Но потом они вышли к поваленному когда-то Великому бору, о котором дедушка говорил, что такого леса нигде больше не было по всей Коми земле, и уже, мол, не будет. Вон на краю бора каким-то чудом сохранилось несколько деревьев. Сосны в обхват, гладкие, как свечи, устремлялись метров на тридцать ввысь, и ветви у них только на верхушке. Сияют золотой колоннадой, словно памятник былой красоте…

Теперь на месте вырубленного бора повсюду видны черные, как деготь, пни. Даже из них уже прет осина с березой, а если кое-где и появилась сосенка, то чахлая, низкорослая — ее глушит поросль лиственных деревьев, заслоняя от солнца и света. Дедушка объяснял Ване, почему так случается: семена березы и осины легче сосновых, ветер разносит их на большие пространства, особенно по пустошам да по гладкому весеннему насту. А здесь, на былом широком бору, даже на развод сосновых куртин не оставили, все пригожее смели под гребенку, лишь бы сегодня прибыток. И даже палец о палец не ударили, чтобы возродить сосняк…

Мальчик остановился, прикидывая, как идти дальше? С дедом они пересекли вырубленный бор намного выше, по косе, там, помнится, было все усыпано брусникой… Но ведь тогда им некуда было спешить, можно было и лишних три-четыре версты пройти. А если теперь Ване попробовать отсюда взять наперерез и поскорее выйти к верховью Торопца?.. Он взобрался на высокий пень и посмотрел на синеющий вдали, за повалом, лес. Потом поднял глаза к солнцу: время было за полдень, солнце все чаще и чаще пряталось за облаками, и в душе мелькнула тень беспокойства. Ну да ничего, может быть, до вечера не задождит…

Ваня направился с Сюдаем поперек повала. Едва они вошли в рощицу, замельтешили вокруг молодые деревца, шебарша на ветру крупными, как лопух, сочными листьями. И трава под ногами была так же тучна. Ваня шел, спотыкаясь о некорчеванные пни. Местами земля, исковерканная гусеницами тракторов, будто нарочно препятствовала пути, дыбилась. Он ничегошеньки не видел далее своего носа: кругом лишь сплошная стена говорливого березняка да осинника. Экая маета продираться здесь! Может, не следовало лезть сюда? Может, вернуться обратно?

Но не такой у Вани характер, чтобы идти на попятную. У него, несмотря на молодость, характер особый: если решился на что, то и сделает так, а не иначе, ринется, очертя голову.

Нет, почему — очертя голову? Ведь направление взято верно: солнце все время остается слева. Правда, сейчас оно спряталось за большое облако, но Ваня знает, за какое: вон его края опоясаны огненной лентой… Не тушуйся, Сюдай, уж три-то версты мы как-нибудь одолеем! Лишь бы не сманиться в сторону, не пойти вдоль бора.

Уф, ну и жара! Ванино вспотевшее лицо облепила паутина, только и успевает смахивать. Но ни на минуту не останавливается. По ходу он там и сям замечает сломанные, обглоданные осины: это лоси кормились, тут им сочной еды хватает — хоть какой-то прок от чернолесья.

Однако солнце совсем скрылось, заволоклось непроглядно. Где же оно теперь, хотя бы приблизительно? Уставший Ваня почувствовал, как тревога и сомнение вошли в сердце… Он вынул из кармана компас. Руки слегка подрагивали. Курс вроде бы верный — как взят, так они и идут. Значит, пустяки, не надо зря волноваться. Хотя без солнца, конечно, в такой чащобе немудрено заблудиться. В сосновом бору Ваня, конечно бы, сориентировался быстрее, там сразу различишь, в какой стороне юг: сосновые ветки в сторону жаркого солнца растут гуще, мощнее, кора с южной стороны потолще, да и муравьи свои города обращают парадной стороной к югу… А тут ничего подобного нету: лиственный лес хаосом и круговертью, понять невозможно, да и не разглядишь ничего ни впереди, ни сзади…

Вдруг из-за тучи вырвался яркий луч. Ага, значит, солнце там. На душе словно бы посветлело…

Да что же это? Ну, язви тя в корень, как приговаривает дедушка… Оказывается, если ориентироваться по солнцу, они идут уже в противоположном направлении. Да, точно, в другую сторону топают.

Стало быть, Ванина голова и Ванины ноги пошли кругом в этом злосчастном лесу, когда он, торопясь, спотыкался, падал и вскакивал. Зачем только занесло его сюда?..

