Я повертел сигарету в руках, затем сунул обратно в пачку. Что ж, потерплю. Сберегу несколько минут жизни.

Оглядываюсь. От нечего делать рассматриваю посетителей. Среди них совершенно разные люди: молодые, взрослые, пожилые. Израильтяне, иностранцы.

Все о чем-разговаривают, едят. В людском многоголосье слышится как минимум четыре наречия. Может, поэтому мне нравится находиться здесь – на этом перекрестке культур. Наблюдать за их вавилонским смешением. Вдыхать аромат пряностей, свежей выпечки и молотого кофе.

Сквозь множество звуков пробивается мелодия гитары. Почему-то она сразу захватывает меня. На первый взгляд, ничего выдающегося. Мотив незамысловатый. Можно даже сказать, банальный. И все же, что-то в нем есть.

Где-то со второй минуты, до меня доходит, что это та же самая «Old town rain», которую я слышал по радио, только в аранжировке.

Надо же, второй раз за день. Похоже, в теории вероятности обнаружен серьезный баг. И к кому в таких случаях обращаться за техподдержкой?

Мелодия пробирается мне под кожу. Кто-то играет вживую. И совсем неподалеку.

Откуда-то приходит осознание, что это исполнение мне знакомо. Только слышал я его не по радио. Где-то еще.

Я повертел головой. В нескольких метрах от веранды, прямо на газоне сидит уличный музыкант.

Выглядит он, мягко сказать, странно. Потертая замшевая куртка родом из семидесятых. Заплетенные в дреды волосы. И надпись «antisocial» на растянутой футболке с v-образным вырезом. На обветренном лице – какое-то отсутствующее выражение. Посмотришь, и сразу ясно – кроме музыки для этого парня ничего вокруг не существует.

Тонкие черты лица можно назвать аристократическими, если бы ни какая-то болезненная заостренность.

Руки в плетеных браслетах легко порхают над гитарой. Мелодия постоянно меняется: то усиливается, то затихает. Полное ощущение, будто парень играет не один, а с аккомпаниатором. Только невидимым.

На мгновенье наши взгляды пересеклись. Сначала я подумал, что ошибся, но потом понял – нет, так и есть – глаза у него разного цвета! Правый будто впитал в себя все оттенки синего, а в левом – теплый терракотовый смешался с зеленым.

Может это какие-то линзы? Да вроде нет, не похоже.

Необычное ощущение. Будто на тебя одновременно смотрят два разных человека.

Заметив мое замешательство, музыкант чуть заметно улыбнулся – одними уголками губ, но через секунду снова погрузился в музыку.

Мелодия сменила тональность. Стала более эмоциональной и лирической.

Где же я ее слышал?

Время замедлилось. Будто прошло полчаса. На самом деле – чуть больше минуты.

Я попытался сбросить с себя это внезапное онемение. Встряхнул головой. Выпил воды.

Посетители все так же жевали и звенели столовыми приборами. В сторону музыканта никто не смотрел. Только маленькая девочка, которая сидела по соседству со мной, указала на него ложкой от мороженого и спросила маму:

– А сложно так научиться?

Женщина обернулась, через плечо посмотрела на музыканта и сказала:

– Нужно подолгу заниматься каждый день.

– А может, это просто суперспособность?

– Суперспособность?

– Ну да, как у Леди Баг.

– Хм. Не думаю.

– А давай спросим его?

– Ладно… Только сначала доедим мороженное.

– А с ним поделиться можно?

– Нет.

– Почему?

– Ну, во-первых, потому что он уже взрослый. Захочет – купит себе сам.

– А во-вторых?

– А во-вторых… – женщина постучала пальцами по столу, – Вдруг он вообще не любит мороженое?

– Как это «не любит»?

– Ну, вот так. Не любит и все. Или у него, скажем, аллергия. Как у твоего брата. И ему вообще ничего молочного нельзя. Ни мороженого, ни пиццу.

– Ни даже йогурт?

– Ни даже йогурт.

Девочка замолчала. На ее сосредоточенном лице проступило недовольство.

– И зачем только Бог придумал аллергию?

– Не начинай. У меня голова кругом от этих твоих «зачем».

Подошел официант.

– Кофе готов, – он поставил передо мной чашку. – Остальное – через минуту.

