В сельском магазинчике тепло, светло и даже как-то по-домашнему уютно. Это на улице дождь накрапывает, а здесь ничего – можно не торопиться.

Вне всяких сомнений только что закончился непростой разговор между продавщицей – приглядной женщиной лет тридцати, и посетителем – мужчиной того же возраста, с приятным лицом и спортивной фигурой в камуфляже. Теперь он поглядывал в окно, а она уныло покачивала головой.

– О-хо-хох, черти носят тебя по свету!

И ещё был один посетитель – вернее покупательница – юная, красивая, стройноногая, да ещё в вызывающей мини-юбочке. Но она стояла в сторонке, рассматривала товары на витрине и прислушивалась к разговору.

Заметив, что на неё внимательно смотрят собеседники, она решительно развернулась и, цокая по кафелю пола высокими каблуками, вышла под дождь.

– Жаль, конечно, что с Костей не свиделись – он будет переживать, – грудным голосом сказала продавщица. – И я на работе – не смогла принять тебя, покормить. Может, чайку попьешь здесь?

Принесла две чашки с блюдцами – в них пакетики заварки и по дольке лимона. В розетке с вареньем десертная ложка.

– Как у тебя с сигаретами? Вот, возьми блок в дорогу. Мой подарок.

– Спасибо.

Прихлебывая чай, мужчина поглядывал в окно, в котором заметно помрачнело – должно быть, дождь усилился.

– Я ему с дороги позвоню.

– Кому? – растерялась женщина.

– Я про брата говорю, Глеба.

– Бабы наши судачат, наемники по всей Околице шастают и по-хохляцки встречным внушают: «Хто не сховався, я не винен», – прервала продавщица затянувшееся молчание. – И не страшно тебе?

– Да? – хитро улыбаясь, ответил парень в камуфляже. – Говорили мне, а кто предупрежден, тот вооружен.

Из узкого карманчика брюк на бедре он вынул латунно-деревянный гробик ножа, нажал кнопку, и клинок со смачным щелчком выскочил наружу.

– Они на тебя с автоматами, а ты на них с ножиком? – женщина покачала головой.

– Убить можно и саперной лопатой, – пряча клинок, а потом и нож в карман, сказал камуфляжный. – И потом на войне, как на войне: тяжко в учении, проще в лечении.

– Вам, мужикам, только бы убивать.

За пару глотков допив свой чай, посетитель сельского магазина сказал:

– Пора.

– Удачи, Саша, тебе, – продавщица глаза промокнула.

Возле фуры «камаз» под дождем ждала водителя девушка в мини-юбке.

– Простите, я услышала… Вы в Донбасс едете?

– Сначала в Челябинск, грузим гуманитарку и колонной в ДНР.

– Возьмите меня с собой.

– Вам зачем?

– У меня дочь на Украине осталась. Три годика девочке. Она у свекрови…

– А где свекровь?

– В Одессе.

– Ни фига себе! – присвистнул Саша. – И вы хотите её выкрасть или с ней на Околице остаться?

– Я хочу забрать Кристинку себе. Я русская по рождению и убеждению, не хочу свою дочь отдавать хохлам.

– Да вижу… Садитесь – поехали: время.

– Подождите минутку, я за вещичками сбегаю к тетке. Она в этом доме живет.

– И переоденьтесь, – посоветовал Саша, – а то простынете.

Пока ждал случайную пассажирку, о многом подумал, сидя в кабине.

Вот ведь кастрюлеголовые на что отчаялись – Россию решили заломать. И похеру родство, вековые связи – что дедушка Байден из Вашингтона прикажет, на то они и зарубаются. Должно быть, платит неплохо старикан. А ещё больше воруют. Хохол без тырья не хохол…

Ну да ладно, война так война – первый раз что ли, мир от чумы спасать.

Саша уже был в Донбассе таким же рейсом с гуманитаркой. Мужики там нормальные – а то, что у каждого свой рубец на сердце или пуля в голове, так никуда не денешься: заруба идет не на жизнь, а на смерть. И досталось же русским в Малороссии за эти годы – как вспомнишь, так вздрогнешь…

Когда началась СВО, Саша повестки ждал на призыв – не дошла. Жилья-то у него своего нет, прописан у брата – может, и затерялся для военкомата. А добровольцем…

Труднее всего решиться. Когда же самому себе скажешь – все больше так не могу – и сделаешь первый шаг, тот самый, после которого возврата уже нет, дальше Судьба тебя ведет за руку. Это он знал.

