После того лета чувство бесконечности мира стало приходить ко мне чаще и чаще, а сама моя жизнь начала всё больше отклоняться от своего обычного течения.
Опьяненный вкусом реальности, вкусом свободы, я обстриг длинные волосы, купил новые джинсы с красными подтяжками и продал эзотерические книги. Зачем читать, если там всё ненастоящее? А настоящее - вот оно, в запахе ветра и в уводящей вдаль дороге. "Жизнь - бесконечна"... Потом я объявил своим прежним друзьям, что навсегда уезжаю в другой город. Потому что если "жизнь бесконечна", то с интеллектуалами и эзотериками больше разговаривать стало не о чем - что они знают о вкусе реальности...
Закончилось дело тем, что меня выгнали с четвертого курса исторического факультета, потому что я не появлялся на занятиях три месяца, шляясь по улицам.
Но это изгнание уже не имело для меня никакого значения и я воспринял его равнодушно.
Такой период отречения от прошлого продолжался до лета 1979 года, принесшего новый "дар силы". Однажды в июле мы с другом юности Ефремом, сейчас ставшим известным фотографом, решили отправится на лодке на далекий остров возле Щучинки, в 80 километрах ниже Киева. Сбежав после обеда с работы (а мы тогда работали в Институте Патона) и собрав вещи, мы отвязали лодку и заправили 100 литров бензина, потому что поездка предстояла неблизкая.
Вырулив под железнодорожным мостом на фарватер, дали полный газ и вперёд, на юг, туда, где распахнулась перед нами даль вечернего неба над рекой. Ниже Триполья плыли в полной темноте, ориентируясь по огням на буях. Небо над нами было чистым и Млечный Путь пролег от горизонта до горизонта вдоль реки, как переливающаяся бесчисленными звёздами дорога в неизвестное. Так мы плыли довольно долго и чувство счастья нарастало во мне. Через пару часов мы добрались до нашего места и легли спать в лодке, качавшейся на волнах под звездами - а счастье не исчезало, оно продолжало свой танец в глубине души.
Три дня и три ночи мы провели там, у песчаного обрыва высокой дюны, подмытой рекой. Противоположный берег, высокий и гористый, образует здесь дугу, похожую на лук, а наша дюна была в центре этой дуги. Перед нами простирался весь яркий мир того давнего лета с его безбрежным небом, контурами незнакомых гор на горизонте, белой точкой "метеора", отчаливающего от какой-то пристани на правом берегу и уходящего за дальний мыс. Там, впереди, распахнулась бескрайняя даль, непознанная, огромная и зовущая своими дорогами, на которых мы ещё не были, но куда ничто не мешало отправится, если есть бензин в баке и чувство свободы в сердце.
Когда день угасал и небо загоралось красками зари, мы отплывали на середину реки, бросали якорь и там ночевали на плаву. Плещущая волна качала лодку, а над головой в небе медленно плыли звездные течения и странные фигуры созвездий поднимались из-за одного края горизонта, проделывали свой непостижимый путь и исчезали где-то за Днепром.
На исходе третьего дня чувство счастья переполнило душу - но уже пора было возвращаться. Надев свою побелевшую от солнца запачканную бензином военную форму со следами сорванных погон, ставшую символом этого лета, я оттолкнул лодку, дернул за ручку мотора, заведя его с пол-оборота и для меня начался новый период жизни, потому что за эти три дня и три ночи произошло что-то неожиданное. Я нашёл "место силы", где, казалось, был шанс на исполнение мечты. Непреодолимый зов влёк меня к далеким горам на правом берегу с их едва видимыми белыми обрывами. О них ничего не было известно, но я чувствовал, что где-то там есть место, изначально для меня созданное... И если в жизни и суждено свершиться чему-то необыкновенному, то это сможет произойти именно там. Такое предчувствие возникло в душе, когда я смотрел с кормы лодки на удаляющуюся сзади дугу далеких гор.
