Возможно, скоро я очнусь счастливой, но именно эта Виола, живущая во мне, та, которая впервые держала в руках оружие и чистила картошку, которая прыгала по крышам и спасалась от погони, которая ошиблась в людях минимум трижды, навсегда перестанет существовать. Потому что исчезнут люди, которые были ей дороги. «Прости, Ник. Кажется, я не смогу нас спасти».
Но Ник молчит, отрешенно глядя перед собой. Будто заглядывает мне прямиком в душу. Возможно, все еще ищет что-то, на что смог бы опереться, но доверие, хрупкое и шаткое, что мы успели построить, я разрушила. Осталось ли между нами что-то, способное убедить его в обратном? Я знаю, что у прежней Виолы были чувства, которые могли бы снести любые стены. Но я не она. Увидит ли Ник те же признания в моих глазах? Вряд ли.
– Что тут происходит? – Мой вздох застревает где-то в середине горла, так и не выбравшись наружу, а мир переворачивается вверх ногами, потому что в комнату входит Джесс. – Чего застыл как изваяние? – рявкает он на солдата, сбитого с толку моими пространными речами.
Вот и все. Передышка окончена. Наверняка именно так чувствуют себя лабораторные мыши, знающие, что им не выбраться, а конец близко.
– Отойди, дальше я сам. Максфилд в курсе, – добавляет Джесс, и я понимаю, что смерть твоей девушки от рук родного брата – вот настоящее искусство в уничтожении личности. Отец подстроил всё настолько филигранно, что хочется поаплодировать. Воспользовавшись заминкой, я медленно просовываю ноги сквозь кольцо рук, чтобы веревки оказались спереди, а не за спиной. Джесс замечает мой маневр и делает шаг навстречу. – Кажется, мы знакомы, Виола? – говорит он.
– Вряд ли, – отвечаю я, решительно глядя ему в глаза. Откуда Лаванту-старшему известно о моем существовании – понятно. Вопрос в том, как много ему известно.
– Забавно, правда, когда другие осведомлены о тебе лучше, чем ты сама, – произносит он, подходя все ближе.
Теперь я могу отчетливо разглядеть сходство между братьями – которого не так уж много: глаза с небольшим прищуром да волосы цвета вороного крыла. Только виски у Джесса уже прошиты ранней сединой.
– Стипендиат института Лондон Метрополитен, так и не воспользовавшийся грантом. Дважды проходила отбор в команду по гребле, три раза – в сборную по волейболу и даже в шахматный клуб, но с треском провалилась. Старалась угодить папочке, видно. Экзамены на отлично, с выпускного класса – председатель литературного общества, волонтер в приюте для собак. Что еще? – щелкает он пальцами, пытаясь вспомнить. – Да, выпустила анонимную газетенку, разоблачившую местного профессора-извращенца, неравнодушного к молоденьким студенткам. Бедняге пришлось уволиться, а вот зачинщиков сего действа так и не нашли, – пожимает плечами Джесс. – Курила травку в клубе «Вацио», тебя задержали, но умудрилась замять это дело, не сделав ни одного звонка. Похвально. А не такая уж ты и паинька, морковка, – колкий акцент на последнем слове. – Как же ты оказалась в таком жалком положении?
– Ты не можешь знать обо мне такие вещи, – заявляю я, решительно поднимаясь на ноги. Джесс смеется, но его взгляд колет стеклянной крошкой. То, что сочится в нем, можно назвать только одним подходящим словом – неприязнь.
– Мне известно о тебе гораздо больше, чем ты думаешь, – ядовито добавляет он. – И поверь, некоторые вещи я хотел бы не знать.
Его слова, как гвозди, прибивают меня к стене, спина между лопатками холодеет, но я понимаю: даже такой, насмехающийся, но все же Лавант, лучше, чем бьющий меня по лицу неизвестный парень. Удерживая его взгляд, я пытаюсь освободиться, сжимая пальцы сильно, как только могу, но веревки стянуты настолько, что оставляют на руках красные полосы.
– Вот этого делать не советую, – цедит Джесс и бьёт меня по запястьям.
– Джесс, пожалуйста, – вдруг произносит Ник, глядя исподлобья и сцепив скованные руки в замок. Почему он даже не пытается сопротивляться? Просто сидит, не размыкая пальцы ни на секунду. Смирился? Понимает, что бесполезно?
