© Полозова К., 2023

© ИД «Городец», 2023

Из черного жерла упавшей бутылки тек жирный перламутровый ручеек шампуня. Там, где он впадал в ванну, струя воды взбивала белую пахучую пену. Вода вокруг была мутной, словно не водопроводной, а речной. Как будто реку по трубам пустили неочищенной, полной ила и песчаной взвеси. Пенный замок возносился над краем ванны и пластмассовой мыльницей, росли его причудливые башенки, возводились укрепления. Мужчина, лежавший в ванне, смотрел на причуды пенной архитектуры равнодушно. Да и не смотрел он вовсе, просто лежал, откинув голову, уставив глаза в потолок. Он думал о том, каково это – утонуть. Стать одним из тех, кого находили в озерах и реках – недвижным, холодным, равнодушным. Вспомнил, как было страшно, когда он впервые погружался за утопленником.

– Юр, ты его не бойся. Ты скажи ему: «Привет! Давай подниматься наверх!» – учил руководитель спуска.

– Привет! – сказал Юра, увидев утопленника издали, и зачем-то помахал ему рукой. Вода была необыкновенно прозрачной, хоть пей. Утопленник смотрел на него не мигая и вдруг плавно повел рукой, будто приглашая. Он покачивался возле здоровой коряги, и солнце играло на его сине-зеленом животе.

– Нет, лучше уж вы к нам, – тихонько, чтобы не обидеть покойника, пробормотал Юра. Подплыл ближе, недоумевая, почему тот не двигается с места.

Сердце колотилось, как в детстве, когда казалось, что коснувшаяся ноги тина – волосы утопленницы, мистической обитательницы бабушкиного пруда. «Так и не нашли ее… И осталась она, бедняжка, сторожить, чтоб никто глубоко не заплывал», – говорила бабушка Нюра маленькому Юрику, поправляя на нем плавки и растирая полотенцем. Юрик испуганно озирался на воду, из которой его только что изгнали за предательскую синеву на губах. Едва обсохнув, он возвращался в пруд и снова пугался холодных липких прикосновений.

– Тс, – шикнул сердцу Юра и подплыл ближе. Утопленник не мог никуда уплыть. Огромные корни поваленного дерева цепко держали его за плавки. Одной рукой ухватившись за сигнальный конец, другой Юра попытался отцепить проклятый корень, но ничего не вышло. – Надеюсь, ты не против, – заручился согласием утопленника Юра, достал нож и распорол плавки. Труп начал медленно подниматься, словно только и ждал свободы. – Вот так, а теперь пойдем домой, – подхватив его под мышки, Юра стал продвигаться по ходовому концу наверх, но почему-то обернулся. Коряга махала ему вслед красным флажком плавок.

Юрий открыл глаза. С горлышка лежащей на краю ванны бутылки свисала последняя капля. Пенный замок потерял былое величие, расплылся белыми хлопьями по мутной воде, которая уже норовила перелиться через край. Он медленно встал, отчего замок окончательно осел. Юрий завернул кран, дернул за цепочку. Пробка вышла нехотя, с тихим протестующим хлопком. Также нехотя вышел из ванны Юрий Коновалов, бывший водолаз, бывший кандидат в мастера спорта по плаванью, бывший матрос, бывший муж Марины Самойленко. Ныне же, согласно его собственным размышлениям о самом себе, полнейшее никто.

Пока он вытирал жестким после стирки махровым полотенцем правую ногу, левую ногу, руки одну за другой, водосток шумно всосал в себя остатки мыльной воды. На стенках ванны остался серый налет грязи, пены, волос. Юрий ополоснул ванну, защелкнул пузырек из-под безвозвратно и никчемно утекшего шампуня.

Вошел в пустую кухню, достал из висящего на ручке двери пакета лоток с лапшой быстрого приготовления, залил его водой из сиротливо стоящего на столе нового электрического чайника, извлек из целлофана пластиковую вилку и сел за пустой стол ждать, когда заварится обед.

