— Ну, ешь, Крылатый, ешь досыта! — просит Ваня. — Это молоко такое же густое и сытное, как молоко твоей мамы-лосихи… Я и сам его очень люблю, вон в какую даль притащил с собой. Но ты не беспокойся, мне и другой еды хватит. А ты давай ешь, ешь…

Половину банки скормил Ваня таким образом обессилевшему малышу. Кормил, пока тот не перестал чмокать, — устал, наверное. Потом мальчик подгреб ему сенце под голову, накрыл лосенка дерюжкой, чтобы не досаждали мухи да осы.

Солдат Иван свежевал лосиху, меж делом беседуя с Сюдаем, который вертелся рядом, дожидаясь подачки.

— Ну, чего облизываешься? Погоди, не спеши. Скоро делать — долго переделывать…

Старика, сколь ни бодрился он перед внуком, не оставляло чувство тревоги. А вдруг да и впрямь застанет его за этой работой человек, настороживший петлю? Кто он?.. Что не ангел — ясно. Может и без лишних вопросов садануть медвежьей пулей из густых зарослей. Не следовало ли самому схорониться, подкараулить? Оно бы, конечно, лучше. Но кто знает, когда явится этот злодей. Пьет-гуляет где-нибудь, позабыл о петлях… Или сам уже сгинул в таежных чащобах?

Старик продолжал хлопотать, мысль его работала четко, и сам он был готов ко всему: ружье рядом, заряжено пулей тридцать второго калибра.

— Сюдай, язви тя в корень, ты поменьше зыркай на мясо, а сторожи зорче. Чтоб никто не атаковал нас нежданно… Приказ ясен?

Беседует Солдат Иван с псом, а сам думает о внуке: сейчас он, конечно, уже добрался до избушки. Теперь Ваню не оторвешь от лосенка, накормит, напоит, согреет… И имя ему с ходу придумал — Крылатый чибук… хотя покуда не больно-то на летающего похож. Надо же было так сложиться: хлопот да возни теперь прибудет… Однако, с другой стороны, живое существо спасут от гибели, и такое дело навсегда оставит добрый след в душе мальчика.

Хотелось бы, конечно, показать будущему охотнику, как разделывают лося: чтобы, выросши, все умел сам, собственными руками… Но и удерживать его не стал: даже наоборот, обрадовался, когда Ваня заявил о своем намерении снести лосенка к избушке. «Если что и случится здесь, возле попавшего в петлю лося, — подумал он тогда, — лучше, чтобы мальчика не было рядом. Правда, тогда бы у нас было два ружья — надежней оборона… Нет, нет! Я один, да еще Сюдай. Никого не испугаемся. Рука не дрогнет. Глаз еще зорок. Пусть только кто-нибудь попробует сунуться… А при мальчике могу и сплоховать — испугаюсь за него, а испуг всегда помеха…»

Старый охотник, бывалый снайпер, только сейчас заметил, что если до сего времени ему было приятно и радостно общество смышленого внука, то теперь, когда будто для них самих — на их тропе и на их пути — злодеи расставили коварные петли, чувство радости сменилось страхом за мальчика. А не лучше ли было прийти сюда одному? Стоило ли подвергать любимого внука опасности?

А может быть, это просто старость одолевает его — оттого и волнуется по пустякам, пугает себя нелепыми выдумками?

Но кто же это все-таки промышляет тут, в такой дали? Кто-нибудь из земляков-сельчан или пришельцы из другого района? Или же кто-то и впрямь прилетел сюда вертолетом, то есть совсем издалека? Нет, не может быть, чтобы на столь умной и полезной машине, как вертолет, нарочно пакостничать прилетали, язви их в корень, лосей душить! Небось прав был Ваня, предположив, что на вертолете разведчики ведут здесь поиск… А этим душегубством кто-то другой занимается, рыщет по лесу, аки хищный волк.

Солдат Иван отер руки влажным лишайником, достал кошель для табака, присел на вздыбленный над поверхностью земли толстый корень и свернул цигарку. Обратил внимание: пальцы чуть подрагивали. «Устал, конечно, потому и дрожь, — успокоил сам себя. — Ведь вон какую тушу в одиночку разделал…»

Опять обратился к собаке:

— Ну что, Сюдай? Ведь мы с тобой никого не боимся, да? И никто к нам незамеченным не подойдет: ни медведь, ни хитрая росомаха, не говоря уж о человеке…

Взял в руки ружье, ласково провел ладонью по темной ложе, по исцарапанному металлу ствола. Как же долго он владеет этим верным ружьем, этой сработанной еще мастерами Кажимских плавилен длинноствольной пищалью! Щелкнул затвором, проверил патрон: хорош заряд, сам плавил свинец, сам круглил пулю. Старого снайпера учить не надо.