Позже я узнал, что далекий мыс, на который я смотрел с дюны - это гребень горы "Маркiв Шпиль". Так я впервые увидел эти места и ощутил зов. Когда-то давно, в детстве, у нас дома была старая карта Украины - её купил отец, когда меня еще не было на свете. Не знаю почему, но ещё тогда моё внимание привлекла излучина Днепра между Ржищевом и Каневом. Между селами "Трахтемиров" и "Зарубинцы"
(ничего не говорящими для меня загадочными названиями) Днепр делал крутой поворот, образуя полуостров, на котором желтым цветом были показаны холмы. Там, напротив Переяслава, когда-то находилось небольшое село "Монастырец" или, иначе, "Монастырок", названное так от бывшего возле него в древности Трахтемировского монастыря. Сейчас оно заброшено и от него не осталось ничего кроме едва заметных развалин нескольких хат. Но во времена моего детства, когда я рассматривал зеленую карту, село ещё жило своей жизнью. Сверкало над крутыми горами солнце, старые липы дарили свою тень; бездонная синева неба раскидывалась над рекой и журчал из-под обрыва крутой горы Маркiв Шпиль источник... прохладная тишина сельской хаты и голубой небесный свет на её белых стенах; парное молоко, свежий хлеб и красные вишни... Место, изначально для меня созданное... духовная родина...
Великий Полдень
Летом 1980 начались первые путешествия по холмам Приднепровья вместе с Виктором Висенте, верным спутником моих странствий. Мы обследовали холмы, поля и овраги в окрестностях Триполья, Стаек, Ржищева. Так мы добрались до Ходорова - села на правом берегу Днепра, как раз напротив дюны, где я был в прошлом году. В окрестностях Ходорова мы не раз бродили по полевым дорогам в зной Великого полдня, созерцая пустоту неба в безжизненных ярах, пугавших своей неведомой силой.
В те годы меня вдохновлял образ Заратустры. Сделав из чистых листов бумаги толстый фолиант с кожаными застежками, переплетенный в грубую мешковину, я всюду носил его с собой в солдатском рюкзаке, неторопливо переписывая туда текст книги Ницше, под настроение изменяя его и перенося события в яры возле Ходорова, придавая им сельский колорит, от которого мы тогда с Виктором тащились - деды, петухи, "бджоли" и т.п. С этой рукописной книгой я носился несколько лет, никому её не показывая единственным человеком, кто её случайно видел, была моя подружка Ира, с которой мы познакомились летом 1981 года на сельскохозяйственных работах недалеко от Переяслава. Дальнейшая судьба книги примечательна - зимой, в начале 1983 года я вдруг понял, что слишком привязался к ней и, вспомнив слова дона Хуана, что воин не должен иметь материальных вещей, в которых бы фокусировалась его сила, решительно бросил книгу в печь - она превратилась в дым, растаявший в небе над трахтемировскими горами.
А символом лета 1980 года стали полевые дороги возле Ходорова и колючие ветви дикой груши, переплетавшиеся на фоне неба. Что искали мы на тех дорогах? Великий Полдень, тот миг, когда ты становишься малым, как, как атом, как точка; неподвижным, как камень на дороге и засыхающая груша на склоне над яром. Пусть остановится время - вечность; пусть мир сожмется в одну точку, в которой не останется ничего, кроме всевмещающей, всепоглощающей небесной бездны...
Когда настала осень, а потом зима настроение "сжимания мира в точку" проявилось ещё больше. Я тогда приучал себя мало есть, несмотря на мороз ходил в кожаной куртке и сильно мёрз, испытывая общую слабость, апатию, блаженную внутреннюю пустоту и холод - тот холод, который поднимается изнутри тела и от которого не спасешься никакими свитерами. Казалось, это грань биологической гибели и ощущение того, что смерть где-то рядом, завораживало.
А в ту зиму было много морозных дней и яркого солнечного света. Пошатываясь от слабости, я шёл после работы домой; улыбаясь, широко открытыми глазами смотрел на свет догорающего солнечного дня на пустых стенах комнаты; садился в угол на пол, надевал ватник, нажимал кнопку магнитофона и слушал музыку - Майлс Дэвис, "Get Up With It". В бесконечной неопределённость ее звуков, в которых, как в звуках эхо-бытия, в звуках свистящего ветра и в бесформенных далёких звуках ночи казалось бы, нет ничего, угадывалась не только вся мыслимая музыка, но и вообще всё возможное.
