— Представитель я! — Алексей Павлович поправил галстук. — Дружинник, контролер, ревизор…
— Кио на палочке! — снова усмехнулся Лешка.
Дед только гневно зыркнул на внука, но вновь не стал тратить времени на внушение и поспешил к дому.
Бульдозер уже смял ограду, когда перед ним возник Алексей Павлович со вскинутой рукой.
— Стой! Снос дома отменяется!
— Это почему? — высунулся из кабины рыжий парень.
Алексей Павлович сообщил туманно, но многозначительно:
— По причине!
— Какая еще причина?
— Кому положено, знают какая…
— Конкретно!
— Особая. Чрезвычайно важная, государственная причина — вот какая…
Он не знал толком, что сказать, и парень почувствовал это, двинул бульдозер вперед.
— Не морочьте голову, у меня план…
— Стой! — закричал Алексей Павлович. — Ладно, скажу причину.
— Ну? — бульдозерист придержал машину.
Алексей Павлович в отчаянии огляделся вокруг и уцепился глазом, а потом и ухватился рукой за какую-то прополочку, торчавшую из земли.
— Вот! — Он заговорщицки понизил голос: — Вот она — причина. И молчок!
— Да про что молчок?
Алексей Павлович осторожно коснулся проволочки.
— Бомба! Только что обнаружена. Сейчас прибудут компетентные лица. Ясно?
— Ясно, — серьезно кивнул парень. — А откуда бомба?
— Оттуда. — Алексей Павлович ткнул пальцем в небо. — Не разорвалась. Знаешь, какие бои тут были? Я вон там в окопах сидел…
Парень так же серьезно поманил его пальцем. Алексей Павлович приблизился к кабине. Парень шепнул ему:
— А я, отец, два года в армии саперил. И бомбу от железки отличить могу. Так что уйди от греха подальше!
Он рассмеялся и двинул бульдозер прямо на проволочку. Алексей Павлович решительно встал на его пути. Наблюдавшие в отдалении Паша и Лешка при виде этого рванулись вперед. Парень еле успел остановить бульдозер перед носом Алексея Павловича.
— Ты что, рехнулся! У меня тормоза не держат!
Алексей Павлович молча стоял — нож бульдозера упирался ему в грудь. Парень закричал плачущим голосом:
— Вы чего, чего… Уже народ собирается…
Алексей Павлович только рукой махнул на Пашу с Лешкой.
— Народ — свой. Ты меня, друг, за бомбу прости. Но дом этот ломать нельзя. Никак невозможно!
— Да почему?!
— Выключи свою тарахтелку. Прошу, выключи!
Парень колебался. Но было что-то такое в глазах Алексея Павловича, что заставило его все же выключить мотор и выбраться из кабины.
— Это что, ваш дом?
— Не мой.
— А чей?
— Кто его знает… Общий он. Наш общий дом.
— Не понимаю!
— Конечно, не понимаешь. Чтоб это понять — надо было вон там, вместе со мной в окопах… Ну как тебе объяснить?!
Вопрос был отчаянно-риторический, но на него надо было отвечать. А иначе, если не объяснить, не будет через миг этого дома, никогда больше не будет. И Алексей Павлович начал взволнованно и сбивчиво рассказывать, как сидели они тогда, в сорок втором, на той стороне реки в окопах, а кругом были огонь, дым, смерть… Все пылало, все сметалось с лица страдающей земли… Все, но — не этот дом. Только развиднеется, только солнце разгонит дым, смотрят солдаты, а дом стоит. Один-одинешенек, но стоит! Потом опять — грохот, пламя, ад, ночь. А утром смотрят — дом стоит. Прямо как заколдованный, что ли! И так выстоял он все дни и ночи и остался стоять, когда уже ушли отсюда солдаты на запад, фашистов отсюда погнали… Солдаты ушли, а дом за их спинами остался — живой, непокоренный, невредимый. И когда вернулись солдаты, не все, но вернулись, дом встретил их, дождался, опять же устоял, родной, надежный…
Алексей Павлович оборвал сам себя:
— Как-то я все по-газетному, да?
— Нет, — сказал парень. — Все путем. Хотя про это можно было и в газету написать.
— Про все не напишешь. А дом ломать нельзя… Мы… ветераны, однополчане… мы возле него каждый год собираемся. Что ж я им скажу — не уберег? Он для нас вроде как в капле — море, вся земля наша, вся Россия… Чего-то я опять речи толкаю!
