— Погоди, Наталья, я уж который день думаю… На душе муторно: обидел я вроде тебя…
— А я не гордая — прощаю. Все?
— Нет, постой… Я ведь тогда про что подумал…
— Ясно, про что! Что я вас замуж замешиваю.
— Ничего я такого не думал…
— Думали, думали! А я же… Мне просто показалось, вы — человек! Человек, с которым поговоришь, а он поймет… Знаете, как одной на свете тошно!
— Знаю, — неожиданно тихо сказал он. — Я, как Варя моя померла, сразу… угас, что ли. Вроде и друзья есть, и дети рядом, а все — одиножды один…
Он умолк — усталый, неприкаянный. Наташа глядела на него, словно видела впервые. И наконец сказала:
— Ну, чего мы стоим… Чаю, что ли, выпьем, у меня индийский — «три слона»…
На этот раз чай действительно оказался чаем. И беседа получилась самая что ни на есть чаевничья, российская, коротающая время и облегчающая душу. Он пришел поговорить, но как-то так вышло, что говорила больше она, а он слушал.
Наташа рассказывала про жизнь. Про свою жизнь. Но так похожую на множество других жизней других женщин. Казалось, он читал знакомую газету или смотрел бесконечную знакомую киноленту. Все как у людей. Сначала хорошая любовь, потом веселая свадьба, потом ребенок, потом водка… Все перепробовала: и письма в партком, и уходы к маме. Не помогло. С трех работ его за пьянку выгнали, а тогда уж и она не выдержала — туранула из дому своего Витька.
— Уже за тридцатник давно, а имя-отчества не нажил, — горько усмехнулась она. — Все ему: «Витек», «Витек»…
Алексей Павлович сочувственно кивал, слушая повесть ее жизни, и Наташе это как-то не понравилось. Она сменила грустную пластинку на бодрый лад:
— Да вы особо-то мне не сочувствуйте, не переживайте. У меня под окнами кузнечики пачками стрекочут!
— Ну! — обрадовался Алексей Павлович.
— Да уж! — гордо подтвердила Наташа. — И в любви вечной клянутся. — Но добавила для объективности: — Замуж, правда, не зовут.
— А-а, — увял Алексей Палыч.
— Чего — «а-а»! Кому оно нужно это замуж — ярмо на шею! — Наташа засмеялась. — А Витек-дурачок ревнует жутко, караулит меня, завязать божится. Только я ему больше не верю…
— Может, зря?
— Не зря! Хватит, изуверилась, устала, тихой жизни хочу. Я теперь из дому — на работу, с работы — домой. Девчонки в дискотеку зовут, представляете: дурочки — под тридцать, а все пляшут… А у меня теперь подружки в годах, вот наша завсекцией, помните, та, что «за линией Маннергейма»? Так она твердит: молодым стрекозлам одного надо, а тебе, Наталья, совсем другого. Надо прибиться к надежному берегу — солидному мужчине… Ой! — спохватилась Наташа. — Вы опять думаете…
— Да не думаю я! — огорчился Алексей Павлович. — Заладила тоже… И не слушай ты свою Маннергеймшу! Не в том счастье.
— Не в том, конечно. Знать бы только: в чем?..
На этот вопрос он не смог ответить. Да и кто бы смог?
— Папа! — раздался детский голосок.
Алексей Павлович резко обернулся: на пороге соседней комнаты стояла тоненькая девчушечка в ночной сорочке. Наташа метнулась к ней, подхватила на руки.
— Тамарочка, доченька, ты что не спишь?
Девочка прижалась к матери и очень вежливо сказала
Алексею Павловичу:
— Извините, пожалуйста, я думала, пришел мой папа, а вы совсем чужой дедушка.
Выйдя из подъезда, Алексей Павлович огляделся, ориентируясь в чужом районе, и выбрал курс к автобусной остановке.
Но едва он отошел от дома, как из темноты кустов вырос здоровенный детина и схватил его за грудки.
— Слушай, ты! Я тебя второй раз тут секу! Предупреждаю: третий будет последний!
Алексей Павлович вырвался из его лапищ, оставив с треском кусок ворота сорочки, и сам схватил детину за куртку.
— А ты кто такой, чтоб меня предупреждать?
— В морге узнаешь!
Детина занес было руку для удара, но свет луны упал на лицо Алексея Павловича, и он удивленно опустил руку.