Ваня бросился бежать обратно. Сюдай послушно семенит следом.

Долго ли, коротко ли бежали они, как вдруг опять вынырнуло солнце — теперь совсем в другом месте! Сзади! Что за наваждение?.. Ванину спину омыл холодный пот. Он даже головой затряс: уж не случилось ли с ним какой беды, не заболел ли он?

А может быть, исчезнувший с лица земли Великий бор, бывший когда-то веселым и добрым, многие века шумевший здесь, — решил расквитаться с Ваней? Люди порушили его красоту — вот он и мстит…

Солнце спряталось снова, а вскоре опять засветилось где-то за облаком, но — вот чудеса! — и на сей раз в другом месте. Ваня остолбенел, опасаясь лишиться чувств. Хотелось бежать куда глаза глядят, только бы не стоять, только бы уйти подальше от коварного шелеста чернолесья…

Из оцепенения его вывел Сюдай: он тявкнул, лизнул Ванину руку. И тот в ответ погладил собаку. Снова достал компас. Надо идти на запад — вон куда. Но почему же солнце словно играет с ним? Неужто тоже решило запутать Ваню вконец?

«Эх, Ваня, мужик называется… О чем же ты думаешь? Экая глупость! — мысленно бранил себя мальчик. — Дедушка на тебя понадеялся, а ты…»

Наконец Ваня сообразил: временами солнечный луч из-за одной тучи бьет в противоположную, а оттуда, как из зеркала, возвращается солнечный зайчик. Вот и все чудеса…

Ваня рассмеялся, довольный собой, и смело двинулся дальше.

Вскоре чащоба, казавшаяся безбрежной, все же кончилась. Он обернулся, поглядел, устало сказал самому себе: «Ну, в другой раз меня туда не заманишь!»

В какую же сторону теперь податься, чтобы выйти прямо к дому Бисина? Сильно ли он взял вверх невзначай, гоняясь за солнцем, либо наоборот, дал лишку вниз? Где тот поворот, который нужен?

Ваня присел на пень, отстегнул Сюдая от поводка, снял с головы кепку, дал понюхать собаке, потом указал на лес, велел:

— Ну, Сюдай, ищи, где наш поворот!

Собака тявкнула и устремилась налево. Полаяв там некоторое время, примчалась назад к Ване, запрыгала вокруг, пытаясь что-то сказать.

Ваня последовал за Сюдаем и вскоре увидел на краю поляны знакомую исполинскую сосну: от нее спускалась едва заметная дорожка к дому, который — теперь он знал это — принадлежал Бисину.

Собака стремглав понеслась вперед, залаяв зло, потом послышался неистовый лай другого пса, — видно, они с ходу набросились друг на друга.

Ваня, схватив палку, заспешил к дому, видит — какой-то долговязый парень с ружьем тоже бежит к дерущимся собакам с другой стороны. А те, равные по росту и силе, то вздыбятся на задние лапы, то, сплетясь в клубок, покатятся по земле, не переставая яриться. Долговязый мальчишка, увидев Ваню, крикнул по-русски:

— Ну-ка, убери своего пса, не то я его пристрелю!

Они почти одновременно подбежали к этому рычащему клубку из клыков, когтей и щетины, однако разнять не смогли. В конке концов длинный парень, вскинув ружье, выстрелил в воздух — лишь тогда псы на мгновение забыли о драке, хозяева оттащили их за ошейники. Те снова рвались на дыбы, скалили белые клыки, глаза их были налиты злобой.

— Хватит, Сюдай, чего ты… — уговаривал Ваня, лаская верного друга.

Второй мальчик — это, наверное, и был Вадим — тоже что-то говорил разъяренному псу, тоже оглаживал его щетину и широкую рыжеватую грудь. Постепенно два драчуна утихомирились, но их, на всякий случай, привязали подальше друг от друга.

— Ты кто? Откуда со своим волком? — спросил мальчик опять по-русски. Ему тоже было лет четырнадцать, смуглый, черноволосый, ростом выше Вани, но в плечах поуже. У Вани мелькнула мысль: «В городе-то деток не больно утруждают, потому и тянутся в рост».

— И твой волк не хуже… — ответил Ваня по-коми, но парень, не поняв, перебил:

— Говори по-русски. Хотя мои предки и коми, я по-ихиему ни бум-бум…