– Вы совершенно верно поняли. И самое главное в этой истории то, что вирус крайне заразен. Крайне. И если, как говорил тот санитар, Левинсон несколько человек укусил – то можно быть уверенными в том, что эти люди тоже заражены. А потом они заразят своих родных и близких, и так далее по цепочке. К сожалению, господин Карпентер, мы стоим на пороге очень масштабной эпидемии. И в наших силах её хотя бы локализовать.
– Ясно. Очень, очень плохо. Просто ужасно. Я, конечно, через наших коллег сделаю запрос по пассажирам самолёта, которым летел Левинсон, а также по фельдшерам скорой, которые его везли, но насколько это решит проблему и не пропустим ли мы ничего – большой вопрос. Я подозреваю, что речь идёт о всемирном карантине, если в течение пары суток мы не выявим очаги и не устраним их. Тогда такой вопрос, Оливия: что по времени протекания болезни? Рассказывайте всё, только кратко и основное.
Оливия Тэйлор кратко изложила все детали исследования, попутно обрисовав симптомы и указав на то, что антибиотики и вакцины, работающие на вирусе бешенства, совершенно отказываются работать на мутировавшем штамме. И, в конечном счёте, это очень сильно осложнит борьбу с болезнью. Джон слушал очень внимательно, соображая, что делать дальше. Затем спросил:
– Скажите, Оливия, вы точно никому ничего не говорили? Даже тому санитару?
– Точно, сэр, – соврала она, зная, что через пару часов всё будет известно. Но ей нужно было выгадать время. Оливия понимала, что ЦРУ и правительство США будут заботиться только о самих США, им глубоко наплевать на судьбу Европы, однако, в конечном счёте, это нанесёт удар и по Северной Америке, ввиду неконтролируемой миграции людей на планете. Она понимала это как никто другой, лучше всех осознавая природу того продукта, над которым трудилась целая лаборатория в течение нескольких месяцев. И Оливия чётко решила, что передаст данные куда только сможет в максимально кратчайшие сроки. Равно как она понимала, что это положит конец её карьере. Но молчать было нельзя – слишком стремительным будет развитие эпидемии, если не принять должные меры прямо сейчас.
– Хорошо. Тогда я соберу совещание сейчас же. Поднять на ноги все службы будет не так просто – всё же ночь на дворе, но козырных тузов я побеспокою. Вы же не должны, даже под страхом смерти, никому говорить о том, что знаете! Всю связь держать только через меня. Это вопрос национальной безопасности. Вы понимаете, что будет, если обо всём узнают в ООН? Что США под боком у Европы разрабатывали супервирус, который в итоге по европейцам и ударил. За это по голове не погладят, точно!
– Господин Карпентер, я вас поняла. А всё же – если я попробую прозвониться в правительства и министерства по всей Европе и без подробностей и анонимно – но сообщить о необходимости поднять на уши весь Евросоюз в части биологической угрозы? – Оливия решила «прощупать почву» и понять реакцию руководителя, чтобы определить, что делать дальше.
– Ни в коем случае! Даже не вздумайте. Я сам всё решу. Чтоб никакой самодеятельности. Вам это понятно?
– Да, я всё поняла. Не буду.
– Хорошо. Будьте на связи и ждите моего сигнала.
Джон повесил трубку. Оливия была вне себя от ярости: идиот-руководитель сейчас потеряет кучу времени и конечно же никого не предупредит именно в том регионе, где надо действовать максимально быстро. А в США сейчас глубокая ночь, и действовать службы начнут дай Бог если часов через девять или десять. А то пока среагируют, пока информация пройдёт через кучу начальников на местах – так и все пятнадцать. К тому моменту в Европе уже будут сотни или тысячи заражённых. Люди контактируют между собой, едят из общей посуды, чихают и кашляют друг на друга – а через попадание слюны на слизистую глаза или рта заражение почти гарантировано, целуются, в конце концов. Один ребенок в школе или детском саду заразит всех остальных в группе, те по цепочке разнесут по домам, ну и пошло-поехало. Плюс покусы, если реакции будут идентичны тому, что уже удалось увидеть на подопытных объектах в лаборатории. Нет, действовать нужно быстро. Михаэль сейчас звонит всем кому только можно в Германии, это хорошо. Поэтому можно начинать оповещать соседние страны. Работа предстоит непростая…
Оливия нашла телефон Оперативной Секции Безопасности ООН в Женеве, на который обычно принимались звонки в случае чрезвычайных ситуаций, и набрала номер. Раздались частые гудки, соединение установить не удалось. «Странно», – подумала она, – «может, у них уже телефон разрывается от звонков? Тем лучше, если так!». Затем нашёлся телефон Всемирной Организации Здравоохранения – также при ООН в Женеве. Набрала и этот номер. И опять не смогла дозвониться. Почуяв неладное, Оливия зашла в приложение оператора и с удивлением, сменяющимся негодованием, обнаружила, что её сим-карта заблокирована и дозвониться она никуда не может. Позвала коллег по лаборатории, попросила их телефоны. Тотчас же выяснилось, что и их номера также заблокированы. Дозвониться по бесплатному номеру службы спасения не удалось – в лаборатории, находящейся под землёй, кто-то дистанционно отключил ресивер радиосигнала с антенны. Связь пропала вообще вся. А через несколько секунд также отключился вай-фай роутер и пропал интернет.
