Я сглатываю и впадаю в какой-то транс. Вновь никого кроме нас не остаётся. Но не потому что моё сознание каким-то образом дало сбой.

Просто…

Люди привыкли смотреть на мир со своей позиции. Если они могут говорить, могут и все остальные. И если человек это не делает, значит он забитый или наоборот слишком много о себе думает.

Дальше этого мало кто заходит. Разве что после шутки «Ты что, немая?».

Я сомневаюсь, но всё же киваю. Хотя бы чтобы не приставал больше с дурацкими вопросами.

Он молчит какое-то время. Затем — слышно по голосу — улыбается.

— Я немного знаю язык жестов.

Качаю головой.

— Что? Ты — нет?

Повторяюсь.

— Не знаешь или не хочешь?

Квент хмыкает и показывает два пальца, я тыкаю в первый.

Вообще, я же немая, а не глухонемая, тут всё проще.

— Но почему? — выгибает он бровь. — Как ты тогда общаешься?

Такой наивный.

Никак.

Я бы вела себя иначе, если бы во мне цвело пышным цветом желание жить и расти над собой, но — упс — я вообще-то умереть хочу.

Не прямо так, чтобы думать об этом сутки напролёт, но моя жизненная позиция уже несколько лет довольно… пассивная.

Он поднимается.

Отлично, наконец-то, потерял интерес. Узнал всё, что хотел и…

— Идёшь?

… и подаёт мне руку.

В ответ выгибаю бровь, пусть он и вряд ли может это заметить.

— Грымза наверняка прицепилась к тебе из-за того, что ты не отвечала на её вопросы. Она очень сильно придирается. Причём, только к девочкам. Догадываюсь, почему, — в его голосе явное осуждение. Такой хороший, но зубы почему-то не сводит. Странно.

Поднимаюсь, потому что глупо будет оставаться здесь. В конце концов, я лишь хотела избежать драки с сумасшедшей женщиной. Сейчас, должно быть, и директор вернулся, нужно показаться ему на глаза.

Квент довольно проницателен. Вот только скорее всего миссис Ретти была на взводе ещё до моего появления. А потом возмутила её не только молчаливость, но и мой внешний вид и — особенно — то, что такой как Радион держал меня за руку.

Для чего такие нежности, кстати говоря, ума не приложу.

Но у учительницы сложилась в голове картинка, а в моём распоряжении не было слов, чтобы защищаться ими.

Мы возвращаемся к классу с красной дверью, в какой-то момент я понимаю, что и дракон держит меня за руку, будто я не немая, а слепая.

Но загадка для меня другое — почему руку-то не вырвала?

А потом будут говорить, что я зажимаюсь с парнями по углам.

Что, в принципе, уже сбылось.

Впрочем, мне плевать, что подумают идиоты, а у него прекрасные горячие пальцы.

Я уверена, что Квент просто проводил меня, но…

Он заходит в класс идёт к доске, где миссис Ретти что-то выписывает красивым почерком. Директора всё ещё нет. Ученики заинтересованно оборачиваются.

У меня перехватывает дыхание.

— О, Квен… Ты! — наконец, замечает меня, а я то, что она успела переодеться. — Мерзавка! Живо, идём со мной, я запру тебя в кабинете директора. Какое-то недоразумение, что тебя пустили в эту школу. Ну ничего, мы это исправим!

— Что происходит, миссис Ретти? — холодно спрашивает Квент.

— А? — она приподнимает бровь, удивлённая его тоном. — Она набросилась на ученика. И выплеснула на меня горячий кофе.

Он усмехается, необычные глаза загораются каким-то притягательным, злым весельем.

— Правда?

Я киваю.

Он смеётся.

— Что, без причины?

— Какая может быть причина для подобных действий! Она опасна для общества! Ломка, наверное…

— Какая ломка? Вы в своём уме? Преподаёте здесь и не можете сложить два и два? Она истинная дракона. Причём того, кто обладает большой силой. И если вас это волнует больше, закономерно, что и большой властью. Она пришла не к вам на урок, а к директору для того, чтобы он показал ей школу.

— Ну… — едва ли не заикается миссис Ретти. — Она могла бы хотя бы представится. И не липнуть к парням с порога. Что мне было думать?

— Вы не подумали, что она не говорила, потому что не может говорить? — рявкает Квент, отчего-то его насмешливость вмиг стала какой-то взвинченной.

