А в такой ситуации нет и жизни.

В дверь тихо постучали.

Старческими шаркающими шагами я отправился к источнику шума. Было очень тяжело идти, но я как-то заставил себя делать это. Стена была какой-то скользкой и шаталась, пытаясь уронить меня. А дверь никак не могла сфокусироваться в моём взоре. И вот, когда до двери оставалось всего пара шагов, меня охватило тревожное чувство… надежды.

Да, а вдруг это она?

Дверь не была заперта.

Я резким движением отворил её.

На пороге стояли трое мужчин. Неопределённого возраста, где-то так в районе тридцати, сорока, а может и пятидесяти лет. Лица были слишком холодными и безэмоциональными, но не как у продавщицы в магазине, а как у кукол, которых сотворил талантливейший мастер, пытаясь изобразить равнодушие. Одежды их были до неприметности обычными и серыми.

Они вошли в квартиру. Сами закрыли дверь.

— Мы надеемся, ты понял, что мы пришли спросить тебя не о плате за квартиру. Хотя в какой-то небольшой степени это так. Мы пришли спросить с тебя за проживание в этом мире.

— Что ты понял для себя?

— Чего бы ты хотел, чтобы мы для тебя сделали?

Они прошли в мою единственную комнату, как-то не очень деликатно прихватив меня с собой.

Воцарилось молчание, и я понял, что всё-таки должен ответить на эти несуразные вопросы. Такой глупости я не ожидал вовсе.

— Я только сейчас начал… начал немного понимать суть… суть существования. И я хотел бы, чтобы вы меня… отпустили.

— Ответ неправильный, — сказал один.

Второй пнул меня ногой в живот, а третий кулаком так ударил меня в висок, что я улетел далеко в угол.

Кровь из носа потекла какая-то странная. Липкая и горькая. То бледно-розовая, то тёмно-красная. Пульсирующими толчками она заливала мою одежду. Боль стала невыносимо острой и одновременно, какой-то чужой. Но почему-то исчез панический страх. Видимо, я быстро привык. К ним.

К этим, явно, не ангелам.

— Не в твоих это мыслишках должна была расцветать новыми смыслами суть существования. Почему ты не думал ни о покаянии, ни о прощении? Почему ты боялся раскаяться в своём смертном грехе, и почему не просил прощения?

— Я каялся! Я просил! — крикнул я, за что получил ещё один ощутимый удар.

— Ты сам-то веришь себе? Не-а. Тебе дали достаточно времени, чтобы самостоятельно выйти отсюда. Думаешь, где-то наверху судить тебя будут, такого несчастного?

— Ты нужен! Был… когда жил и не терзал жизнь своими падениями. А теперь что с тобой делать?

— Убейте… — простонал я. — Я всё равно ничего не понимаю…

— Да ты и так мёртв!

— И не нужно тебе ничего понимать!

— Думаешь мир — это так просто, вот оно белое, вот чёрное. Обычно такие, как ты, думают, что чёрное не может обойтись без белого, а белое не может существовать без чёрного. Это я тебе как бы на пальцах объясняю. А на самом деле, в чёрном есть белое, а в белом чёрное. Это не разные цвета, это всё одно и то же. В общем, зачем объяснять, если ты видел только две полярности: счастье и горе…

— О… — только начал кричать один, как второй оборвал его:

— Тссссс!!!

— …сколько ещё дебилов, мудаков, долб… ов…

— Покороче давай.

— …предстоит нам увидеть! Ведь с каждым днём их всё больше и больше!

— Это всё потому, что люди разучились думать сами, а слушают всё кого-то, кто блудится в мыслях и чувствах. И красота, красота исчезла!

— А ты, в принципе, молодец, — неожиданно один из них вспомнил про меня.

— Нет, я дурак, — прохрипел я в ответ.

Один непродолжительно рассмеялся.

— Так мы ничего и не узнали с вами, коллеги, — обратился он же к двум другим. — Ладно, нарушений выявлено не было, добивайте, и пошли.

Они начали меня бить. Спокойно и как бы нехотя. А я больше всего, ну просто очень, очень сильно захотел испариться отсюда, к ней. Я никогда ничего так сильно не хотел в этой жизни…

Яркий солнечный свет бил в лицо. Во рту был медный привкус, но следов крови я не ощущал на своём теле. Я стоял, прислонившись к какому-то железному материалу.

Я решил открыть глаза. Свет из темноты расступился, и я увидел знакомую при счастливой жизни картину.

Городской парк. Зелёные деревья шелестели листвой. Я стоял у ограждения из сетки рабицы, и, как в детском саду, дожидаясь маму, кусал железные прутья, собранные в простой узор.

