– Раздевайся и чем-нибудь удиви меня! – кричало все его тело.

Когда он проделал все это первый раз с тещей, та разрыдалась. От счастья.

С приездом внука она перестала возвращаться домой пешком, подсвечивая себе дорогу фонариком, а заранее заказывала такси за семьдесят рублей. Таким образом она экономила пятнадцать минут, которые можно было провести с ребенком. Эти пятнадцать минут стоили тех денег.

Если сына вдруг становилось не слышно, жена начинала беспокоиться и кричала на весь дом:

– Ты где приушипился? – и, как правило, находила его в нашей спальне, где он вдумчиво листал книги с детскими стихотворениями. Иногда она заставала его в туалете: сын изучал структуру кошачьего наполнителя, пробуя его на зуб.

– Ты слышал, что Медведев щас ляпнул? – зашел в зал тесть.

– Не, Палыч, не смотрю. Че там? – оторвался я от ноутбука.

– Говорит, что в два года уже вовсю читал, – зло хмыкнул.

– Ого!

– Базланит, что был самым обычным ребенком, – продолжал возмущаться тесть.

– Значит, у нас необычный ребенок.

– Выходит, что мы все тут необычные!

Подкинув дров в баню, теща вернулась в дом. Тесть поспешил к ней рассказать про самого обычного премьера.

– Да ты че? – веселилась теща в коридоре.

– Да я сам охуел, – раздавалось по всему дому.

Ловко оббегая мины, ко мне приблизился сын и начал импульсивно махать рукой в сторону веселившихся бабушки и дедушки. «Неужели и он возмутился», – подумалось мне.

– Идите уже с Иринкой. Нагрелась! – заглянув в зал, скомандовала теща.

– Идем! – одновременно ответили мы.

Недавно в доме появилась душевая кабина, но я ни разу не видел, чтобы там кто-то мылся. Никогда так не делали, не стоит и начинать. Тесть долго откладывал деньги на душ и установил его из принципа «чтобы как у людей». Сомневаюсь, что он вообще смог бы влезть в эту кабину.

Баня была проверенным и правильным способом мытья дважды в неделю. Родители жены отщипывали от дровяных запасов несколько поленьев, чтобы привести себя в порядок.

Я бы спокойно предпочел ей новую душевую кабину, но лично для меня этот деревянный сруб был поводом уединиться с женой.

Смыв с себя пот и наспех одевшись, я вышел из бани.

Неожиданно пошел дождь, теплицы принялись звучно отражать его. Снег начал подтаивать, как будто декабрь не давал ему официального разрешения спокойно и без эксцессов лежать в этом огороде. Где-то далеко взорвалась петарда, соседская собака, возмутившись, громко высказала свои претензии.

Пытаясь не задеть паутину, я спустился в погреб, где хранились соленья и компоты.

Раньше тут можно было найти самогон тестя, но не сегодня. Благо до бани я сходил в алкомаркет за коньяком и поэтому не сильно переживал из-за отсутствия пятидесятиградусного пойла. Я выбрал трехлитровую банку с вишневым напитком – его мы еще не пили в этот приезд. Поднявшись и закрыв погреб тяжелой деревянной крышкой, я вдруг подумал, что здесь гораздо чаще, чем в городе, чувствую себя человеком – живым, чистым, настоящим. Или как это говорят… счастливым.

С возвращением тестя в лоно семьи ужины стали проходить веселее.

Я доставал из угла зала раскладной черный стол. Жена накрывала его скатертью, и мы начинали таскать из кухни разнообразные блюда и напитки.

Я уступил тестю его законное главенствующее кресло – остальные сидели на диване, сын – не в счет, у него был свой отдельный столик со стулом.

Тесть включал телевизор. Как раз начиналась программа вечерних новостей. И под новости прошедшего дня мы начинали поедать основное блюдо, добавляя салат в маленькие салатницы, двигая по большому столу туда-сюда хлеб и сметану, наливая из графина компот. Я разливал по рюмкам алкоголь.

Если рюмки наполнялись недостаточно часто, то тесть начинал беспокоиться за нас:

– Чего у вас пустует-то?