— Да нет, но только раньше надо было в колокола бить.
— Ну виноват, виноват я, старый чурбан! Сам знаешь, в суете живем, все добрые дела до понедельника откладываем, вот и — понедельник…
Они помолчали, глядя на дом, ожидающий решения своей судьбы. Парень сказал:
— Но тут микрорайон будет. Если его не скосить, так что с ним?
— Музей можно сделать или для детишек домик сказочный… Мысли всякие есть, мне бы только до райкома добежать, а?
Алексей Павлович умоляюще глядел на парня. И тот принял решение:
— Ладно, я сегодня только площадку отутюжу. Но если завтра решения не будет, извини, отец, у меня план…
— Будет! — просиял Алексей Павлович. — Будет, сынок, это я тебе — как солдат солдату!
Он тряс руку парню, пока тот не полез в кабину, бросив на прощание:
— Сразу бы так, а то — бомба…
— Кто ж знал, что ты такой бывалый! — засмеялся Алексей Павлович.
Бульдозер снова зарычал и пополз вокруг дома.
Алексей Павлович облегченно сорвал галстук со своей шеи и вернул его на Пашину.
— Держи хомут! С благодарностью.
Он заметно повеселел — а следовательно, подобрел — и больше не желал продолжать фамильную конфронтацию.
— Паша, я в райком. А ты звякни, пусть Семен за меня отгул оформит.
Паша тоже хотел примирения и с готовностью пообещал:
— Сделаю, батя. И сам в перерыв сюда подскочу, проконтролирую..
— Не надо, парень надежный, — заверил Алексей Павлович.
А Лешка, в отличие от старшего поколения, не так быстро перестраивался и, находясь еще в колючем состоянии, пробурчал ехидно:
— Во-во, «надежный», а ты вместо того, чтоб поговорить, устроил цирк на проволоке!
Но даже это язвительное замечание не нарушило лучезарность ободренного Алексея Павловича.
— Неправ, — объективно признал он. — Других учу: потолкуй с человеком по душам — все поймет, а сам…
Он не договорил — все трое обернулись на крик:
— Эй! Сюда, скорее!
Бульдозерист как-то странно пятился, карабкался задом на пригорок. Парень уже махал руками из кабины.
— Сюда! Бомба… Тут бомба!
— Пошутили уже! — крикнул ему Алексей Павлович.
И пошел своей дорогой. Сын и внук двинулись за ним.
— Какие шутки! — орал парень. — Бомба! Настоящая!
— Я на один анекдот два раза не улыбаюсь, — уходил Алексей Павлович.
Но Лешка не выдержал, побежал к бульдозеру и тоже заорал:
— Дед! Ну правда, дед, бомба!
Тут уже и Паша вернулся, увидел — и обомлел.
— Батя, да иди же!
Алексей Павлович приостановился, пригляделся недоверчиво к лицам — нет ли розыгрыша? — и нехотя пошел обратно, бурча под нос:
— Юмористы… дурачка нашли… Бомба… Ну какая тут бом…
Последним слогом этого страшного слова он поперхнулся: из земли, сдвинутой бульдозером возле той самой злополучной проволочки, вылез крутой ржавый бок и часть крыла стабилизатора.
Алексей Павлович удивленно присвистнул:
— Ах ты, е-мое! Я ж прямо как миноискатель!
Все невольно засмеялись. А парень спросил:
— Что делать будем?
— А что? Мы ее не тронем — она нас не тронет.
Алексей Павлович усмехнулся, но тут же посерьезнел, как-то вмиг подтянулся, четко заговорил командирским тоном, хоть и проходил всю войну в рядовых:
— Ты, парень, беги в милицию. Паша звонит в военкомат. Лешка — на дороге. Я — у выхода парка. Чтоб никакая живая душа сюда не свернула.
Паша с бульдозеристом убежали. Как солдаты по приказу отца-командира, разве что только не откозыряли и не рявкнули: «Есть!».
А дед объяснил внуку:
— Она вообще-то просто так не рванет. Но знаешь, тезка, ружье в сто лет раз и само стреляет. Так что ты стой намертво — всех назад заворачивай…
— Да ладно, соображу! — оборвал Лешка, в нетерпении устремляясь к посту на дороге.
Алексей Павлович глянул ему вслед с некоторой обидой, но не до уроков вежливости было сейчас, он тоже последовал на свой пост — к выходу парка. И вдруг услышал:
