Постепенно мы стали все чаще и чаще вспоминать в наших разговорах "бучацких адептов". Это было неудивительно, ведь мы с Висенте и Шкипером считали, что в этих горах только мы занимаемся поисками силы и что очагом эзотеризма является Трахтемиров, но вдруг оказалось, что Витя А. со своими друзьями - Шри Филиппом, Волоханом, Сашей К. и другими - такие же искатели силы, как и мы. Мысль о том, что в соседнем селении в этих краях есть иные люди, чем-то нам подобные, о которых мы мало что знаем, воодушевляла ведь в те годы наличие в сельской местности бородатых и длинноволосых личностей было большой редкостью и поэтому воспринималось как нечто необыкновенное.

Зимой, в начале 83-го Висенте не раз встречался с Витей А., и тот рассказывал, как в 1975 году он плавал на яхте по Днепру в поисках места, подходящего для обитания. Его привлекла, как он выразился, особая "энергетика" бучацких гор, он решил там поселиться и купил себе хату, где стала собираться компания.

В апреле 1983 года Витя пригласил нас с Висенте в свою мастерскую. Мы рассматривали картины, пили чай и разговаривали о том, о чём обычно говорят в мастерских художников. На полу стояло старинное деревянное корыто, выдолбленное из цельного куска дерева, и в нем ползала черепаха. Она взбиралась вверх по стенке, издавая шуршащий звук, потом съезжала вниз, после чего всё начиналось сначала...

На одной из картин на листе картона такого цвета, как будто его долго вымачивали под дождями, а потом так же долго сушили на солнце был изображен тушью репейник - "будяк", который иногда вырастает в селе на краю огородов до огромных размеров. Над ним шла надпись - "Где твой вкус реальность?". Что-то привлекло меня в этом рисунке и я долго рассматривал тонкие линии, прочерченные пером...

Мне не раз приходилось созерцать подобные репейники на обочинах полевых дорог, особенно высохшие, как и задумываться о том же самом - "где вкус твой, реальность?".

Действительно, где вкус твой, реальность? Когда я начал интересоваться странными вещами, моя голова была забита всякими идеями, книгами, именами и учениями. Но постепенно зрело чувство - в те годы еще смутное и неотчетливое, - что всё это не то, что нужно. Причастность к бытию, подлинность мира, подлинность мгновения вечно настоящего, вкус реальности... Вот к чему действительно стремилась моя душа, хотя тогда я ещё не понимал этого...

На другом таком же картоне тушью были нарисованы черепахи. В круговороте бытия они двигались от рождения к зрелости, старости и смерти вокруг какого-то таинственного растения; внизу были египетские иероглифы, а в верхнем углу неразборчивым готическим шрифтом были написаны стихи Гелы, одной из Витиных подруг, про монолог разбуженной мечты. Через несколько лет эта картина оказалась дома у Шри Филиппа и у меня была возможность не раз подолгу её созерцать.

Самое же сильное впечатление на меня произвела недавно законченная картина под названием "Готика", на которой в коричнево-лиловых тонах была изображена женщина с закрытыми глазами. Её фигура, казалось, была отлита из странного металла, стекавшего, как струи водопада, а потом застывшего. Если бы свет мог быть жидким и вещественным, то можно было бы назвать это потоком сгустившегося света.

- Самым совершенным инструментом творчества является воображение. сказал Витя А., как бы отвечая на мои мысли - Однако во всяком искусстве есть нечто грустное, потому что в нём художник воплощает то, что не удалось реализовать в жизни.

Я начал высказать Вите своё восхищение его картиной, что-то говорил, о том как это гениально и т.п.

- Всё это просто слова, - равнодушно произнёс он. - Чем больше слов человек говорит, тем больше он старается обмануть собеседника...

Черепаха продолжала шуршать когтями по стенкам деревянного корыта. В мастерской пахло красками, холстами и старым деревом. Поговорив еще немного, мы ушли.

