Внезапно зубы Юджина разжались от мощного удара дубинкой по голове, а сам он отлетел в сторону. Михаэль через плывущую перед глазами дымку лишь успел увидеть, как охранник морга избивает Левинсона дубинкой, а тот, не обращая внимания на удары, ползёт к ноге мужчины. Санитар постепенно терял сознание – сказывался удар затылком об пол, голова кружилась, ужасно тошнило. Михаэль увидел, как Левинсон впился зубами в запястье охранника и после этого санитар откинулся на пол, из последних сил перевернувшись на бок. В этот момент он с сожалением думал о том, что больше не увидит своих родных, и что всё так неудачно закончилось как для него, так и для его коллег. Чувство горести постепенно сменялось безразличием. Михаэль сейчас просто хотел спать. Он лежал, глядя на то, как охранник пытается давить на полицейскую дубинку обеими руками, чтобы не дать Левинсону встать. Видел также, как наконец-то объявился другой его коллега-патологоанатом из соседнего помещения за стенкой, прибежавший на крик – он был в верхней одежде, видимо, собирался идти домой, а на шее висели наушники. Шума и звуков борьбы сразу не услышал, а вот крик уловить смог. Коллеги вдвоём сумели вытолкать озверевшего Левинсона наружу за дверь, но тот умудрился в последний момент укусить ещё одного человека за пальцы. Михаэль уже начал выключаться. Перед лицом плыли различные картинки, во рту стоял горький и неприятный привкус. В этот момент сознание было будто отслоено от тела. Михаэль думал о том, что и он, и эти двое, скорее всего, также потеряют человеческий облик в результате заражения, и случится это всего через несколько часов. Или минут. И что пока люди догадаются, что происходит, заражены будут уже тысячи или десятки тысяч, а распространение болезни уже практически невозможно будет остановить без огромных человеческих жертв. И что многие города будут закрыты… и как родные и близкие окажутся в эпицентрах эпидемии, и что у них практически не будет шансов бежать, особенно у пожилых. И что большинство детей и стариков, попавших в зону заражения, обречены. Михаэль винил себя за то, что не смог уберечься и, самое главное, не успел никого предупредить. Будет потеряно время, так необходимое для предотвращения вспышки болезни. Катастрофа из-за неудачно сложившихся обстоятельств. Еще пять минут – и всё пошло бы по-другому. А тут… Божье Предопределение, не иначе. И самое главное, что понимал Михаэль – он получил достаточно тяжёлую черепно-мозговую травму, и вирус его убьёт, скорее всего, ещё до того как он очнётся. Последним чувством, которое он испытал в своей жизни, прежде чем погрузиться в темноту – было чувство глубочайшего разочарования.

24 апреля. Киев. Оливия Тэйлор

Поговорив с Михаэлем Боком из Франкфурта, Оливия немного успокоилась. Она была уверена, что Михаэль донесёт срочную информацию до всех, кого только можно. Судя по разговору, он был человеком серьёзным и поверил во всё то, что она говорила. Это хорошо. Потому как на счету каждая минута, и ответственный помощник в стране, откуда, фактически, начинается эпидемия, был очень кстати. Он сможет предупредить все необходимые службы Германии максимально быстро, и благодаря вовремя принятым мерам катастрофического масштаба распространения вируса получится избежать. В этом плане Оливии повезло, что Михаэль взял трубку, выслушал её, и не послал куда подальше. И что телефон так вовремя оказался рядом, а не лежал где-то в камере хранения с севшей батареей.

От сердца немного отлегло. Однако это было только начало. Во-первых, было абсолютно непонятно, кого ещё успел заразить Юджин и полетели ли эти заражённые куда-то в другие страны, или все как один оказались в Германии. В первом случае – ситуация очень страшная. Во втором – просто страшная. И если Германию ещё как-то можно посадить на карантин и даже закрыть въезды и выезды, то если заражённые оказались за её пределами – при этом, непонятно было, где их сейчас искать – то в дело придётся включаться спецслужбам, чтобы выявить местоположения инфицированных. А это время, которого нет. Самым страшным врагом сейчас являлось именно время.