«Вот же сволочь, а! Главное – как быстро среагировал, ты смотри! Интересно, а Левинсон знал о системе дистанционного контроля коммуникаций, заложенной при проектировании и строительстве лаборатории? Наверняка ведь знал…» – думала Оливия, стоя посреди лаборатории и совершенно не понимая, что ей делать дальше. Связи с внешним миром не было никакой, а до конца рабочей смены лифт был заблокирован из соображений безопасности, и выйти на улицу не представлялось возможным. План был провален. Когда кончится рабочая смена, её на выходе под белы рученьки примет служба безопасности родной конторы. А что будет дальше – неизвестно. Если её отправят спешно в США, это будет вполне ожидаемо. Если посадят в тюрьму на Родине – а скорее всего, так оно и случится, то это очень плохо, разумеется. Но в случае распространения заразы она будет изолирована. Хотя это слабо утешает, если обвинят по какой-нибудь очень неприятной статье типа раскрытия государственной тайны. Любой расклад – большой и жирный минус. Оливия хотела предупредить всех, кого можно предупредить, и таким образом хоть как-то повлиять на ситуацию, но проиграла, так и не успев сделать ничего существенного. «Эх, знать бы расклад наперёд… я бы тебе, дорогой Джонни, последнему позвонила сегодня. Но кто бы знал…». Оливия села на стул и расплакалась. Первый раз за последние лет десять, наверное. «Проиграла… почти всухую».
Тем временем, в «стекляшке» возле входа в здание, на проходной у охранника на нулевом этаже завибрировал телефон. На номер аппарата, молчавшего последние полгода, пришло одно единственное сообщение. Писал Джон Карпентер, в записной книжке записанный как «Руководство». В сообщении было указано: «Код 9. Проект закрывается». Охранник, вежливый и улыбчивый мужчина, мимо которого каждое утро проходил ныне покойный Юджин Левинсон, отправил обратное письмо для контроля поступившего распоряжения: «Вторая часть кода?». Через несколько секунд ему прилетело еще одно сообщение: «Вторая часть кода – 11». Перекрёстный контроль, на случай ошибок – сознательных или случайных. Охранник написал в ответ: «Принято. Приступаю».
Сотрудник отдела внутренней безопасности ЦРУ, лейтенант Скотт Морган, работавший под видом обычного охранника на КПП лаборатории, пультом заблокировал электрозамок на входной двери, затем встал со своего места, прошёл к дверце электрощитка в углу справа от входа и открыл ключом замок. За небольшой, неприметной металлической дверкой был всего-навсего один электронный терминал размером с две пачки сигарет с электронным табло и панелью с цифрами. Скотт Морган ввёл код 9-11, и нажал на кнопку.
Откуда-то из-за стены раздался гул помпы, которая начала забирать из резервуара между этажами газ на основе фентонила и гнать его через систему вентиляции вниз, в рабочие кабинеты и коридор. На опустошение цистерны требовалось несколько минут. Чтобы зря не тратить время, Скотт достал из шкафчика позади рабочего места большую спортивную сумку и набор инструментов в маленьком пластиковом кейсе, надел закрытую куртку, перчатки, нацепил газовую маску на лицо и закрепил в рюкзаке за спиной небольшой баллон со сжатым воздухом. Его должно хватить примерно на сорок минут, этого будет вполне достаточно. Из небольшой металлической коробочки размером с сигарную шкатулку, лежавшую там же в шкафчике, Скотт Морган достал ручку-шприц, наполненную налоксоном. Одна единственная доза на всю лабораторию предназначалась именно ему, если операция пойдёт под кодом 9-11. Инъекция налоксона должна спасти его при передозировке фентонилом. Морган был абсолютно уверен, что проблем быть не должно, газовая маска не протечёт и воздуха хватит, и ему не придётся хлебнуть усыпляющего газа на базе сильнодействующего анальгетика, но необходимость присутствия в кармане инъекции была продиктована инструкциями по безопасности. Да и бережёного Бог бережёт.
