— Прям уж, утром... — оспорила мужа Татьяна Максимовна. Муж осердился:
— А ты не курлычь. Всю жизню так...
Под бульканье стариков я читаю бумаги Федора Ивановича Торякова. В военном билете в графе специальность записано: «Не имеет. Крестьянин-колхозник. Окончил два класса Нюрговичской начальной школы Капшинского района в 1912 году. Впервые призван в армию в 1920-м, служил по 22-й. Рост 168. Округлость головы 56. Размер противогаза 3. Размер обуви 42.
Во второй раз призван 23 июня 1941 года, зачислен в 751 стрелковый полк. Уволен в сентябре 1945-го. 2 ранения легких. Медали “За отвагу”, “За боевые заслуги”, “За победу над Германией в Великой Отечественной войне”».
Орден Отечественной войны I степени Федору Ивановичу вручили в ознаменование сорокалетия Победы. Орден в коробочке. Пробуровили дырку в лацкане пиджака, прикрутили на надлежащее ордену место.
— Первой степени дали, раненый дак, знаешь... Тут говорили, на инвалидность подай, а ранения-те легкие... — Федор Иванович повинился за свои легкие ранения, как будто его вина в том, что не тяжелые. Пенсия у него была колхозная — в совхозе не успел поработать — 56 рублей.
Он сидел за столом смущенный, порозовевший и еще по-зимнему обросший, кудлатый, лысина не постигла его; всю зиму не стригся, в сивой опушке бороды. Мой товарищ предложил:
— Давайте я вас постригу, Федор Иванович. Я в армии все отделение стриг. Ножницы найдутся?
Татьяна Максимовна принесла ножницы, массивные, по виду выделки старого времени.
— Из Германии он привезши дак, — сообщила хозяйка. — Овец стрижем. Ни разу не точены. А все стригу-у-т.
— Попали дак... Думаю, дай возьму... Сталь хорошая, — одобрил немецкую вещь хозяин.
Его единственный привезенный с войны трофей сгодился и в этом случае. Федора Ивановича постригли овечьими ножницами «по-молодежному», подрубили бороду, он стал прелесть как хорош, ну, прямо Хемингуэй из сувенирного киоска.
Я продолжал чтение бумаг Федора Ивановича Торякова. Красноармейская книжка. Карельский фонт — 1941. Ленинградский, Волховский — 1943. 2-й Прибалтийский, 1-й Белорусский, 2-й Белорусский — 1944 — 1945. В красноармейскую книжку занесена каждая вещь, выданная солдату-стрелку за весь срок службы. Есть и отметки об их возвращении в хозяйство ротного старшины по истечении срока. Понятно, что вещи не все возвратились (слава богу, что возвратился в Нюрговичи стрелок!). Шапка зимняя. Пилотка. Шинель. Гимнастерка х/б. Шаровары х/б. Шаровары ватные. Рубаха нательная. Кальсоны. Полотенца. Портянки летние. Портянки зимние. Сапоги. Ботинки. Обмотки. Валенки. Ремень поясной, брючный, ружейный. Сумка для ручных гранат. Ранец. Котелок. Фляга. Чехол к котелку.
Стопка грамот за победные бои.
«Товарищу Торякову. Дважды нам салютовала родная Москва! Верховный Главнокомандующий дважды объявил нам благодарность за отличные боевые действия. Поздравляю Вас с успешным выполнением приказа командования и выражаю уверенность, что Вы отдадите все силы борьбе за новые победы могучего советского оружия. Будем еще крепче бить проклятого немца! Желаю Вам новых боевых успехов! Вперед, друзья мои! Смерть немецким захватчикам!
20 января 1945 года.
Командир соединения гвардии полковник Н. Каладзе».
«Красноармейцу Торякову Федору Ивановичу. Вам, участнику прорыва обороны немцев на плацдарме на западном берегу реки Нарев севернее Варшавы, приказом Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища Сталина от 17 января 1945 г. за отличные боевые действия объявлена благодарность.
Командир части майор....». Подпись неразборчива.
И еще грамоты за освобождение городов Гдыня, Росток, Штеттин, за форсирование Одера.