Только краски были вокруг какие-то выцветшие, и повсюду было очень много яркого света.

А напротив меня в силуэте из самого яркого луча стояла она. Смотрела на меня и, кажется, не верила.

Я разрыдался.

— Почему, ну почему… прости меня пожалуйста… я просто испугался… всего… нашего счастья, и нашей смерти. Почему ты умерла первой?!

— Я не умерла! — Она подбежала к ограде, попыталась прикоснуться ко мне, но ни у меня, ни у неё ничего не получилось. Пальцы вязли в решётке, и только наше дыхание было ощутимым и будто настоящим.

— Я не умерла! Вот ты…

— Знаю, знаю, прости меня!

— … ты разбился на этом злосчастном рейсе!!!

От удивления у меня слова застряли комом в горле.

— Ты же сказал, что полетишь в Петербург, а сам летел куда-то на север, почему?! — она рыдала вместе со мной.

— Я… я не…

— Ты мне снишься, я знаю, родной… Чудес не бывает… не бывает! Ты мне теперь постоянно снишься, козёл. Зачем?! Что за письма ты мне пишешь, я не понимаю ни слова в них!!! — с ней случилась настоящая истерика.

Я не видел её никогда в таком состоянии при жизни. Мне нечего было сказать. Ей есть за что меня винить. И это всё я прекрасно понимал с самого начала. Но почему же тогда всё так получилось?

Тут ко мне пришло чёткое ощущение, что встреча наша оборвётся навсегда, уже через несколько мгновений…

— Мне пора… Мне пора уходить…

Слова подействовали на неё успокаивающе.

Я начал отдалятся дальше от неё и решётки, что разделила нас. Она закричала мне вслед:

— У нас скоро будет ребёнок, знай это! Я здорова, и роды должны пройти успешно, только не снись мне больше, пожалуйста, а то я не могу… Я люблю тебя!…

А я снова зачеркнул все главные слова к ней и ушёл.

Мы слишком часто молчим о том, что хотим сказать. Слишком сильно в нас застряла необходимость молчать. Молчать о том, что должны говорить. Сердце это всего лишь орган, гоняющий кровь по организму, оно ничего не скажет за нас. Что мы бы не чувствовали. А слова продумывает мозг, коверкает суть. А воспроизводит речь этот самый… речевой аппарат! До чего же это нелепо!

Чтобы сказать что-то важное, стоит забыть обо всём, что формирует звук. Сердце, мозг, язык. Пусть говорят чувства. Если вам повезло, и они у вас есть. И главное, чтобы не было поздно.

Всегда обидно опоздать в очереди за счастьем.

КАК ПОЧУВСТВОВАТЬ ОДИНОЧЕСТВО

Повесть, 2008 — 2011

Всем привет. Да, я всё-таки решился. Буду записывать свои мысли, переживания, чувства. Может быть, от скуки меня постигло это желание печатать большим пальцем правой руки слова в мой уютный кнопочный финский смартфон, а, может, и что-то большее. Вдохновение, например.

Итак, дорогой дневник. Меня зовут Юра. Юрий Манин. Манин Юрий. Манурий, как зовёт меня Николай Стаханов, которого я зову Коля Стаканов. Мне двадцать три года. И я алкоголик (хлоп-хлоп). Ну да, шутка-минутка. Хотя, в каждой шутке… Ладно, далее. Я работаю и учусь. Учусь и работаю. Работа моя не хитрая, но физически тяжёлая. Работаю на огромном продуктовом складе наборщиком. Работа чисто в ночные смены, два через два, с восьми до восьми. И плевать на выходные и праздники, люди жрать хотят всегда, поэтому бесперебойные поставки жратвы в магазины происходят в режиме 24/7, что логично превращается в перевёрнутую восьмёрку, бесконечность. Работаю около трёх лет, а учусь на юриста. Три года я посвятил очному отделению, после чего ввиду неуспеваемости и занятости на работе, перевёлся на заочную форму обучения, при которой приходится учиться только несколько недель в году. На работе ожидалось повышение до начальника участка, но и тут я «пролетел». Заболел. Сначала, заболела нога, немного выше обратной стороны колена, и немного ниже жопы. Оттуда что-то вырезали и отпустили домой, долечиваться. Что ещё о себе рассказать? Курю. Похудел, пока болел. 170/61. Шатен, кареглазый. Картавлю. Люблю смотреть футбол. Очень. Пишу стихи, слушаю русский рок. Не женат, детей нет и не надо. По знаку зодиака рыба. Думаю, достаточно.