будем в безопасности! – говоря голосом моего отца, паучок пытался повлиять на своих сородичей, которые боялись не только налетов птиц, но и его самого – своего страшного одноногого собрата. Я чуть расслабился, услышав спасительную для моей несформировавшейся детской психики интонацию доброго сказочного паучьего героя, пытающегося помочь всем и вся. – Смотрите и повторяйте за мной! Опустите все свои свободные лапки в воду и гребите ими, что есть силы! – продолжал папа паучьим голосом. – Одноногий опустил в воду свою единственную конечность, брюшком цепляясь за листочек, и начал грести ей так, что лист потихонечку изменил направление и теперь плыл к берегу. Остальные же, увидев его старания, начали повторять за ним, опустив в воду свои незанятые лапки, но у них толком ничего не выходило из-за слишком хаотичных движений, – рассказывал папа несколько отстраненно, словно из засады вот-вот должен был вылететь хищник, наблюдающий за своей жертвой. Он будто гипнотизировал меня как удав кролика. – Хрыщ! – резко и довольно громко для столь позднего часа выкрикнул он, внезапно прикоснувшись ко мне через одеяло так, что от неожиданности я дернулся и заорал еще громче него.
