— Вей-о-о-о!.. Хозяин мой дорогой!..

На другой стороне улицы, за высоким забором, вскинула голову Вахра-вэш, вдова гончара.

Она только что стащила одного за другим троих своих отпрысков со старой шелковицы, растущей во дворике, и теперь пыталась оттереть их, брыкающихся и вопящих, от ягодного сока.

Никак нельзя назвать легкой и радостной жизнь женщины, которая осталась без мужа и должна одна заботиться о двух мальчишках (которые, как подрастут, непременно станут разбойниками) и девочке (которая, судя по всему, будет атаманшей в этой семейной банде). Родственники обещали найти хорошего человека, который возьмет ее второй женой... Ох, лучше бы деньгами помогли! Ведь ясно, что с такой оравой ее в свой дом никто не впустит... Так или иначе, приходится пока жить на то, что оставил покойный муж. Но ведь гончар — не ювелир, много ли он мог оставить вдове и сиротам?

И все же вчера Вахра-вэш отказалась от денег. Отказалась от монет, которые заманчиво пересыпала с ладони на ладонь зеленоглазая грайанская женщина. Ах, как звенели эти монеты!.. Но не могла, не могла Вахра-вэш, беззащитная вдова, пустить под свой кров — даже на несколько дней — этих странных чужеземцев! И зачем им понадобился именно ее дом? У спутников зеленоглазой госпожи были разбойничьи рожи. Чего стоил один этот громила, которого Вахра-вэш не рискнула впустить во дворик... Ну, нельзя с такими людьми оставаться под одной крышей, страшно же!..

Когда зеленоглазая поняла, что ей не сломить упорство вдовы, она предложила другую сделку. В доме напротив поселились двое грайанцев. Вахра-вэш получит полновесную серебряную монету, если согласится наблюдать сквозь щель в калитке за тем, что происходит у приезжих. А если случится что-то необычное — немедленно бежать в дорожный приют, что за две улицы отсюда, и спросить госпожу Арлину. За важные новости та подарит еще одну серебряную монету.

Это совсем другое дело! Подглядывать в щелку за тем, что творится на улице, — любимое занятие женщин Нарра-до. Они это делают бесплатно и ежедневно. Вот только улочка, на которой живет вдова гончара, тихая да скучная, ничего там не происходит...

Но сейчас-то ясно был слышен шум!

Выпустив визжащего сынишку, который тут же умчался прочь, Вахра-вэш поспешила к калитке. Но опоздала, дверь напротив уже пропустила во двор двух мужчин, старого и молодого, и захлопнулась за ними. А вдова гончара узрела улицу, на которой валялись двое — то ли мертвые, то ли потерявшие сознание.

«Наверное, их ограбили... ах, бедняги, среди бела дня! Закричать? Созвать соседей?.. Не стоит: из-за угла кто-то вышел, старается привести их в чувство. Ну и хорошо, не придется лезть в чужие дела...»

Гораздо больше, чем судьба незнакомых прохожих, волновал Вахру-вэш вопрос: заинтересует ли зеленоглазую Арлину эта история? Увы, вряд ли. Это не про грайанцев из дома напротив. Значит, не стоит и времени зря тратить, можно заняться детками... Кстати, где они?.. Ах, шакалье отродье! Старшие запихали младшего в печь! Хвала Единому, что она холодная!..

Женщина ринулась в угол дворика, к глиняной круглой печурке, выбросив из головы мысли о чужих людях и чужом доме.

Чинзур, склонившись над одним из лежащих, пытался привести его в сознание. Очнувшись, верзила вместо благодарности сгреб его за грудки:

— Ты, грайанская мразь! Где ты был, когда мы дрались?!

— Разве это мое дело — драться? — взвизгнул Чинзур. — Разве мне Хайшерхо за это платит? Я добычу указал, а вы со стариком справиться без меня не можете, да?

— Ладно, с тобой потом разберемся... А этот парень бьет крепко, задуши его Гхурух...

Покачиваясь, верзила встал и со стоном ухватился за голову. Его приятель очнулся, сел и, тупо ворочая глазами, пытался вспомнить, где он находится и как сюда попал.

— Илларни ушел туда, — кивнул Чинзур в сторону глиняного забора.

