В общем, проблемы росли, как снежный ком, и оставалось надеяться на то, что давно готовившийся зимний поход в Литву даст результаты и дело сдвинется с мёртвой точки. Но игра эта шла в две руки. В Вильно, несмотря на все трудности, вовсе не собрались дожидаться, пока московские полки, тронувшись с места по мановению царской руки, вторгнутся в пределы Великого княжества Литовского.
Митрополит Макарий
Литовская диспозиция
К зимней кампании готовились не только в Москве, но и в Вильно. Провал мобилизации предыдущей зимой не мог не произвести гнетущего впечатления на правящую верхушку Великого княжества Литовского. Весной-летом 1563 года Сигизмунд II и паны-рада пытались решить эту проблему. На руку им играл шок, который испытало литовское общество после неожиданного падения Полоцка. «Захват московитами Полоцка больно ударил по честолюбию шляхты», — отмечает белорусский историк А.Н. Янушкевич и, развивая свою мысль, указывает, что «как магнатам, так и рядовой шляхте было понятно, что реализовать реванш невозможно без значительных мобилизационных и организационных усилий».
Ответу на вопрос «что и как делать?» был посвящён созванный в Вильно в мае-июне 1563 года вальный (всеобщий) сейм. После бурного обсуждения делегаты одобрили постановление, которое определяло порядок мобилизации посполитого рушения и характер его военной службы. В нём подтверждалось прежнее требование выставлять полностью экипированного всадника с каждых десяти «служб», а также вводилось новшество: с каждых 20 волок должно было выставить пехотинца-драба с ручницей или рогатиной и с топором. Особо оговаривались наказания для тех, кто дезертирует или же попытается уклониться от службы, прислав вместо себя наёмника. Отдельно рассматривался вопрос о своевременном прибытии шляхты на место сбора войска — в Крево, к 1 августа 1563 года.
Но, поскольку перемирие неоднократно продлевалось, сроки сбора посполитого рушения сдвигались: сначала на 29 сентября, затем на 18 октября, потом на 21 ноября. Эти подвижки не самым лучшим образом сказались на готовности шляхты выступить на великокняжескую службу, не говоря уже о том неблагоприятном воздействии на её решимость воевать, какое оказала перспектива принять участие в боевых действиях зимой. По словам А.Н. Янушкевича, «в зимнее время шляхта неодобрительно смотрела на военную службу, так как содержание их и их боевых лошадей стоило значительно больше, чем летом». В общем, сохранившиеся фрагменты «пописа» явившейся в конце 1563 — начале 1564 года на службу шляхты показывает, что неявка составила примерно ⅓, если не больше, служилых людей.
Четырёхлетний вальный сейм 1788–1972 годов на картине художника Казимежа Войняковского
Видимо, предполагая такое развитие событий, литовские власти попытались перестраховаться за счёт набора наёмников, конных и пеших. Осенью 1563 года началась раздача «приповедных листов» литовским ротмистрам, а на торжищах и в церквях княжеские бирючи зазывали «козаков пеших и волостных людей» «на конях и пешо, яко хто усхочеть, и з бронями, каковую хто мети может, и с чим умее» на государскую службу. Не забыли и о польских наёмниках, коих поначалу набрали почти 9000 конных и пеших бойцов, но затем, в преддверии зимы, бо́льшую часть распустили: войны пока не предвиделось, а содержать это буйное и заносчивое воинство было весьма и весьма накладно для великокняжеского скарба. К началу 1564 года их осталось немногим более 1000 всадников и чуть меньше 2000 пехотинцев-драбов.
Перед битвой
На тот момент расположение литовского войска было следующим. Командовавший сигизмундовой ратью наивысший гетман Миколай Радзивилл Рыжий имел в своём распоряжении примерно 4000 бойцов, преимущественно конницу: наёмные роты, панские почты и остатки посполитого рушения. Впрочем, есть и иные цифры. Например, папский легат в Польше кардинал Коммендони писал о 6000 литвинов в подчинении у Радзивилла. В декабре гетман перевёл свои силы из лагеря под Крево на новое место, под Лукомль. Польские наёмники размещались в районе Борисова, юго-западнее Лукомля, прикрывая направление на Минск. Ещё примерно 2000 пехоты и конницы имел староста оршанский и чернобыльский Филон Кмита, находившийся в Орше.
Перемещения и расквартирование литовских и польских полков невольно наводят на мысль о том, что в «штабе» Радзивилла прознали что-то о намерениях русского командования. Вряд ли, конечно, здесь стоит вести речь о некоей «спецоперации», осуществлённой литовскими «рыцарями плаща и кинжала» совместно с изменниками-боярами, которые, желая вставить палки в колёса царю-завоевателю, выдали литовцам секретнейший план зимнего наступления. Не стоит множить сущности и прибегать к столь сложным конспирологическим теориям, как это делают некоторые отечественные историки. Проблема решается намного проще. У Радзивилла и его коллеги, гетмана польного Григория Ходкевича, хватало «шпегков» и в самом Полоцке, и в приграничных русских городах, которые снабжали обоих военачальников ценной разведывательной информацией. В литовских документах того времени сохранились имена некоторых этих «шпегков». Полоцкие «земяне» Фёдор и Куприян Оскерки «до земли неприятеля нашого великого князя московского ходячи вязнев, значных людей, сынов боярских, казаков и стрелцов, частокрот до нас, господара, и до его милости приводячи, от люду и воевод московъских певные вести» доставляли. Или другой такой «шпегк», оршанский мещанин Игнат Михайлович, «в потребах з людми неприятелскими горла своего не метовал, так теж шпекгуючи в земли неприятелскои чрез купцов и приятел своих выведане чинечи, ему (оршанскому старосте Филону Кмите — прим. авт.) знати давал».
Не будем забывать и о тонком, но непрекращающемся ручейке перебежчиков с московской стороны, которые, по словам Сигизмунда, «слышачи о волностях и свободах в панствах наших», выезжали в Литву и, стремясь выслужиться перед новым господином, сообщали ему и его воеводам свежие новости с той стороны. В общем, литовские гетманы явно не испытывали недостатка в информации, а учитывая задержку с началом похода, которую допустили в Москве, у них было время для принятия необходимых контрмер. И эти контрмеры Радзивилл и Ходкевич, похоже, приняли. Во всяком случае перемещение литовского войска из-под Крево к Лукомлю явно находилось в этом русле, а постоянное наблюдение за долгими русскими сборами позволяло им быть в курсе намерений неприятеля. Одним словом, когда полки Шуйского 23 января 1564 года наконец-то покинули Полоцк и двинулись на юг, на их пути уже стояли литовцы, никак не меньшие по численности и готовившиеся к встрече незваных гостей.
Григорий Ходкевич. Ксилография конца XIX века
На марше
Дождавшись наступления холодов и прекращения проклятой распутицы, Шуйский и его воеводы поспешили к месту встречи со смоленской ратью «на Боране» западнее Орши. Как это происходило, можно представить по аналогии с иными подобными случаями. Утром 23 января большой воевода в сопровождении блестящей свиты (а иначе нельзя: не поймут) отправился в полоцкую Софию, где отстоял торжественный молебен, после чего, получив благословение от полоцкого владыки, вышел из собора, сел на коня и отдал приказ выступать.