— Тю! Ты ж старый…
Лучше бы он его ударил. Как угодно больно! Алексей Павлович стиснул зубы и бросился на детину. Тот небрежно оттолкнул его, так что он упал в канаву.
— Иди проспись, старичок!
Алексей Павлович вскочил и снова бросился на детину. Но тот легко остановил его длинной ручищей и так держал, с ухмылкой наблюдая, как противник впустую машет кулаками.
— Да я… я… — задыхался от ярости и горечи бессилия Алексей Павлович. — Я таких, как ты, в свое время…
— Верю, дедок, верю — в свое время, — детина был даже добродушен. — Только время твое прошло. И не спорь с Витьком!
Он небрежно оттолкнул Алексея Павловича и пошел.
— Стой! — крикнул Алексей Павлович.
— Тебе еще? — с готовностью обернулся детина.
— Ты Витек?
— Ну, Витек…
— Тогда Витьку — Витьково! — определил Алексей Павлович.
И так врезал детине в челюсть, что тот гулко припечатал землю крепким задом. Но он не огорчился, а, напротив, одобрительно заржал:
— Ого, старичок, еще может! — И начал приподниматься. — Ну счас я тя угроблю…
— Сидеть, гад!
Алексей Павлович — грозный и чумазый — навис над Витьком.
— Ты че? Че? — струсил детина.
— Угробит он меня… Ты и так уж троих угробил!
— Каких троих?!
— Себя, жену и ребенка в бутылке паршивой утопил! Ух, гад!
Он яростно замахнулся. Витек трусливо отъехал по земле на плотной заднице.
— Ты че, сдвинутый? Безумный, да?
— Это у тебя все водяра сожрала — ум, душу, совесть… Отелло вонючее! Чем из кустов подглядывать, к дочке бы зашел. Ждет ведь дочка тебя… козла!
Алексей Павлович снова замахнулся. Витек испуганно втянул голову в плечи. Алексей Павлович только сплюнул и пошагал прочь.
А дома шел «совет в Филях». С фотографий, веером разложенных на столе, глядели женщины, которым журналы мод отводят небольшие разделы с уклончивым наименованием «возраст элегантности». Люся комментировала кандидатуры, Паша разглядывал фотографии, а шустрый Семен Ильич бегал вокруг стола и бросал через плечо косые взгляды и ехидные реплики.
— Вот, — говорила Люся тоном ярмарочного зазывалы, — Нина Петровна, подруга моей мамы, очень милая женщина, начитанная…
— У Леши своя библиотека — все подписки! — вставил Семен Ильич.
— А это, — продолжала, не реагируя на него, Люся, — Ася Даниловна — главбух из моего музучилища. Готовит — пальчики оближешь!
— А Леша в еде не переборчив! — опять влез Семен Ильич.
Но Люся вновь не среагировала, продолжила:
— А вот Роза Борисовна, она на пенсии, но вышла рано — как балерина. Очень интеллигентная женщина.
— Оказывается, батя дефицитный жених, — ухмыльнулся Паша.
— Ярмарка невест! — не выдержал Семен Ильич. — Только не поедет Лешка на эту ярмарку, ни в жизнь не поедет!
— Семен Ильич, опять? — возмутилась Люся. — Вам дорога судьба вашего друга?
— Дорога! Потому и протестую. Захочет жениться — сам себе невесту найдет!
— Этот кошмар мы уже видели в ресторане! — отрезала Люся.
Семен Ильич надулся. Люся сменила тон:
— Семен Ильич, миленький, мы же договорились: это не в загс, а просто в гости. Не понравится — не надо. А вдруг?..
— Вдруг, вдруг, — проворчал, отходя, Семен Ильич. — Что я, Лешку не знаю…
— Именно потому, что знаете как никто другой, я и прошу, с учетом вкуса вашего друга, оценить достоинства и недостатки… э-э… претенденток.
Семен Ильич немедля изрек афоризм:
— Бели вы хотите узнать о недостатках женщины, скажите что-нибудь хорошее о ней ее лучшей подруге!
Паша засмеялся. Люся сказала строго:
— Не будем отвлекаться! — и подсунула фотографию женщины с гордо посаженной головой и высокой седой прической. — Я лично склоняюсь к Юлии Васильевне… Ваше мнение?
Семен Ильич склонился над фотографией и отшатнулся.
— Хуже всех! Она похожа на нашу с Лешкой классную руководительницу!
— Бо-оже, о чем вы! — простонала Люся. — Главное — она прекрасная хозяйка, тактична, скромна в быту…