Если он сам выпадал из алкогольной игры, то это не значило, что остальным можно расслабиться.

– Под такую-то закуску я бы уже давно эту бутылку кончил, – возмущался тесть.

После третьей рюмки теща говорила:

– Мне, наверное, хватит.

– Да ладно, – не верил я.

– Ну, может, половиночку, – отвечала она.

Еще две или три половиночки я ей после этого диалога наливал, в зависимости от того, нужно ли ей было на следующий день на работу.

– Хороший напиток, – говорила она, посматривая на незнакомую бутылку коньяка.

После того как была проведена пенсионная реформа, президент России перестал пользоваться безусловным авторитетом, и теперь его часто ругали вместе с остальными «пидарасами-чиновниками».

– Вот чешет! – замечал тесть, отделяя вилкой большой кусок котлеты.

– И ведь не стыдно им врать народу, – поддерживала разговор теща.

– За лохов нас держат! – не унимался тесть.

– А видели эту рекламу, где счастливая бабулька рекламирует «Почта Банк»? Как будто мы не понимаем, к чему это! – откидывалась теща на спинку дивана.

– Да пиздаболы они все, – проводил итоговую черту разговору тесть и огромным указательным пальцем переключал канал.

Новости, правда, и так подходили к концу. И тесть знал об этом, иначе бы не переключил.

Когда основные блюда были съедены, мы шли с тестем курить. Обсуждали нюансы стройки, закачанный сериал, вспоминали армейскую службу, или тесть рассказывал про тонкости варения самогона.

– Хвосты отдельно, а головы отдельно. Главное, все рассчитать. Я на этом уже собаку съел, – говорил тесть, посматривая на пылящиеся баки, в которых когда-то шли спиртовые процессы.

– А на солоде не пробовал? – поддерживал я разговор.

– Не. Нахуй! Слишком геморройно. У меня нет столько ресурсов, – говорил он и следом рассказывал все про варку виски.

Вернувшись за стол, тесть громко сообщал свое желание:

– Чаю бы! – И теща вставала из-за стола и шла на кухню ставить чайник. – И булку с маслом, – добавлял тесть чуть громче, чтобы было слышно на кухне.

Эта «булка с маслом» вызывала у меня изумление. Как она после всего съеденного в него вмещалась? Если не было булки, тесть заказывал мороженое. Им и я мог шлифануть съеденное.

– Спасибо всем! – говорил он, поднимаясь из-за стола, и шел к себе в комнату еще немного посмотреть телевизор перед сном, предварительно взяв со стола максимальное количество грязной посуды, чтобы занести ее по дороге на кухню. Это было, пожалуй, единственное, в чем он помогал по быту.

Я наливал последнюю «половинку», и теща, поблагодарив всех, шла за ним.

– Спокойной ночи, мам, – говорили мы с женой и с удовольствием выключали ТВ, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм, заранее скачанный с торрента.

Когда я выхожу покурить в огород и вижу все эти уютные накренившиеся дома, я вспоминаю похожий частный сектор в моей родной Тульской области.

Посещал я его потому, что в детстве был членом Евангельской церкви. Они были последователями Всемирного пятидесятнического братства, самого многочисленного из всех направлений протестантизма.

Их учение было наиболее близким к баптизму. Они предпочитали называться христианами веры евангельской или христианами евангельской веры.

А если коротко – пятидесятники.

Чтобы объяснить, как меня занесло в секту, придется вспомнить историю, которая произошла с моей прабабушкой Наташей.

Наташа жила со своими родителями в Кимовске (Тульская область). В четырнадцать лет у нее отнялись ноги. Это произошло в день, когда началась Великая Отечественная. Она вспомнила о лежащей на подоконнике соседа-атеиста Библии. Попросила отца принести и читала с утра до вечера. Вскоре Наташа начала ходить. И креститься. Она стала православной.

Чтобы семья не умерла с голоду, отец переправил Наташу со старшим братом в Ростовскую область. В 1943-м они попали в немецкий плен. Их отправили в концлагерь на юге Германии.

Она почти не рассказывала, но, бывало, я раскручивал ее на обрывочные истории. Наташа рассказывала про самолет, от которого бегала со своей ростовской подружкой.