Была ещё глубокая ночь, но всё равно нужно было торопиться. Отшельник слышал, как Эрго Ваер приказал своим людям ждать до рассвета, нужно убираться отсюда как можно быстрее. Он перевёл взгляд мутных глаз на тело, лежащее рядом. Нужно было проверить капитана и, если нужно, то прикончить, но Отшельник изо всех сил боролся с тем, чтобы не потерять сознание. Если это случится, то все усилия будут напрасными. Но как велик соблазн! Преодолеть всего несколько шагов и вонзить нож в тело врага, которым тот лишил части его самого, сделав калекой. Но даже попытка сдвинуться с места вывернула его желудок наизнанку. Силы стремительно покидали его. Уже не думая ни о чём другом, он скорчился над золотым диском.
Клут несколько раз демонстрировал возможности этого артефакта, и одна из них была сейчас как нельзя более кстати. Мгновенно перемещаться в желаемое место. Конечно, был ряд обязательных условий. Ты должен чётко представлять то место, куда хотел попасть, побывать там хоть один раз и постоянно держать этот образ в голове, иначе тебя могло закинуть совсем не туда, куда тебе бы хотелось.
Земля начала медленно вращаться вокруг него, засасывая Отшельника в чёрный омут беспамятства. Казалось бы, ведь нет ничего проще, чем подумать о том месте, где хотел бы очутиться. Но если перед этим тебя методично избивали ногами, превращая тело в отбивную, а после твои лёгкие наполнил отравленный воздух, из тебя вынули и изорвали душу и при этом ты не позволял себе умереть… Тогда всё представляется в несколько ином свете. Отшельник, словно утопающий, камнем идущий на дно, проталкивался сквозь тёмные воды обморока, пытаясь нащупать спасительную твердь ясного образа. Слабый стон сорвался с разбитых губ, Отшельнику же казалось, что он орёт от ненависти на собственную слабость. Он и не заметил, как завалился набок, но упрямо продолжал сжимать в руках артефакт. Зрачки закатились под окровавленные веки, оставляя снаружи перечёркнутые кровавой паутиной лопнувших сосудов белки, окрашенные догорающим костром в цвет пламени. Разбитые губы еле видно дёрнулись, выпуская на воздух обрывки слов тише последнего выдоха умирающего:
– Домой, я хоч… …ой, на Пустоши, Пусто… ши…
…Первые лучи пробуждающегося солнца позолотили верхушки высоких елей, стоящих безмолвными стражами. В отряде из оставшихся восьми человек никто не спал. Сибольд мрачно оглядел бледные хмурые лица. Когда капитан Эрго приказал прибавить шагу без видимой причины на пустом тракте, все, не задумываясь, выполнили приказ. И последующая встреча на проклятом перекрёстке никого не насторожила, только Сибольд почувствовал, что капитан не просто так приказал задержать двух беседовавших незнакомцев. И вот непостижимым образом осталась только половина отряда, и он боялся, что это ещё не конец. Такие потери он помнил, лишь когда они три года назад зачищали проклятое поместье с семейкой вурдалаков. Пусть их тогда было больше, но они знали, на что шли… Здесь же они потеряли людей после встречи с двумя стариками! Ещё раз взглянув на посветлевшее на востоке небо, он, тяжело вздохнув, отдал приказ выдвигаться в сторону лагеря.
Они шли с обнажённым оружием в сомкнутом строю, словно возвращались не на стоянку, где их ждал капитан Эрго, а шли на битву. В мозгу Сибольда промелькнуло: «Идём, как в последний бой». И тут же обругав себя, крепче сжал меч и обнажил зубы в волчьей ухмылке. Он хотел сказать людям что-то ободряющее, но его нога попала в кротовину, и он, споткнувшись, чуть было не упал, если бы не товарищи по обеим сторонам. Люди остановились, над строем разлилась недобрая тишина. Все знали, что означает, если предводитель перед сражением споткнулся, – дела не будет. Громко выругавшись, Сибольд грозно нахмурил брови.
– И чего все рожи поотворачивали? У меня что – вторая голова появилась?! А?! Сучьи дети! Мы просто в лагерь идём и…
Он хотел ещё что-то сказать, но не нашёл слов и, зло сплюнув, скомандовал:
– Вперёд, огрызки!