Собравшись с мыслями и быстро проанализировав, что еще можно сделать, Оливия набрала номер куратора проекта в ЦРУ, чтобы доложить о ситуации. Руководитель ответил после первого же гудка – телефон для связи у него всегда был под рукой, и днём и ночью:

– Здравствуйте, Оливия, – сразу начал он, – обычно мы связываемся через господина Левинсона, и я полагаю, что если вы звоните мне, у вас есть все основания для такого звонка?

– Доброй ночи, господин Карпентер. Да, я звоню вам со срочным известием, и мне понадобится вся ваша поддержка. Пожалуйста, уделите мне всё свое время. Вопрос не терпит отлагательств.

– Хорошо, – согласился Карпентер, – я весь – внимание.

– Новости у меня на самом деле самые плохие, какие только можно придумать. Я пыталась дозвониться до Юджина, он как раз должен был на тот момент делать пересадку во Франкфурте, чтобы лететь в Нью-Йорк. Мне он прислал сообщение, что скорее всего до Нью-Йорка не долетит – предполагаю, что писал в самолете, а дошло уже когда телефон оказался в зоне действия связи в аэропорту. Я пробовала ему перезвонить, получилось раза с десятого, наверное. Взял трубку санитар клиники «Нордвест» во Франкфурте и сообщил, что господин Левинсон сегодня ночью, ближе к утру, поступил к ним в реанимацию, и практически сразу скончался. Сейчас его тело передано в морг «Нордвеста» и ожидает разрешения жены на транспортировку…

– Очень печально это слышать, Оливия, – вздохнул Джон, – к сожалению, такое бывает, хотя я очень удручён этими обстоятельствами хотя бы ввиду того, что Юджин вёл настолько ответственный и значимый проект. У вас есть все данные по исследования на руках, вы сможете временно возглавить лабораторию, пока мы не решим, что…

– Извините, что перебиваю, сэр, но здесь речь не о смерти Левинсона, хоть это и большая утрата для всех нас. Есть нечто более важное и срочное.

– Излагайте. Но я уже начинаю беспокоиться, если смерть одного из наших лучших учёных – не самое главное и срочное для вас.

– В общем… я не знаю, в курсе вы или нет – но Юджина вчера укусила лабораторная крыса, инфицированная вирусом бешенства, причём мутировавшим в самую опасную его вариацию на сегодняшний день.

– Нет, он мне этого не говорил. Решил умолчать, видимо. Ах, Юджин, Юджин… любитель преуменьшать проблемы. Так, и вы думаете, что именно это его сгубило?

– К сожалению, сэр, я не то что думаю, а уверена на сто процентов. Я полагаю, вы читали вчерашний отчёт? В котором говорилось о странном поведении крыс в терминальной стадии болезни. И в первую очередь – о том, что после клинической смерти происходит перезапуск организма и крысы оживают. При этом мозг у них практически отключен – выполняет лишь самые базовые функции, будто в режиме энергосбережения.

– Да, это я читал ещё вчера утром. Что-то ещё обнаружилось?

– К сожалению, да. Обнаружилось. Подопытные перестают чувствовать боль и физические повреждения, но у них просыпается немотивированная агрессия и желание убивать незаражённых, выявлены случаи каннибализма…

– И каким образом это относится к Левинсону? – перебил Джон. – Давайте по существу. Вы говорите, что Юджина сгубил ваш штамм после укуса заражённой крысы. Он умер во Франкфурте, что мне кажется странным – потому как если его укусили вчера, то почему он умер сегодня, меньше чем через сутки. Вы не думаете, что это мог быть простой инфаркт, а заражение – это не причина, а всего лишь сопутствующий фактор?

– Нет, дело не в этом. Могло быть что угодно, конечно. Но я расспросила сотрудника морга, что он слышал, и он сказал мне, что Юджин, когда его привезли, абсолютно не контролировал себя, бросался на людей, покусал несколько человек – и в самолете, и в аэропорту, и фельдшеров неотложной помощи.

– То есть вы хотите сказать, что он вёл себя ровно так, как вели себя ваши лабораторные крысы в тяжелой стадии болезни?