Вилки, ложки, ножи, тарелки, обе кастрюли, сковороду и разделочную доску – Марина забрала все. «Это нам на свадьбу подарили, которую, между прочим, мои родители оплачивали!» – аргументировала она свое бытовое мародерство. Доску было особенно жалко. Толстую деревянную доску в форме дельфина они купили в Сочи в первое после свадьбы лето, одновременно ткнув в прилавок пальцем. Весь день Юра таскал ее с собой – на пляж, и в кафе, и вечером уже в караоке. День Деревянного Дельфина был самым счастливым днем их семейной жизни.

При сборах, неспешных и вдумчивых, сопровождаемых долгими Мариниными рассуждениями о ее правах на вещи, доска была упакована на дно коробки со смешной надписью «утварь», завалена прокладками («Это тебе точно не нужно»), утюгом («В кладовке старый найдешь, он, правда, течет немного») и новогодними игрушками («Ты же не будешь елку наряжать»).

Елку он наряжать не собирался, в этом Марина была права. Но, к сожалению, это была вся доступная ему информация о собственном будущем.

Будущее поступило с Юрием Коноваловым подло. Оно маячило перед ним обнаженной девой, искушало, призывало, очаровывало, пело сладким голосом дивные песни, но стоило ему приблизиться – дева обернулась чудищем, которое разжевало его, перемололо кости, высосало кровь и выбросило шкурку на клетчатый линолеум кухни: «Отдыхай, Коновалов, восстанавливайся!» Последние три слова оно произнесло ему в ухо прокуренным голосом начальника приморского центра водолазных работ, коротко пикнуло и замолчало.

Который день он сидел на кухонном табурете, уставившись на силуэт дельфина на стене – след шести лет их с Мариной супружества. Дельфин сохранил магазинную чистоту бежевых обоев, не дал заляпать их жиром, не позволил потрудиться над вверенным ему участком солнечному свету. Дельфин определенно оставил свой след в Юриной жизни – чистый, сияющий отпечаток молодого счастья, новизны ощущений, обстановки, имен, которыми они с женой наделили друг друга, планов, которые они построили.

Тогда море наполняло их будущее, дул в завтрашний день легкий бриз, щекотал планы прибой. В то время Марина не могла говорить ни о чем другом. Выбирала квартиру с видом на море, скупала на распродажах купальники и пляжные сумки, потихоньку паковала вещи.

Для Юры грядущие в обозримом будущем перемены были не просто сменой места жительства, работы, климата и окружения. Его не трогали Маринины мечты о вечном лете и красивом загаре. Он думал о море как о чем-то живом, ждущем его, нуждавшемся в нем. Море любило его, он любил море.

Впервые Коновалов почувствовал это, оказавшись в седых горьких балтийских водах, где он служил. Тоска по дому растворилась, как соль в супе, и он поймал себя на мысли, что не хочет и даже боится приближающегося дембеля.

Устроившись на гражданке водолазом в поисково-спасательный отряд, он ждал возвращения того волшебного, манящего чувства дома. Но в мутной июньской воде Истринского водохранилища понял, что ошибся. Чувств было много: обнаружились страх, радость, легкое нетерпение, гордость, даже тщеславие. А ощущения воссоединения со своей стихией не возникло.

Со временем море стало для него единственной целью и смыслом, единственной темой его разговоров и размышлений. Марина, быстро отыскав в стремлении мужа выгоду для себя, присоединилась к нему. В ее мечтах о переезде на черноморское побережье было куда больше практического и бытового. Но без этого тоже никак, успокаивал себя Юра, ей положено думать о доме, она как-никак женщина.

Он не без помощи знающего, кажется, всех водолазов на свете Коляна нашел работу на море. Для этого потребовалось повысить класс с пятого на шестой, пройти переподготовку с его третьей, спасательной, на первую-вторую, техническую, группу специализации и сдать экзамены. На все эти улучшения потребовалось чуть больше года, и в середине декабря он получил на руки трудовую книжку с записью «Уволен по собственному желанию». Такая же пометка появилась в трудовой книжке Марины. Билеты взяли на первое февраля. Оставался еще месяц, чтобы собрать и отправить в их новую приморскую жизнь вещи, уладить все московские дела, попрощаться с родными и друзьями.