— Немая что ли?

— Дошло?

Он рывком встаёт рядом с ней, вырывает губку из её рук и стирает всё, что было написано на доске.

— Сейчас идёт предмет мистера Томпсона, вы согласовали с ним литературу?

— Она никому не помешает…

— У вас для этого есть свои часы.

Он бы ещё долго отчитывал её, словно девчонку, почему-то я в этом не сомневаюсь. Но больше терпеть у меня нет сил, и мне снова приходится выйти из класса.

Ноги дрожат, в горле застрял ком, зубы такими темпами скоро и вовсе сотрутся друг о друга.

Вот же… урод!

Он, должно быть очень довольный собой, выходит из класса. Подходит ко мне, собирается что-то сказать, но я больше не намерена слушать и отвешиваю ему пощёчину, встав на носочки.

Глава 7. Свет

Я не люблю, когда зажигается свет.

Вид у него такой, словно ударит в ответ.

В глазах проблёскивает что-то тёмное, но в следующий же миг в них не остается ничего, кроме вальяжного, насмешливого непонимания.

Квент усмехается, нависая надо мной. От его мускулистого, сильного тела исходит жар, мне становится страшно, но это не мешает попыткам оттолкнуть и вновь влепить пощёчину.

— Что не так?

Я скалюсь в ответ, вытянувшись по струнке.

Ещё спрашивает! Ну, разумеется, он даже не подумал о том, что я не просила вмешиваться. Но ведь узнал, что за себя отомстила сама, и мне не нужен ангел-хранитель, который придёт добивать тех, кого я не добила, и объяснять мои мотивы. Со стороны всё выглядит так, будто бы я пожаловалась, а такое никому не нравится.

Он выставил меня слабой немой девочкой, на которую набросились чудовища.

А я

не

такая!

Не говоря уже о том, что он только подтвердил претензии сумасшедшей училки по поводу моих отношений с противоположным полом.

В приюте после такого нужно было бы ходить и оглядываться, все бы ждали, когда я надоем «крутому парню», чтобы отомстить за то, что меня кто-то когда-то защитил.

И всё же засматриваюсь на его горло, кадык, за который так и хочется укусить, тонкую кожу, должно быть, на удивление нежную. Дёргается синяя венка, пульсирует и манит. От него пахнет смолой, хвойным лесом в жаркий день, когда воздух раскалён до предела, сухой, чистой землёй.

— Ты действительно обидела Манфрика? Он ведь просто лапочка.

Я передёргиваю плечом.

Если так зовут того рыжего балбеса, то я очень ему сочувствую.

— Эй, — вдруг приходит ему в голову дурная мысль — это по глазам видно. — А давай я угадаю твоё имя, русалочка?

Айрис. Айрис, не Ариэль.

Я ухмыляюсь зло, его это будто забавляет.

— Дора? Ева? Полли? Элен? Лана? Тони? Зарина? — тарабанит он. — Моника? А... Алексия? О, я видел твою реакцию, значит, на «А»?

Почему-то на это я улыбаюсь. Он не злится за пощёчину, но не извиняется за свою выходку. Я должна дать ему понять, чтобы он больше не вмешивался. Не портил мои планы. Не крушил выверенную годами стратегию. Я всегда одна. Мне никто не нужен. Особенно чёртов драконий выродок. Но не могу, не могу даже брови сдвинуть, улыбаюсь и не свожу с него взгляд. Такой красивый и на удивление светлый. Пусть есть в нём и что-то тяжелое, болезненное, страшное.

Опасное и притягательное.

— Попробуем. Абигейл? Аделия? Алета? Александра? Агава? Алана? Алиша?

Это какая-то пытка. Ловушка. Зачем он пытается выяснить, как меня зовут? Зачем ходит за мной? Пульс гулко отдаётся в висках, я срываюсь с места, надеясь отделаться от него. Не хочу верить, что он не задумал ничего плохого.

— Что не так? — бросает он мне вслед. — Айрис?

Я останавливаюсь и оборачиваюсь на него.

По взгляду, по выражению лица, должно быть, ему всё понятно.

Как узнал?

Меня ведь здесь не ждали.

Становится дурно, сердце болит и бьётся неправильно, криво, то слишком быстро, то слишком медленно.