— Оля, — говорит Холодов, — выходи за меня замуж. Зачем тебе обязательно нужно на ту сторону? Давай еще погуляем тут.

— Бежим, бежим, у тебя ни жилплощади нет, ничего, какой же ты муж?

Кировский мост разводят. Бегут, бегут по ожившему асфальту полуночники.

Олег остался стоять. Спрятанная в чреве моста огромная разводная машина повезла Олю в сторону от него.

— В кооператив вступим, — обещает Холодов, — деньги вполне можно скопить, однокомнатную квартиру получим...

— Прыгай, прыгай скорее, ведь один останешься.

Холодов прыгнул. Бегут, торопятся...

Под мостом плывут в лодке Францев и художница Майя.

Холодов первый заметил, тотчас закричал:

— Эй! Пашка! Олечка, гляди-ка, это же Францев с девушкой на спунинге... — Очень оживился Холодов.

Оля посмотрела и вся притихла, потянула Холодова дальше:

— Бежим скорее...

...Миновали мост. Идут парком Ленина. Тут темнее, чем на открытом мосту. Совсем черные стоят липы. Памятник «Стерегущему» тоже черный. Целуются парочки на скамейках.

Оля теперь продела свою руку под руку Холодова.

— Мы с тобой хорошо будем жить, Олечка, — говорит Холодов, — я техникум кончу. Будем академической греблей заниматься, я и на баке и на загрёбе могу, а ты на руле...

Оля остановилась. Она смотрит на Холодова, и глаза у нее совсем круглые.

— Я буду на руле, а ты на баке, а как же мы будем без любви? И заплакала. Слезы тут как тут.

...Вот они идут дальше по парку Ленина.

— Ты не думай, что любовь не придет, — говорит Холодов. — Я тоже ведь тебя не сразу полюбил. Постепенно.

Лодки тесно стоят, уткнулись носами в кромку Крестовского острова. К утру нанесло ветерок. Качнулись лодки. На каждой — шалашик из камышей. Порозовел от невидимого еще солнца лев на стрелке Елагина острова.

Майка тихонько поет. Но здесь уже кончается город, здесь уже море, и потому песня слышится далеко.

— Ты устал, Францев, — говорит Майка. — Дай я попробую погрести.

— Сейчас уже некогда, Майка. Мне к восьми на смену. Ты будешь приходить к нам в гребной клуб?

— Буду.

— Я тебя научу гресть. Хоть на распашной лодке, хоть на парной.

— Я приду обязательно. Может быть, что-нибудь порисую.

— Ты, наверное, тоже устала сидеть. Ведь тут всё равно что на велосипеде. Нужно баланс держать.

— Спасибо тебе, Паша. Я никогда так помногу не пела.

Они плывут против стадиона Кирова. Солнца еще не видать, а верхушка большой чаши стадиона уже теплится, уже солнце близко. Только и есть на воде, что лодка-спунинг, да еще яхту гонит ветер-утренник к Вольному острову.

— Я в себя очень верю, — говорит Паша Францев. — Мне, в общем, достаточно времени в каждых сутках. Я могу победить и самого себя, и Широкова, и кого там еще? Только знаешь, чего мне не хватает?

— Чего же?

Паша вдруг смутился:

— Может быть, тебя... Или не тебя. Я еще не знаю... Наверное, тебя...

— Любовь с первого взгляда?

Паша поднял валёк. Лодка вильнула набок. Майка схватилась за борта.

— Вот вывалю тебя сейчас в море, и всё, — грозится Паша.

— Ну а как же ты без меня будешь? А? Как же ты без меня-то? — Глаза у Майки зеленые стали, или это свет на воде такой...

— Давай причалим сейчас к пляжу и купнемся, — предлагает Паша.

— Давай.

Лодка приткнулась к песку. Пляж пустой. Один только сивогрудый пенсионер машет руками. Зарядку делает.

...В двух соседних раздевальных кабинках видны ноги. Майкины и Пашины ноги. Они переступают путы одёжек.

Майка и Паша сходятся возле воды, берутся за руки, бегут... Утренняя вода гладка, никем еще не нарушена.

Пенсионер прервал зарядку. Глядит на них. Они близко-близко прислонились друг к дружке.

Майка на лавочке под липой расположилась с мольбертиком. Рисует парней, как они выносят из эллинга драгоценного дерева лодки-скифы.