Эта встреча произвела на меня сильное впечатление - а Витя А., как писалось в "Инструкции", и как я потом не раз слышал, действительно обладал способностью производить на людей впечатление. Я даже хотел купить "Готику", несколько раз звонил Вите, предлагал встретиться, поговорить о жизни и об искусстве, но Витя деликатно уклонился от встречи и мы увиделись лишь через несколько лет, уже в сельской местности.

Спустя время я понял, что дело было конечно же не в самом Вите А. и не в его способности производить впечатление на людей. В тот день в его мастерской на улице Филатова нечто великое и необъятное прикоснулось ко мне, затронув в душе какую-то особую струну, которая до тех пор не была затронута и не звучала. В последующие годы этой струне было суждено звучать все громче и громче, и тогда я понял, что же именно взволновало меня в тот день в мастерской - это был вкус бучацкого посвящения, вкус реальности. Вкус той великой, неуловимой подлинности мира, которую трудно назвать и описать.

Ветер силы

Летом 1983 года мы с Виктором устроились на работу в археологическую экспедицию доктора Максимова, собиравшегося проводить раскопки в Зарубе древнем городище между Монастырком и Зарубиной горой, расположенном напротив Переяслава на высоком, отдельно стоящем холме над большим оврагом, называемым в народе "Довгим яром". Там, в Зарубе, мы провёли почти всё лето с небольшими перерывами для поездок в Киев.

Я поставил палатку под грушей на террасе горы над яром, неподалеку под другой грушей расположился Виктор. От входа в палатку была хорошо видна Зарубина гора, голубой залив перед ней, далёкий горизонт и бескрайнее небо. Груша давала прохладную тень, а её листья монотонно шелестели под ветром.

Внизу была тёмная глубина яра, заросшего деревьями, где журчал ручей. Там, на дне яра, не ощущался ни простор неба, ни жаркое солнце и казалось, что время остановилось - зелёный мир живой природы, не думающей и не действующей, а просто существующий в потоке бытия.

"Лисицi, леви, ластiвки i люди

зеленої зорi черва i листя...

I небо, що над нами синє i срiблисте"

Богдан-Iгор Антонич

Работа в экспедиции начиналась в семь часов утра, было ещё прохладно и, чтобы согреться, мы активно копали шурфы и траншеи. Иногда ветер доносил далекий звук машины, едущей через поля, а временами можно было даже услышать, как где-то далеко за горами идёт из Канева утренний "метеор", а потом заглушает двигатель и останавливается на пристани.

В половине десятого был перерыв на завтрак. Я не ходил есть и оставался на горе, сидя в траве. В то лето я специально приучал себя мало есть и у меня была норма - 100 граммов печенья в день и фрукты - абрикосы, вишни, шелковица. Ничего другого я не ел, физически работал на раскопках и чувствовал себя неплохо.

Сначала ребята из экспедиции с сомнение отнеслись к моей затее, считая, что это дешевый прикол и на самом деле этот парень где-то в кустах тайно от всех есть сало. Но потом привыкли к этим странностям и не обращали внимания, а женщины даже усматривали в этом некую загадочность.

Обычно мы работали до двух часов дня. Жара к тому времени становилась нестерпимой и я раздевался, оставаясь в шортах из оборванных джинсов, тёмных очках и кирзовых сапогах. Виктор опять побрил голову и к середине лета она покрылась черным пухом длинной в полсантиметра, как у настоящего зэка. Любимым его занятием было ходить в жару в ватнике и сапогах. Так мы и лазили с ним по горам, поражая воображение пастухов.

После окончания работы мы бежали на берег, изнурённые от жары, в поту и пыли - и в воду. Кайф! А когда в жаркий полдень я выходил из воды на берег, передо мной в глубине яра была высокая тёмная гора, манящая своей тенью. Присев на песке у воды, я рассматривал окаменевшие раковины давно исчезнувших морей - а их на этом берегу под обрывами было немало. Прозрачная волна то переворачивала их, то оставляла лежать на мокром песке, и тогда снова их заливал свет яркого белого солнца, пекущего в спину.

"Заллє мене потоп, розчавить бiлим сонцем,