Прежде всего, мы пошли к пятиэтажному зданию Народной Рады, оно было построено чехами для муниципалитета города, а сейчас быстро осваивалось службами советской власти. Там Митя показал мне лифт в виде вертикального эскалатора, непрерывно перемещающего кабины со скоростью, позволяющей войти в них и выйти. Такое транспортное средство я не видел ни до, ни после. Еще не было ограничений на вход в это учреждение, мы полчаса катались на лифте. Самым волнующим был момент, когда кабина проплывала мимо двух громадных колес в подвале и на верхнем этаже здания. Их мощное вращение, гул привода вызывали восторг от ощущения опасности.

Кроме Народной Рады на этой главной площади города находилось здание органов правопорядка, к нему примыкала тюрьма, замыкая круг государственных служб. Эти места я подробнее узнал позже.

После поездок на лифте мы направились к виноградникам Калварии. Там вошли в длинную пещеру с кисловатым запахом, в ней стояли громадные деревянные бочки с поврежденными днищами.

Митя объяснил мне – зачем привел к этому месту:

– После прихода ваших военных здесь была грандиозная попойка. Бочки прострелили из автоматов, и пили вино, льющееся из дырок. Неподвижных от выпитого вина солдат вытаскивали из пещеры за руки, они могли утонуть. Сейчас здесь хотят организовать ресторан.

Родители Мити принадлежали к местной интеллигенции, с ней новая власть тогда не хотела портить отношения. Может и поэтому, Митя учился в русской школе.

Новый 1946 год мы встретили с украшенной елкой, за столом с вкусной едой. Были Андриановы и новые знакомые с завода, где работал папа. Последующие дни запомнился нежно пахнущими кусками сладкой «пасхи», шествием нарядно одетых девочек и мальчиков в собор на «конфирмацию». Регина объяснила нам, что обряд крещения здесь принято выполнять в возрасте, когда уже самостоятельно понимаешь каноны веры. Богослужение в соборе выглядело красочно и значительно. Торжественно звучал орган и нежное пение хора, служители церкви выходили в белых одеждах строгого покроя, с лиловыми вставками. Прихожане слушали проповеди, стоя или сидя на удобных скамейках.

А Первое мая уже праздновали, как День солидарности трудящихся. Организованный народ запрудил улицы, ведущие к главной площади, мы с Митей с трудом добрались до начала колонны, где увидели трех всадников, представлявших Илью Муромца, Александра Невского и Василия Чапаева. По замыслу организаторов праздника, они должны были демонстрировать вечно боевой дух наших миролюбивых людей.

Невский и Чапаев сидели на стройных гнедых скакунах, а Муромец – на громадном сером першероне. Длинный плащ былинного богатыря с застежкой на его шее накрывал круп лошади ниже хвоста. Папаха на голове Чапаева, сверкающий шлем, кольчуга славного князя Великого Новгорода, вызвали интерес и одобряющие возгласы горожан.

Перед площадью колонна остановилась, и тут лошадь Ильи Муромца начала потоком извергать содержимое своего желудка. Плащ быстро наполнялся, богатыря потянуло назад, лицо его стало красным, потом посинело. Рукавицы мешали ему расстегнуть застежку, он задыхался. Подбежавшие люди помогли Муромцу сползти на землю. Он ударил кулаком по шее невозмутимо стоящего першерона и стал вытряхивать из плаща сильно пахнущий груз. Этот случай дал мне и Мите повод для новых рассказов, их мы пополняли все большими подробностями.

Помимо мобилизующих демонстраций, были и полезные для города действий новой власти. Отремонтировали поврежденный мост, менее чем за год построили детскую железную дорогу – яркое событие для небольшого Ужгорода. А главное, не было изменений в образе жизни жителей, сложившееся за многие годы. Многие частные магазины, кафе, мастерские, работали в удобное людям время и без перерыва.

Одним летом я отдыхал в частном детском санатории, его содержала мадам Бращайко, энергичная дама эффектной наружности. Говорили, что она в родстве с чешским королем обуви по фамилии Батя. Мадам Бращайко работала и ценилась в городском отделе здравоохранения.

