Артиллерийский парк. Гравюра из «Военной книги» Л. Фронспергера. 1573 год
Кроме того, по традиции при войске всегда было немало посошных людей, конных и пеших. На их плечи ложилась самая тяжелая и грязная работа: обустройство дорог, мостов, транспортировка артиллерии и артиллерийского парка (в начале XVII века польский шляхтич С. Немоевский писал, что у московитов «орудия никогда не везут лошадьми, но исключительно людьми»), и, само собой, всевозможные осадные работы — заготовка тур и фашин, рытье траншей, обустройство батарей и прочее. Не обошлось без посошных и на этот раз. Согласно Псковской третьей летописи, в походе приняло участие посохи «пешее и коневой 80 000 и 9 сот человек». Цифра представляется явно сильно преувеличенной: где бы набралось столько посошных людей что на Псковщине, что на Новгородчине? Логичным было бы предположить, что книжник ошибся, ибо написание цифр «8» и «80» очень схоже. Но, с другой стороны, учитывая размах похода и тех подготовительных работ, которые необходимо было осуществить, привлечение к ним 80 тысяч посошных людей на разных этапах похода и в разное время — почему бы и нет?
Литовское «боевое расписание»
Итак, выходит, что грозный царь собрал для похода на Полоцк пусть и не тьмочисленную, но весьма и весьма впечатляющую рать — 40–50 тысяч только «сабель» и «пищалей», не считая многочисленного нестроевого элемента. Это невиданное по тем временам и в тех краях воинство сопровождало не меньшее, если не большее (а скорее всего, так и было) количество строевых и обозных лошадей — подлинное нашествие! Что же мог противопоставить этой могучей силище «государев недруг» «король Жигимонт»?
Из дошедшего до наших дней описания полоцких фортификаций, датированного 1552 годом, следует, что главное укрепление города, «Верхний замок», периметр которого составлял немногим более километра (204 «городни», каждая длиной от 5 до 6 м), был расположен на «горе высокой самородней межи реками Двиною и Полотою, рублен з дерева соснового в пять стен городни кром веж». Башен-веж в Верхнем замке было девять:
• Устейская («с фундаменту в три стены рублена, добра и покрыта»);
• Другая («вежа добра и покрыта»);
• Освейская («вежа добра и покрыта»),
• Четвертая;
• Михайловская («рублена у тры стены, добра и покрыта», в этой башне была сделана калитка с выходом к Полоте);
• Богородицкая («добра и покрыта»);
• Седьмая («рублена у тры стены, добра и покрыта»);
• Восьмая, воротная («в которой ворота ку великому посаду»);
• Софийская, башня, «рублена у тры стены, добра и покрыта».
Шесть башен (Устейская и Другая, Михайловская и Богородицкая, Седьмая и Восьмая) были расположены попарно, разделенные 3–4 «городнями». По мнению белорусского археолога С.В. Тарасова, это было сделано преднамеренно: башни прикрывали друг друга и прилегающие участки замковой стены фланкирующим огнем как наиболее слабые места в обороне крепости.
Полоцк. Рисунок XVI века
Артиллерию Верхнего замка никак нельзя назвать внушительной. Согласно все той же «Ревизии» 1552 года замковый наряд составляли десять «невелми великих» литых пушек на колесных лафетах, одно «дело великое спижаное», два дела «спижаных» и два кованых железных на колодах и козлах, четыре мортиры, три из которых были отлиты еще при Витовте, пара железных «серпантинов» на колесных лафетах и три — на козлах. Со всем этим хозяйством должны были управляться восемь пушкарей. Помимо этого, гарнизон мог полагаться также на 78 гаковниц (тяжелых мушкетов), а еще в замковом арсенале хранились целых 605 «киев старосвецких железных» — надо полагать, под ними имелись в виду древние ручницы. Против наряда грозного царя это, скажем прямо, не слишком впечатляющий список, даже если принять во внимание, что в августе 1562 года по приказу Сигизмунда в город были отправлены дополнительно еще 20 гаковниц.
К Верхнему замку примыкали укрепления Великого посада, которые, если верить официальной летописной повести о Полоцком походе, были достаточно сильны:
«Острог крепок: а рублен острог и всякими крепостми делан по тому же, — говорилось в летописи, — как и городная стена рублена, да и ров вкрузь острога от Полоты до Двины-реки делан крепок и глубок».
Примерно так же были устроены и укрепления Заполотья — полоцкого посада по ту сторону Полоты. Традиционные деревоземляные фортификации литовского Полоцка, вполне и даже более чем достаточные на случай отражения прихода «лехкой» московской рати, все же были не слишком эффективны против могущественного наряда Ивана Грозного. Тот уже показал свою мощь в ходе третьей осады Казани, обладавшей примерно такими же по конструкции укреплениями.
Об укреплениях задвинских посадов — Екиманского, Островского и Кривцова — практически ничего неизвестно, но можно предположить, что они были ограждены тыном и, возможно, рвом.
Не слишком обнадеживало и состояние полоцкого гарнизона. Изначально он был невелик. Согласно описи 1552 года, в нем постоянно находилось три десятка пехотинцев-драбов, на которых «плат идет з мыта Полоцького», не считая мещан, которые несли караульную и сторожевую службу в замке. В военное время их должны были дополнить местная шляхта со своими людьми (согласно «Ревизии», она должна была выставить 320 «коней»), полоцкие мещане, жившие по магдебургскому праву и обязанные выставлять ратников в случае войны. Например, бурмистр полоцкий Давыд Панков в 1552 году должен был за свой счет снарядить трех «коней». Другой бурмистр, Мартин Щит — двух «коней», мещане Андрей Горбачович и Борис Алферович — пару «коней». Всего общим числом с мещан причиталось 47 «коней». К ним прибавлялись «козаки замку Полоцкого» (шесть «коней»), «слуги панцерные» и «слуги путные» «замъку Полоцкого» (49 «коней»). Еще полсотни «коней» должен был выставить полоцкий епископ.
Так или иначе, но эти пять сотен ратных людей, выставляемых Полоцким воеводством и самим Полоцком, были слишком слабы, чтобы всерьез биться с московской ратью. Для «малой» войны они бы еще и сгодились, но вот для войны настоящей — никак нет. Естественно, что Сигизмунд и паны-рада с началом войны озаботились усилением войск на Полочанщине.
Польский всадник. Гравюра А. де Брюина
В мае 1562 года сюда прибыли первые роты конных и пеших польских наемников (примерно две тысячи конницы и две сотни пехоты) под началом гетмана Флориана Жебридовского, каштеляна люблинского, ранее находившиеся в Ливонии и собственно Литве. Первая кампания для них не задалась. Вскоре по прибытии и гетман, и его ротмистры начали бомбардировать Сигизмунда письмами, жалуясь «иж тут, в дешнем краи, живности на себе и на кони свои достати и купити не могут, а хотя што и достанут, ино дорого платити мусят…». Собственно говоря, и рейд поляков на Невель, в ходе которого они столкнулись там с Курбским, во многом был вызван именно их стремлением возместить недоплаченное и недовыданное из королевской казны причитающееся им содержание, денежное и кормовое. По осени конные роты, изрядно поредевшие (в октябре в них насчитывалось 1 300 всадников) встали на зимние квартиры к западу от Полоцка, а пехота (четыре роты ротмистров В. Вершлейского, Я. Варшавского, М. Хелмского и некоего Ленского, примерно 600 драбов) зазимовала в Полоцке. Здесь она и встретилась лицом к лицу с ратниками Ивана Грозного.