Потом он встал, принялся рубить топором освежеванную тушу. «Время-то ведь идет! — торопил сам себя. — Ведь надо еще жердей приготовить, приколотить между деревьев, чтобы развесить и провялить мясо, не оставлять же так…»

Вдруг Сюдай, лежавший в сытой дреме, поднял голову, настороженно уставился в сторону ручья, зарычал утробно, оскалясь, вздыбив щетину. Потом взметнулся и, злобно залаяв, бросился в чащу.

Вскоре с той стороны, где надрывался пес, донесся сердитый окрик:

— Эй, есть там кто? Убери свою гавку, не то я пулей заткну ей пасть!

Солдат Иван окликнул Сюдая. Тот, не прекращая яростного лая, примчался к хозяину, потом рванулся было обратно — хозяин едва удержал за ошейник.

Из-за деревьев показался человек: сам в лузане, с ружьем, телом широк, а лицо узкое, усатое — тоже пожилой. Остолбенел на миг, увидев освежеванную тушу. Потом заметил и человека, стоявшего у огромной ели, направился к нему неторопливо и опять встал как вкопанный. Смотрит, смотрит… и рука его все туже стискивает ружейный ремень у плеча.

— Э-э, да не Солдат Иван ли ты? — сказал пришедший с тревогой и изумлением, вонзив взгляд в старика.

Они стояли друг против друга в двадцати шагах, замерев, а между ними на распластанной собственной шкуре глыбилась наполовину изрубленная кровавая туша лося.

— А ты не Бисин ли? Язви тя в корень…

Понятливый пес, слыша мирный разговор людей, перестал рычать, завилял успокоенно хвостом.

— Сильно же ты сдал, Иван — едва и признал тебя, рожа-то сморчок сморчком… — сказал пришелец.

— Да и ты не помолодел, Бисин, — усмехнулся Солдат Иван. — Усы никлые да пеплом запорошенные… А еще покойный отец мой говаривал: когда, мол, чистая белая седина в волосах человека пойдет на пепел, значит, надо на тот свет собираться.

— Ну, я сяк-так еще поживу! — Бисин натянуто засмеялся. — Мышцы мои еще не одрябли, упруги, как у молодого. Да и неохота из такой хорошей жизни уходить…

Они беседовали с нарочитым добродушием. Но все в них было напряжено до предела, до последней жилки, от неожиданности этой встречи. Ведь оба хорошо знали, что встретились по-прежнему врагами. Встретились в таежной глуши. У одного ружье, и у другого ружье… Лучше бы им не встречаться…

— Вот и довелось нам свидеться через столько лет, — сказал Бисин, переминаясь на месте.

— Тут когда-то наша тропа охотничья проходила, — отозвался Солдат Иван невпопад, а в голове с упорством весеннего дятла колотилась мысль: «Каким образом очутился здесь Бисин? И зачем явился?»

— Стало быть, ты на своем старом угодье лосей душишь? — Глубоко сидящие глаза Бисина сверкнули молнией. Совсем как в молодые лета — все еще Огненноглазый.

— Да, душит кто-то, — Солдат Иван кивнул в сторону освежеванной туши. — А кто — вопрос… Ты-то, Бисин, как сюда попал? Был слух, что в городе обитаешь?

— Добрые люди на вертолете подбросили… Дай, думаю, еще разок перед смертью обойду Тяновы боры.

— На вертолете, говоришь? — Солдат Иван насборил морщинистый лоб. — То-то же вчера шум мотора был слышен…

— Уважили молодчики-вертолетчики.

— Значит, ты прибыл слопцы свои проверить, петли? — сказал Солдат Иван, не меняя тона, как бы в раздумье. — Я так и подумал, что тут кто-то из бывалых таежников чинит разбой…

Два старика, будто бойцовые петухи, задиристо уставились друг на друга, жгут взглядом. Только вместо красных гребешков у них седые, пожелтевшие усы, борода.

— Не в том суть, кто и как ловит, — процедил Бисин сквозь зубы, он уже сообразил, что уклончивый разговор ничего не даст, лучше напрямик топать.

— А в чем же, по-твоему? — сдержанно спросил другой.

— А в том, почему ты, сяк-так, обираешь чужие слопцы? Наши коми мужики за это, сам знаешь, как наказывали…