Пансионат размещался в особняке, расположенном на окраине города и окруженном фруктовыми деревьями. Мы были одеты в одинаковые костюмы «бойскаутов», занимались спортом, походами в окружавшие Ужгород горы. Воспитательница читала нам книгу о похождениях бравого солдата Швейка и рассказы о сыщике Шерлоке Холмсе, печатавшиеся в выпусках книжек серии «Библиотека красноармейца».

Все начало меняться в 1947 году. Летом появились слухи о денежной реформе. После войны, при еще действующей карточной системе, на «черном» рынке использовались и деньги, на них покупали товары, которых не было в магазинах. Помню рубль с изображением шахтера, три рубля – с бойцом в каске, пять рублей – с летчиком. На купюрах большего достоинства в разных цветах изображался профиль Ленина.

Денежная реформа была необходима, продумана она была толково и по-советски. Кроме средств на сберкнижках, нужно было заявить о наличных деньгах. В этом случае часть старых денег меняли на новые рубли в соотношении один к одному. Остальные – реквизировали. Кто в требуемый срок не сообщал о наличных деньгах, их лишался. Реформой отменялась карточная система, снижались цены на ряд важных товаров и сохранялась существующая заработная плата. На новых банкнотах указывалось обеспечение рубля золотом страны, что вызывало определенное доверие к стабильному положению страны.

Трудно представить себе огромную работу Госплана СССР, которая позволила провести эту реформу при численности служащих, намного меньшей по сравнению с чиновной братией нашего времени!

У нас не было много денег, особых потерь мы не опасались. Но эта реформа включала Закарпатскую область в систему экономики СССР с изменением хозяйственных и социальных отношений людей, ранее не ограничиваемых паспортной регистрацией, условиями перемещения и трудоустройства. Началась коллективизация даже небольших, а здесь и удаленных друг от друга, сельскохозяйственных образований. Эти изменения вызвали все возрастающее противодействие, в том числе – вооруженных «бендеровских банд». Их враждебные вылазки обычно происходили из лесов, в гористой местности, и вначале – при тайной поддержке местного населения. «Бендеровцы» запугивали и убивали сотрудничавших с советской властью. Во Львове они среди бела дня убили журналиста Ярослава Галана. Борьба с этими бандами длилась несколько лет. Советскую власть приняли и поддерживали бедные, часто, малообразованные люди, получившие возможность проявить себя при сложившихся обстоятельствах. Их старались выдвигать в местные органы управления. Недостаток знаний и опыта определяли некоторую торопливость и неоправданную решимость в их действиях.

В кутерьме, вызванной этими значительными переменами, на нашу семью обрушились нежданные беды.

Вначале в разговорах взрослых я все чаще слышал слово «ОБХСС»[1], звучащее непонятно и тревожно. Со временем все объяснилось.

Какое-то время, уже при советской власти, завод «Перемога» работал, как производственная артель. Когда пришло время преобразовать его в предприятие местной промышленности, начались проверки, которые выявили нарушения финансовой отчетности по советским законам.

В разговорах встревоженных родителей слышалось: «необоснованно установленные нормы труда», «давальческое сырье». Помню, мама раздраженно сказала:

– А как иначе можно было работать здесь в период после войны?!

Вряд ли речь шла о корыстных интересах моих родителей. Мы жили обеспеченно по тогдашним понятиям о питании, одежде, к нам часто приходили гости. Папа и мама носили красивую одежду и обувь, ее шили в частных мастерских. Думаю, тот период их жизни для них был самым радостным. Но, ни украшений, ни богатой мебели, ни мешков денег, приносимых некоторыми на обмен при реформе, у них не было.

Мудрый дядя Миша позже пояснил случившееся двумя изречениями. Он сказал: «У нас лучше попасть под трамвай, чем в политическую кампанию!» Второе его объяснение было более понятным и горьким для меня: «Твой отец – очень хороший инженер, но легкомысленный человек. Когда у него есть деньги, он тратит их бездумно и что хуже – на выпивку с сомнительными дружками».