Мастера спорта и нахальные юнцы третьеразрядники интересуются Майкиным рисованием.

Один подошел, с бакенбардами:

— Девушка, я могу под Пушкина позировать. Меня уже рисовали вместо Пушкина. Могу вам предложить свои услуги.

Майка только зыркнула на него.

Другой подошел, с ответственным видом. Видать, из клубного руководства.

— Вы это для себя рисуете или по заданию? Если что надо, мы вам можем оказать содействие...

— Будьте добры, отойдите немного в сторону, а то из-за вас ничего не видно.

...Есть еще молчаливые, робкие, уважительные люди, которым тоже хочется вступить в общение с Майкой, но пока еще не рискнуть. Они стоят в сторонке или без нужды шмыгают мимо.

Подчалил к бону Роман Широков. Следом тренерский катер. Внимание гребного клуба сразу переместилось с Майки на олимпийского чемпиона.

Человек с бакенбардами быстро сбежал по бону к воде, подхватил широковское весло, помог мягко привалить бортом к плоту. Ответственный человек тоже спустился к чемпиону, поговорил с ним:

— Что, Ромочка, до Лахты сходили?

Лицо у чемпиона малоподвижно. На нем устоялось выражение спокойствия, как бывает у всякого человека, одолевшего очень большую работу.

— А чего я на Лахте забыл?

...Тренер подошел, Сергей Герасимович.

— Всё-таки ты, Роман, не дорабатываешь корпусом. Захват у тебя полноценный, протяжка активная, а конец гребка разгильдяйский. Вот как будто певец затянул октавой, пыжится, пыжится, а не вытянуть: кишка тонка.

— Ну, Сергей Герасимович, — говорит ответственный человек, — хоть бы еще кому в мире иметь такой гребок, как у Широкова...

— Спортивная форма и техника очень высоки у Длугановича и у Маккензи. На первенстве Европы силы будут примерно равные. У кого нервишки не сдадут к финишу, тот и победит. Я потому и требую от Романа, чтобы он не позволял себе ослаблять гребок к концу. Это уже не только физическое, но и волевое усилие нужно. Волю надо тренировать.

— Длуганович — левша, — говорит Широков, — он баковым веслом перегребает, а у Маккензи папа миллионер. Ему вся эта гребля, в общем, до лампочки...

— Тут один парнишка у нас в клубе тренируется, — говорит ответственный человек, — он все ночи напролет на воде. Хочет у тебя выиграть на первенстве города.

— Видно, его девки не любят, — говорит Широков. — А то бы нашел чем поинтереснее заняться.

Он выдернул из воды скиф. Несет его на плече к эллингу. На борту лодки выведено ее имя: «Непомерность».

Майка смотрит на чемпиона.

Широков тоже ее заметил. Поставил скиф на козелки. Принялся его охаживать ветошью.

— Да я оботру, Роман Николаич... — Это боцман хочет хоть чем услужить чемпиону.

— Моя лодочка хозяина любит. Ее надо по шерстке гладить. — Широков сказал громко и поглядел на Майку. Она тотчас отвлеклась от мольбертика, взглянула на чемпиона.

...Четверка идет к бону, бригада Пушкаря.

— Баковые, табань! — командует рулевой Оля.

Пристроили лодку в эллинге и все гурьбой к Майке. Пушкарь, правда, позади всех, снисходительно усмехается. Холодов остался на бону, что-то толкует рулевому.

— Здрасте! — Это Севочка Лакшин. — Мы Пашу Францева в заливе встретили. Он в Выборг пошел или еще куда подальше. Сказал, чтобы я ему тут на берегу заместителем был. Я всегда пожалуйста.

— Мы всей командой готовы... — Это Володя Рубин выступил вперед. — Мы же ведь комсомольцы, каждый за всех, все за каждого.

— А вы не занимаетесь академической греблей? — солидно вступает в разговор Пушкарь. — Обязательно нужно заниматься академической греблей. Давайте мы вас поучим. Севочка, возьми в эллинге весло.

...Всей бригадой сажают Майку в учебный ящик.

— Вот эта тележка называется сляйд, — учит Севочка Лакшин. — Когда заносишь весло, на ней нужно подъезжать медленно, а как захватил воду, тут уж кати вовсю.