Листаю бумаги, заношу в книжечку важное (все важно!). Федор Иванович поглядывает на меня, по выражению его лица видно, что он хотел бы рассказать что-нибудь нужное мне, но не знает, что нужно. Рассказчик он не ахти. О войне поведал однажды такую историю: «Мне политрук говорит: “Записывайся, Федя, в партию”. Я ему говорю: “Я за милую душу, тольки неподкованный я, учиться неколи было, дак... Неловко выйдет”. Он говорит: “Ну ладно, коли так”. И больше не звал».
Самую главную, итоговую и напутственную грамоту в домашнем архиве Федора Ивановича Торякова я приведу целиком. Такую грамоту получил каждый, уходя с Победой домой.
«Боевому товарищу Торякову Ф. И. По решению XII сессии Верховного Совета Союза ССР Вы демобилизуетесь из Действующей армии и возвращаетесь на Родину. Вы прошли большой и тяжелый путь по дорогам войны. Немало суровых испытаний выпало на Вашу долю. Но трудности и лишения, которые пришлось пережить в сражениях и походах, не прошли даром. Под руководством великого Сталина одержана небывалая в истории победа над самым сильным и коварным врагом — гитлеровской Германией. Красная Армия не только отстояла честь и независимость нашей Родины, но и вернула свободу порабощенным народам Европы. На нашу долю выпала великая честь добить врага в центре его звериного логова и водрузить над Берлином Знамя Победы.
В это великое дело внесли свой посильный вклад и Вы, дорогой товарищ! Это о Вас говорил Генералиссимус Советского Союза товарищ Сталин на приеме в Кремле в честь участников Парада Победы, как о “людях простых, обычных, скромных”, “звания у которых нет и чинов мало”, но людях, являющихся такими “винтиками”, которые “держат в состоянии активности наш великий государственный механизм во всех отраслях науки, хозяйства и военного дела”, людях, которые “держат нас, как основание держит вершину”.
За честную службу на благо нашей Родины объявляю Вам благодарность. Теперь Вам предстоит сменить оружие войны на орудия труда. Желаю Вам успехов на новой работе. Будьте и впредь в первых рядах нашего героического народа. Под руководством нашей славной большевистской партии, под водительством Великого Вождя товарища Сталина отдавайте мирному труду все Ваши знания и силы, как отдавали их делу Победы.
Счастливого Вам пути, дорогой товарищ!
Главнокомандующий советскими оккупационными войсками в Германии Маршал Советского Союза Жуков. Член Военного Совета генерал-лейтенант Телегин. 30 августа 1945 г.».
Так провожали с Победой в те не столь отдаленные, но уже исторические времена, напоминали каждому, что он «винтик», обязан ввинтиться в «основание», дабы не похилилась «вершина».
После войны Торяков председательствовал в колхозе в Нюрговичах. Колхоз был маленький — таких колхозов в ту пору насчитывалось в Ленинградской области более десяти тысяч. Тогдашний начальник областного земельного управления Михаил Алексеевич Таиров рассказывал мне, что как-то решили собрать председателей всех до одного на общий актив — и не смогли найти в Ленинграде такого поместительного зала, на 10 000 посадочных мест.
Дела в колхозе у Торякова шли хорошо, это точно известно; успехи основывались на трудолюбии вепсов, на их умении примениться к почве, лесу, погоде. Вепсы — пахари-лесорубы: лес вырубят, делянку раскорчуют, тогда уж пашут и сеют. На этом построил свои экономические расчеты и молодой тогда председатель колхоза Торяков: всем миром занялись лесоповалом, лес сдали шугозерскому леспромхозу и оказались при деньгах на банковском счету. Такая редкость в те года — платежеспособный колхоз. Стали строить дворы, обзаводиться хозяйством... Федор Иванович рассказывал мне о своем коротком председательстве с каким-то неутоленным недоумением: только начали жить в своей родной деревне, и тут укрупнение... Председателей в укрупненные колхозы подобрали пограмотнее. Потом совхозы... Горькое недоумение Федора Ивановича Торякова проистекало из того не поддающегося здравому крестьянскому разумению факта, что в итоге многолетних кампаний-преобразований на его родной земле в Нюрговичах не стало ни пашни, ни скотины, ни покоса, ни работающего в поле крестьянина...
Сам он еще долго бригадирствовал в своем селе, о чем есть свидетельства. Например, такое: «Свидетельство участника Капшинской рай. с/х выставки. Бригадиру колхоза “Большевик” Торякову Ф. И. Получен урожай озимой ржи с 10,5 га по 8 ц. И за хорошее руководство».