Но две причины не давали решиться:

– служить, значит беспрекословно кому-то подчиняться, а Саша органически не переваривал начальство в любом виде;

– а ещё так прикипел к своему «камазу» – дома родного не надо – и расстаться с ним не было мочи.

У него в тридцать лет нет семьи: ни квартиры, ни дома, ни гаража для машины. «Камаз» ночует на улице, а он в кабине. И дом, и кров – здесь же Александр размножался периодически со случайными попутчицами: только пока безрезультатно.

Старший брат Глеб работает главным врачом в Красногорской больнице. К нему и заехал за советом – как поступить с «камазом», если Саша вдруг решится на службу в армии по контракту или повестка его догонит?

Брата дома не застал. И в больнице его нет: по делам служебным укатил в Челябинск. Сноху на работе нашел. Но с ней ли решать вопрос о машине?

Может, брату сейчас позвонить?

Ладно, Глебище, прости, братишка – домой вернешься, жена доложит о моем визите, сам позвонишь в свободное время. Не стоит отрывать тебя от дел государственных…

Показалась попутчица – в брюках, футболке и штормовке, с туго набитой дорожной сумкой – стройная женскими статями до невозможности.

Александр запустил двигатель, передвинувшись по кабине, распахнул дверь пассажирскую.

– Давай сумку.

До груди она её подняла, а Саша лег на сиденье, чтобы достать рукой.

Пассажирка уселась. Баул между ними. Она попрыгала на попе.

– Мягко у вас.

– Давай на «ты» – без церемоний.

– Меня зовут Оля.

– Александр. Саша. Шурик. Сантё…

Фура медленно тронулась. Заработали «дворники» на лобовом стекле.

– Тепло. А где печка в кабине? Я бы юбочку посушила и водолазку – мокрыми сунула в сумку.

– На штору спальника повесь.

Заглянув внутрь, Ольга отметила вслух:

– Он у тебя вместительный.

– Дальнобойщики ездят парами, ну, а я один справляюсь. Меня «Двужильным» прозвали коллеги.

– И «камаз» тебе принадлежит?

– Естественно.

– Я что-нибудь буду должна за проезд?

– Сама решишь. Но денег с тебя не возьму. За деньги ни женщин, ни друзей не покупаю… и не продаю – такой принцип.

– Тогда перекусим. Посмотри, что мне тетка в дорогу напихала, – Оля стала копаться в дорожной сумке, а глазенки-то загорелись лукаво.

– Тетка – это как?

– Старшая сестра матери.

– А мать где?

– Погибла в Донецке весной при бомбежке.

– Извини. Сочувствую, – нахмурился Александр.

Фура выруливала на трассу.

– Это у тебя телевизор? – указала Оля на экран между ними у лобового стекла.

– Монитор.

– А где же клавиатура?

– В кармане под бардачком. Если хочешь, поставь что-нибудь приятное.

– Связь «Теле-2»?

– «Мегафон». Он всеохватнее. А ещё у меня есть микроволновка и автомобильный холодильник.

– Да вижу уже. Как дома устроился…

– А это и есть мой единственный дом – другой движимости не имею.

Ольга помолчала немного и сказала печально:

– Вот и у меня теперь ничего – ни семьи, ни дома, ни мамы, ни дочери…

Прижух Александр, качая головой.

– Проехали, короче, – Ольга встряхнула каре. – Лопай, вон, пирожки от тети Нины. Фирменные – с полу и жару… ещё теплые.

За пирожками и дорогой прояснились некоторые моменты.

Муж у Ольги – красивый хохол, был на калыме в здешних местах, увлек, увез с собой в Харьков, любил нежно сначала, а потом что-то на него нашло. Работу забросил, поступил на службу в какой-то нацбат. Однажды пьяным заявился и, глядя глазами глистастой собаки, заставил жену и двухлетнюю дочку прыгать с кастрюлями на голове, приговаривая: «Кто не скача, тот кацап». Малышке смешно, а маме обидно. Оля домой на Урал написала – всё, мол, не могу больше, к тебе возвращаюсь, мама: Андрей совсем с ума сошел. Любовь Николаевна рванула на Украину – дочку и внучку выручать. Но застряла в Донецке и вскоре погибла под артобстрелом.