Из этих сообщений видно, что, вскрыв военные приготовления Москвы, литовская разведка всё никак не могла получить точные сведения о том, куда намеревается идти войной московский государь. Более подробно об этом говорят русские источники.

Согласно разрядным записям, русские служилые люди собирались в нескольких местах: в Боровске (куда съезжались ратники, собравшиеся перед тем в Коломне и Серпухове), Дорогобуже, Смоленске и Ржеве. Из этих пунктов сбора воеводы, которым было поручено встречать здесь съезжавшихся «на дело государево и земское» служилых, должны были вместе с ними выступить в Великие Луки — город и крепость, где по уже установившейся традиции сосредотачивались полки, готовые выступить в поход против литовцев. Руководить ратью должны были именитые и «дородные» воеводы, первые лица в русской военной иерархии: князья И.Ф. Мстиславский, один из трёх «столпов государства», и И.А. Шуйский, «принц крови». Из Великих Лук И.Ф. Мстиславский с собранными ратными людьми должен был двинуться во Дворцы на Новгородчине, где его ожидал Иван Грозный.

Сам Иван во главе блестящей свиты выступил из Москвы 20 сентября и сперва отправился к Троице-Сергиеву монастырю, а оттуда 23 сентября пошёл на Тверь. Здесь к нему должен был присоединиться его двоюродный брат — удельный старицкий князь Владимир Андреевич со своими людьми. Царя сопровождал его полк во главе с князем М.Т. Черкасским, с тремя дворовыми воеводами и восемнадцатью сотенными головами. Видимо, вместе с государем в Тверь и далее ко Дворцам должно было выступить и опричное воинство. Разделённое на три полка, оно с Троицына дня (в 7075, или, по нашему летосчислению, в 1566–1567, году он пришёлся на 18 мая) стояло в Вязьме и Ржеве. Теперь настал его черёд поучаствовать в походе против государева недруга.

Оценить численность московского войска сложно, поскольку подробной росписи полков с указанием их числа и количества сотенных голов не сохранилось. Однако по аналогии с другими походами того времени можно предположить, что опричная рать вместе с Государевым полком, с учётом примерно 1000–1500 стрельцов, насчитывала 8000–9500 конницы и пехоты. Ещё порядка 10 000–12 000 «сабель» и «пищалей» должен был привести князь Мстиславский. С артиллерией, служилыми татарами и прочими инородцами численность царского войска в этом походе могла достичь, по нашим оценкам, примерно 25 000 ратных людей (без учёта кошевых и посошных) и до 100 артиллерийских орудий «болшого», «середнего» и «малого» наряда.

Сборы литовские

А что происходило в это время по ту сторону рубежа? Как собиралось на войну литовское воинство? Сигизмунд II Август, король польский и великий князь литовский, 14 апреля 1567 года писал киевскому каштеляну Павлу Сапеге:

«Тот неприятель (Иван Грозный — прим. авт.) и послов свои до нас шлет, але замков на кгрунте нашом от него побудованных не отступил, и еще к посягненью от панства нашого таковых же замков люди немалые отправил».

По этой причине, продолжал король, «чого же болше терпети не хотечи, складаем збранье войска местцо певное у Молодечно». Сапега должен был «сам, особою своею, конно и збройно, с почтом своим ездным и пешим, ничим не отступаючи от постановленья и ухвалы соймовой и во всем водлуг того заховываючися, у войско на тое местцо назначоное тягнул…».

Аналогичные «военные листы» были разосланы другим магнатам и по поветам для объявления тамошней шляхте. Всем обязанным службою надлежало явиться «конно и збройно, с почтом своим ездным и пешим» на военные сборы в Молодечно к 17 мая 1567 года. Однако по устоявшейся традиции магнаты со своими почтами и поветовая шляхта съезжались ни шатко ни валко. И то правда: если король не спешил выполнять данное на сейме обещание возглавить посполитое рушение, то и шляхта не видела веских причин торопиться на сборы. Великий гетман Григорий Ходкевич в письме Роману Сангушко от 15 августа 1567 года с горечью констатировал:

«Без еханья королевского, кгдыж то им было рецесом соймовым (…) жадным обычаем так с панов, яко и с поветников не рушитися хотели, што се снать по них и дознало, же мешкаючи мне час немалый у Красном Селе, не был на пописе нихто, одно толко з горсть калек приехало было и тые ся зась по утеханью моем здеся, до короля Его Милости, проч розехали».