– Спасибо. Можно сразу чек?

– Хорошо.

Он хотел было уйти, но я спросил:

– Послушай, а этот парень часто здесь играет?

– Не знаю. Я новенький.

– А мелодию эту не слышал раньше?

Парень задумался и почесал подбородок.

– Да вроде бы нет. Не слышал.

– Ладно. Спасибо.

Официант кивнул и отошел к соседнему столику.

Я подул на кофе. Сделал осторожный глоток.

И тут раздался чей-то крик.

Беспечную атмосферу площади накрыло волной страха.

Кто-то вскочил на ноги, кто-то, наоборот, вжался в кресло, закрыв голову руками.

– Нож! У него нож! – кричит пронзительный женский голос.

– Врача, врача!

– Кто-нибудь, вызовите полицию!

Девочка рядом со мной, роняет ложку от мороженого на пол. И до меня, наконец, доходит, что я больше не слышу музыканта. Я вообще ничего не слышу. Будто кто-то на мгновенье отключил звук, а потом снова включил. Потом (черт знает, сколько времени это занимает) оцепенение спадает.

Не знаю зачем, я выхожу с веранды и пробираюсь через толпу. Расталкиваю людей. Делаю вид, что не замечаю их неодобрительных взглядов. Протискиваюсь вперед.

На брусчатке сидит молодая женщина. Ее плечи вздрагивают от беззвучных рыданий. Она прижимает к груди перемотанную тряпкой руку. Сквозь ткань проступают бордовые пятна.

Парень, лет шестнадцати, объясняется со стоящим рядом мужчиной. Тот не в форме, но очевидно на службе. Голос у паренька дрожит, он обводит толпу взглядом, словно ищет одобрения.

– …появился из ниоткуда. Я даже не понял, что это нож, пока он не кинулся на женщину. Музыкант вступился, и…

Внутри меня образуется ледяной ком. Чем его растопить? Просто надеюсь, что это ощущение скоро пройдет.

– Как выглядел нападавший?

– Да я разглядеть его толком не успел, – парень нахмурил лоб. – Все так быстро… Белая майка, синие джинсы. Волосы такие, – он раздвинул указательный и большой пальцы, – средней длины.

– Куда он побежал?

– За магазин, – подросток указал в конец улицы.

– Ясно, – мужчина достал из-за пояса пистолет. Ничего здесь не трогайте. Полиция уже в дороге.

Музыкант лежит на газоне, в нескольких метрах от веранды. Его лицо напоминает театральную маску. Словно вся жизненная сила ушла и остался только маленький, едва трепещущий огонек. Невозможно поверить, что за каких-то пятнадцать минут человек может так измениться.

Глаза полуприкрыты. По блуждающему взгляду ясно, что парень уже плохо понимает, где находится. Дыхание прерывистое, неровное, с нехорошим булькающим звуком. Руки слегка подрагивают:

левая вытянута вдоль тела, правая – на животе. Майка в крови. И трава вокруг тоже густо запачкана кровью.

Рядом несколько человек. Средних лет женщина (судя по отсутствию паники – медсестра или что-то в этом духе) и коренастый мужчина в черной кипе. Вокруг кольцо зевак.

У мужчины в руках телефон, по которому он выкрикивает короткие, рубленые фразы:

– … несколько ножевых, да… Тяжелое…. Срочное переливание.

– Через сколько будут? – не отрывая взгляда от музыканта, спрашивает женщина.

– Минут через пять-семь.

С веранды принесли плед, из тех, что вечером или в холодное время года предлагают посетителям.

Женщина сворачивает плед валиком и кладет музыканту под голову. Находятся и бинты. Видимо, кто-то успел сбегать в аптеку. Она прикладывает их к ранам. Пытается остановить кровь.

У меня слегка кружится голова. Со мной всегда так. Порезанный палец еще ничего, но если рана глубокая, то к горлу сразу подкатывает тошнота. Я надеялся, что с возрастом это пройдет.

Не прошло.

Заметив меня, музыкант приподнимает руку и указывает куда-то в сторону.

– Что? – не понял я.

– …гитара, – с трудом разлепив губы, произносит он.

Осматриваюсь вокруг. Людей все больше, а инструмента не видно. Наверняка, гитара где-то рядом, но в этой суматохе никому до нее нет дела.