Строй, вздрогнув, пришёл в движение, и люди двинулись к поставленным квадратом телегам. Встающее солнце густо мазнуло их багровой краской, словно тёмный алтарь жертвенной кровью. Оружия никто не опустил. Сибольд шёл, упрямо выпятив подбородок, с прямой спиной. Сама уверенность в себе, но в душе, противно завывая, скребли кошки, и он впервые за долгое время подумал, что надо бы сходить на могилы к своим старикам. Вот только вернётся из этого рейда – и первым делом к ним.
За их спинами столетние ели, тихо перешёптываясь, задумчиво качали зелёными головами, и утренний ветер доносил до людей смутные пророчества. Но люди давно уже перестали понимать язык деревьев и не прислушивались к их предостережениям.
Глава 2
Около года назад…
Холодный ливень на пару с порывистым ветром сотрясали стены и крытую гнилой соломой крышу. В большую прореху заливал дождь, собравшись на раскисшем земляном полу в приличную лужу. Вода заставила серых обитателей жаться по углам полуразвалившегося сарая. Больше всего их собралось в дальнем от входа углу на куче различного хлама и прелой соломы. Среди копошащихся крысиных тел, сверкающих в темноте красными блёстками глаз, свернувшись клубком, лежала женщина. Её избитое тело сотрясала дрожь. Прежде чем попасть под защиту ветхого сарая, она провела под дождём около часа и уже в сумерках нашла хоть какое-то убежище. Развести огонь ей было нечем, да и не из чего. Вокруг всё было отсыревшим. Кроме самой большой дыры на крыше была уйма щелей, сквозь которые капала и сочилась влага. Ещё днём раньше (точнее сказать было трудно) она была совсем другим человеком, с множеством желаний и стремлений. Несколько часов назад этого человека раздавили, разорвали в клочья. Та, которая сейчас лежала на куче мусора, ещё сама не осознала, кто она. Женщина никак не могла понять, то ли её ночные кошмары перекочевали в реальность, то ли она полностью погрузилась в них. Одним глазом из-под разбитой брови (второй полностью закрылся под безобразным синяком) она не отрываясь смотрела на открытый дверной проём, за которым в ночи бесновалась непогода. Сверкнула очередная вспышка молнии, которая ударила в землю прямо перед входом в сарай. На мгновение она, вырвав из темноты убогие внутренности, осветила бледное лицо с прилипшими к нему пепельными волосами и, потухнув, негативом осталась на сетчатке глаза. Женщина даже не вздрогнула. На заострившихся скулах ходили желваки. Единственный видящий глаз неистово буравил темноту, в его сжатом тьмой зрачке плескались осколки лютой ненависти, настолько острой, что о них можно было порезаться. В голове безумной птицей в клетке билась мысль: «Больше никогда, никогда, НИКОГДА!»
…После удара зрение никак не хотело сфокусироваться. Над ней возвышалась сопящая громада Буга, продолжавшего насиловать её. Крик дочери сиреной разрывал ушные перепонки, жёг раскалённым железом, не позволяя ослабевшему телу вместе с измученным разумом укрыться за стеной беспамятства. Пальцы левой руки, слепо шарящие по сухой листве, внезапно наткнулись на какой-то предмет. Неосознанно Маша схватила его, словно утопающий, хватающийся за соломинку. Прорезиненная рукоятка удобно легла в ладонь. Отвёртка! Она совсем забыла о ней, что и не мудрено. Видимо, когда её, вытащив из могилы, швырнули на землю, она у неё выпала. По участившемуся дыханию Буга она поняла, что тот вот-вот кончит. Если бить, то сейчас. Собрав всю свою ненависть, давшую ей силу, она сжала до боли рукоять отвёртки – «Боже, только бы не промахнуться!» Маша с криком вскинула левую руку.
На мгновение она замерла, наблюдая, как гримаса удовольствия костенеет на лице Буга посмертной маской. В его правом виске торчала отвёртка, стискиваемая её рукой. Отвёртка, пройдя мозг, вышла с противоположной стороны, торча из него кровавым ростком. Раздувая ноздри, как разгорячённая лошадь, она выдернула своё оружие и нанесла ещё два удара. Один пришёлся в лицо, продырявив щёку и раскрошив зубы, другой прошил насквозь шею. Буг начал медленно заваливаться на неё. Извиваясь ужом, она руками и ногами отталкивала тяжёлое тело. Выбравшись из-под трупа, Маша, спотыкаясь, со всей возможной скоростью побежала на крик. По сути, она не бежала, а быстро шла, тратя на это последние силы.