Лишь когда в сентябре стало известно, что король вот-вот покажется в военном лагере, начали съезжаться магнаты и шляхта. Среди прочих панов 20 сентября 1567 года явился на сборы и князь Курбский. С пожалованных ему королём имений он выставил в поход 80 «коней», снаряжённых «по гусарску», то есть имевших в качестве основного вооружения копья и щиты-тарчи, а также 100 «коней», экипированных «по казацку», с саадаками и саблями, и 58 пехотинцев с ручницами. Основная масса шляхтичей съехалась в войско лишь во второй половине сентября и октябре того же года.

^{Польский всадник XVI века. Гравюра Юлиуша Коссака}

Относительно численности литовской рати оценки исследователей расходятся. Белорусский историк А.Н. Янушкевич полагал, что только посполитого рушения собралось 27 000–28 000 человек. К ним следует прибавить наёмников (если верить цифрам в частной литовской переписке того времени, их было около 4000 всадников и около 5000 пехотинцев) и более сотни артиллерийских орудий: 95 осадных, полевых и «огнеметательных» в самом войске и некоторое количество в панских почтах. Польский историк М. Плевчиньский приводит ещё бо́льшие цифры. По его подсчётам, посполитого рушения было 30 000, ещё 12 000 состояло в королевской наёмной коннице и пехоте, в том числе почти 2500 польской надворной конницы, а также 5000 наёмной литовской конницы и пехоты — итого 47 000 конных и пеших воинов.

В любом случае, в распоряжении Сигизмунда осенью 1567 года было никак не меньшее войско — а скорее всего, и большее (причём существенно больше, чуть ли не вдвое, если принять на веру данные М. Плевчиньского, которые, впрочем, на наш взгляд, существенно завышены), чем у Ивана Грозного. И это войско, видя в полевом лагере короля собственной персоной, было настроено по-боевому и жаждало реванша.

Литература и источники

Веселовский, С.Б. Синодик опальных царя Ивана, как исторический источник / С.Б. Веселовский // Проблемы источниковедения. — Сб. III. —М.-Л., 1940.

Ерусалимский, К.Ю. Ливонская война и московские эмигранты в Речи Посполитой / К.Ю. Ерусалимский // Отечественная история. — 2006. — № 3.

Зимин, А.А. Опричнина / АА. Зимин. — М., 2001.

Любавский, М.К. Литовско-русский сейм. Опыт по истории учреждения в связи с внутренним строем и внешнею жизнью государства / М.К. Любавский. — М., 1900.

Любавский, М.К. Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно / М.К. Любавский. — СПб., 2004.

Скрынников, Р.Г. Царство террора / Р.Г. Скрынников. — СПб.,1992.

Флоря, Б.Н. Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI — начале XVII в. / Б.Н. Флоря. — М., 1978.

Хорошкевич, А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI века / А.Л. Хорошкевич. — М., 2003.

Янушкевич, А.Н. Ливонская война. Вильно против Москвы: 1558–1570 / А.Н. Янушкевич. — М., 2013.

Янушкевіч, А. Нявыкарыстаныя шанцы рэваншу: ВКЛ у канцы Інфлянцкай вайны 1558–1570 г. / Андрэй Янушкевіч // Беларускі гістарычны агляд. — Т. 15. Сш. 1–2. — 2008.

Bodniak, St. Z wyprawy radoszkowickiej na Moskwę w r. 1567/8 / St. Bodniak // Ateneum Wileńskie: czasopismo naukowe poświęcone badaniom przeszłości ziem Wielkiego X. Litewskiego. — R. 7. Z. 3–4. — Wilno, 1930.