— Оставайся и сторожи! — хмуро приказал тот из наррабанцев, что стоял на ногах. — Вернусь с подмогой... — Он пошатнулся и вновь потер голову. — Нет, сам не вернусь, пришлю кого-нибудь... А ты гляди в оба! Если звездочет покинет дом — колючкой прицепись к его одежде! Ты его уже упустил, не обгадься еще раз! Хайшерхо умеет гневаться!

Чинзур мрачно кивнул. Он кое-что слышал об этом...

Наррабанец помог своему товарищу подняться на ноги, и оба, поддерживая друг друга, удалились.

Чинзур сел у глиняного забора, обхватил колени руками, низко опустил голову... Не то усталый путник, не то незадачливый нищий, избравший для промысла слишком тихую улочку... Любой прохожий равнодушно прошел бы мимо, скользнув взглядом по этой тихой серой тени...

Три человека, сошедших с ума от счастья, пытались что-то друг другу объяснить — и не слышали друг друга.

Илларни задыхался, сердцебиение мешало ему говорить, но он все же бормотал что-то бессвязное, сам не понимая, что именно.

Нурайна звонким, совсем юным голосом выпевала каждое слово:

— Учитель! Радость-то, радость!.. Да мы весь Наррабан готовы были перерыть... Добры к нам Безликие, ах как добры...

И льнула к плечу старика, прижималась лицом к полотну рубахи — ей хотелось убедиться, что это не сон, не наваждение, не шутка Многоликой.

Орешек ревниво оттирал ее от Илларни:

— Уйди, совсем человека замучила! Ему надо вина глотнуть, прилечь, ворот расшнуровать... дай помогу, хозяин... Пять лет, с ума сойти!.. Ну, теперь домой, теперь все хорошо будет... может, лепешку, а? Или слив?.. Вей-о! Господин мой, что с тобой?!

Илларни вдруг посерел, глаза как-то странно запали. Белые, тонкие, как шнурки, губы что-то беззвучно шептали, а рука слабо подрагивала перед грудью, отталкивая что-то невидимое. Старый ученый был похож на человека, на глазах у которого лучший друг превратился в Подгорного Людоеда и теперь намеревается его сожрать.

Нурайна первой сообразила, в чем дело, и с коротким смешком указала на грудь Орешка, где из-под куртки предательски выскользнула серебряная пластинка с выгравированным соколом.

«Пра-авильно, от такого позеленеешь! Увидеть знак Клана на груди у собственного слуги, которого с детства в своем доме растил... да тут спятить можно! Если б я такую штуку углядел у кого-нибудь из грузчиков в Аршмире — взял бы лукошко и пошел бы на пристань землянику собирать!..»

— Хозя-аин! Да все в порядке, хозяин, я ж все объясню! Вина глотни... вот так, хорошо... — Орешек поспешно убрал цепочку под куртку. — Ну да, я теперь немножко Сокол, но это ничего, не обращай внимания... вот подушку под бок поудобнее... А ты чего хохочешь, верблюдица белая? Или не слышишь — в калитку кто-то барабанит? — Орешек перешел на наррабанский язык с нарочито сварливыми интонациями: — Ступай, женщина, отвори, не мешай мужчинам беседовать!..

Пухлая смуглая девица с круглыми, немного навыкате глазами тревожно глядела на Нурайну.

— Я — Сахна-шиу, дочь Таххара... Он владелец дорожного приюта... У нас умирает женщина, грайанка. При ней никого из земляков, и она боится, что ее похоронят не по-грайанскому обычаю. Послала за тобой, госпожа, потому что у нее в Нарра-до других знакомых нет.

— Ты ошиблась, голубушка. Я недавно в этом городе и никого здесь не знаю.

— Знаешь, Нурайна-шиу! Вы с ней сегодня на мечах дрались. Да ты не бойся, на погребение тебе тратиться не придется: у нее деньги есть, она весь кошелек тебе оставляет.

Нурайна нахмурилась:

— Аранша?! Не может быть! Она была совсем здорова! Я же ее не... она же не...

— Вот и мы думали — здорова! Пришла такая веселая, всех в приюте вином угостила, сама с мужчинами пила... а потом глаза закатились, упала, страх такой... Лекарь сказал: иногда удар не сразу дает о себе знать... Умирает, бедняжка, и ни одного грайанца рядом, ни словечка на родном языке...

— Погоди... как — ни одного грайанца? С ней же двое были, мужчина и женщина!

— Случайные какие-то, уехали уже. А она твердит: костер, костер...