– Прости, братишка, но ты давно исчерпал кредит доверия, – не поворачиваясь, отвечает Джесс и с силой сжимает мой подбородок, приказывая смотреть ему в глаза. Теперь в них кипит нечто иное – заставляющее зябко ежиться, но не позволяющее отвернуться или зажмуриться. Чувство, на которое способны многие, но не каждый в состоянии выразить его так точно одним лишь взглядом. Ненависть. Настолько раскаленная, что я чувствую ее кожей.
– Руки убери, – сквозь зубы шиплю я, зная, что мои угрозы на него все равно не подействуют. Джесс ухмыляется:
– А то что?
«Тебя спасут только хорошая реакция и отсутствие морали».
Я со всей силы бью ногой по его ступне, а потом – выше, насколько могу дотянуться, надеясь, что попаду. Джесс шипит и отступает. Выражение его лица меняется с недоумевающего на озлобленное. Все в комнате замирают. На секунду я даже чувствую себя способной сбежать, но, прежде чем успеваю что-либо предпринять, грубая рука толкает меня в стену, обхватывает за горло и поднимает над полом. Тело реагирует паникой и рваными попытками освободиться. Мои ноги повисают в воздухе, и кажется, что я вешу минимум втрое больше. Джесс крепче сжимает пальцы, почти перекрывая доступ кислорода. Слезы начинают щипать глаза, и я задерживаю дыхание, чтобы справиться с ними. Словно у выброшенной на берег рыбы, мой рот беспомощно открывается, и я не могу произнести ни единого звука. Из горла вырывается жалкий всхлип.
– Не увлекайся, Джесс, – раздается испуганный голос. Кажется, это мистер Смит. – Ты же понимаешь, что́ Максфилд с тобой сделает, если девчонка пострадает.
Охранник из камеры Ника, увлеченно наблюдая за нами, делает два шага к стеклу. Самого Ника мне не видно – его брат закрывает обзор. Двумя руками я вцепляюсь в руку Джесса, пытаясь ее расцарапать, но он словно не замечает. По-прежнему вжимает меня в стену, но при этом ослабляет хватку, позволяет висеть на его руке. И я понимаю, что теперь могу дышать. Сожми он пальцы чуть крепче, и я упаду без сознания. Неужели специально подыгрывает? Ждет ответных действий? Или мне только кажется? Взгляд Джесса остается непроницаемым. Он так же пристально глядит в мои глаза, чуть склонив голову набок. Мы неотрывно смотрим друг на друга, когда его губы открываются и он тихо произносит: «Давай!»
В голове зажигается вспышка. «Джесс, уходите!» – голос Ника звучит внутри, будто он во мне, а я в нем, потому что, могу поклясться, я вижу широкую спину Джесса – так, как видит Ник из своей камеры. И в этот момент я понимаю: Джесс говорит не со мной, а с братом, смотрящим в его глаза – сквозь мои.
Дальше все происходит будто в замедленной съемке. Ник высвобождает руку и обвивает шею отвлекшегося охранника. Солдаты из коридора тут же кидаются в его часть комнаты. Рука на моей шее исчезает. Я падаю, но Джесс успевает подхватить меня под локоть. Закашлявшись, жадно глотаю воздух.
Дверь распахивается. В комнате появляется еще несколько человек. Джесс достает нож. Но вместо того чтобы ударить, перерезает веревки на моих руках, отталкивает меня в сторону и, не теряя ни секунды, бросается на помощь брату. Я забиваюсь в угол. Включается система оповещения. Скоро тут будет целый батальон охраны. Но пока – лишь двое против одного в нашей камере и четверо против Ника в соседней.
Ник отступает к стенке, прикрываясь одним из охранников. Противники превосходят его количеством, но в тесном помещении им сложно развернуться. Очевидно, Ник специально пытается согнать их в кучу, чтобы они мешали друг другу. Секунда, и он бьет своего заложника в спину и толкает его в стоящих спереди. Все, что я вижу дальше, – мелькающие локти, спины, ноги, неясно чьи.
Джесс в моей камере хватает парня, который избивал меня, и ударяет его головой о стену раз, другой, пока тот не падает без сознания. Я вскрикиваю. Тошнота подкатывает к горлу, все внутри дрожит. Кто-то достает пистолет, но Ник перехватывает и выворачивает руку с оружием. Глухой крик растворяется в стенах комнаты. Кровь, звуки ударов и крики смешиваются воедино. Не то чтобы я не знала, что эти парни умеют драться, но не до конца понимала, насколько они опасны.