– Че ты там вошкаешься? – перешла на местный диалект жена.

– Чего? Намыливаю мочалку.

– Бесит, как ты моешься.

– Как? – улыбался я.

– Как городской, – презрительно бросила она.

Там, где я рос, парилка и помывочная были всегда в разных местах, поэтому за несколько лет я так и не привык мыться их вятским способом.

Наблюдая друг за другом, мы смыли с себя пену и, потершись друг о друга, принялись за дело. Сексом с городским моя жена не брезговала.

Немного отдышавшись в предбаннике, я оделся и пошел домой.

Все, что мне нужно было от бани, я получал быстрее жены и поэтому оставил ее в одиночестве.

Снег тонкой пленкой равномерно лежал на взрыхленной земле.

Теплицы, поблескивая, праздновали отпуск.

Закурив, я снова вспомнил про тестя. Где он сейчас? Какой ручей пытается перепрыгнуть?

Зайдя домой, я выпил стакан холодного яблочного компота, его для меня налила теща.

Красный, теплый и ароматный сын стоял на четвереньках и катал разноцветные пластмассовые стаканчики.

Тесть, наверное, тоже сейчас где-то катает стаканчики.

День проходил спокойно. Или, скажем так, – ничего не происходило.

Прервав трапезу только на беседу с соседом, спросившим, где он может найти тестя, я доел суп с клецками и принялся читать новый художественный роман писателя из Харькова. Жена вышла из комнаты и, сложив руки у щеки, изобразила, что сын заснул, затем приказала мне одеваться.

На улице было темно и пусто. Из изб валил негустой дымок. Все экономили энергию, поэтому, как правило, свет зажигали только в одном из окон.

Решили дойти до квартиры, где был шанс застать тестя.

Все магазины уже закрылись (в выходные дни они закрывались в два), лишь алкомаркет «Красное и белое» излучал свой красный инфернальный свет.

Купив две пачки сигарет для тестя и мензурку согревательного травяного ликера для себя, мы пошли в сторону его квартиры.

Поглазев с улицы в окна и постучав в дверь, я понял, что нам никто не откроет. Несколько раз я громко позвал его по отчеству, чтобы он не подумал, что за ним охотится теща, но ответа не последовало.

В несколько глотков мы осушили мензурку и дошли до катка, где местные дети шумно катались на коньках.

Вспомнился отрывок из «Евгения Онегина».

Показалось, что возле катка спокойно курит тесть.

Хорошо разглядеть мужчину в большом черном пуховике в такой темноте было невозможно.

– Небось наблюдает за своим внебрачным сыном, – с усмешкой заметила жена.

– Может быть, все эти дети его? – предположил я.

– Или внуки! – окончательно развеселилась жена.

В семье ходили слухи, что как-то раз по пьяни тесть нагулял ребенка, но я в это особо не верил. Непохоже на него.

Похотливый мужик как будто услышал предположение моей жены и, кинув бычок за спину, ловко прыгнул на лед, чтобы поднять кричащего ребенка.

Тесть со своей переломанной ногой так сделать не смог бы.

На обратном пути мы снова зашли в инфернальный алкомаркет, купить бутылку коньяка на вечер. Теща работала два через два, и сегодня у нас был повод – ее последний выходной.

В магазине жена увидела свою бывшую учительницу музыки и, быстро отвернувшись, сказала, что подождет меня на улице. Та тоже не подала виду, что заметила свою ученицу. Не хватало еще в алкомаркетах общаться, как у кого жизнь складывается.

Я открыл пачку, которая предназначалась тестю, и закурил. Наконец загорелся единственный на этой улице фонарь. Идти стало проще.

Деревня где-то схоронила тестя, но приветствовала нас.

Когда мы вернулись домой, сын сидел на коленях у тещи и смотрел с телефона мультик про Львенка.

– Иди обниматься! – крикнул я обернувшемуся сыну, тот ловко сполз с бабушки, подбежал, приобнял мои ноги и устремился обратно к Львенку, в смысле – к бабушке.

Я сел в огромное кремовое кресло и включил на ноутбуке казачью песню «Нас пугали Пугачом».

Черная кошка Муська, спавшая на спинке кресла, открыла глаза – песня не была похожа на звуки из мультика про Львенка, но, быстро поняв, что ей ничто не угрожает, продолжила дрему.

Надеюсь, тесть просто спал в своей квартире и не слышал стука в дверь. У него не такой чуткий слух, как у Муськи.

Мультик кончился. На кухне сын нашел мухобойку и теперь направлялся к кошке.

Почуяв неладное, жена зашла в зал и, оценив ситуацию, выпалила, что если сын ударит кошку, то получит этой же мухобойкой по жопе. Сын опустил мухобойку, будто ничего насильственного не планировал, но жена не поверила ему и забрала тонкую биту для детского бейсбола.

Из ноутбука доносился мрачный хор:

«И там сплошные татары», – подумалось. Под такую песню можно было бы и подраться с кошкой!

Скоро ужин. Капуста с маслом и домашние пельмени со сметаной. Может быть, добавлю аджику.

Мизгирь (так местные называют паука) медленно полз мимо моей кружки, где я смешал соду с водой. От выпитой вечером бутылки я захмелел, может, минут на десять, когда курил, зато изжогу получил на всю ночь.

В зале, где я лежа читал роман на огромном кремовом диване, был еще раскладной черный стол для вечерних трапез, в основном он ждал своего вечернего часа в углу, еще два столика с прозрачным стеклом по бокам от дивана и кресло, на котором я просиживал всю эту зиму.

В углу спрятался компьютерный «школьный» угол с принтером, стационарным компьютером и стул на колесиках.

Музыкальные черные колонки «Союз» стояли по бокам от большой стенки, которая была центральным элементом в зале.

Верхняя полка была забита красиво расставленной посудой, несколькими семейными фотографиями и золотой медалью моей жены; в столбах-шкафах лежало разнообразное белье, книги и документы; на нижней полке главенствовал большой плазменный телевизор, правая ножка которого упиралась в усилитель от колонок.

Слева и справа от всего этого сооружения красовались две большие фотографии в рамках, задававшие стиль всему залу. Слева блестел Нью-Йорк, справа – Лос-Анджелес.

Ничего более безвкусного в деревенском доме представить было невозможно, однако родители моей жены так не думали и всякий раз включали свет на этих американских городах.

По всему залу были расставлены разнообразные большие и маленькие зеленые растения в горшках, они были везде: на полу, на колонках, на столиках, на стенке, на подоконнике, рядом с телевизором, у входа в зал.

Домашняя оранжерея, состоящая из кротона, драцены и других неизвестных мне растений, смиряла меня с неуместным нью-йоркским Центральным парком и лосанджелесским мостом Винсента Томаса.

В аннотации к книге, которую я читал, было написано: «Первое масштабное осмысление „русского танатоса“». Закончив читать главу, я закрыл книгу. Покурив в сарае, прокрался в комнату, где спала моя маленькая семья.

Сын, игнорируя одеяло, разлегся посередине. Я расстроился. Уже третью ночь я не успевал занять место возле жены. В коридоре завошкалась теща – проснулась. Спустя некоторое время захлопнулась входная дверь. Обнимая подушку, я слегка задел сына, но не разбудил его.

Утром я проснулся в комнате один и сразу понял, что народу в доме стало больше.

Почистив зубы, я направился в спальню к родителям жены и увидел там лежащего тестя. Рядом с ним сидел сын, они молча смотрели телевизор. Я подошел к тестю и, нагнувшись, сначала пожал ему руку, а затем приобнял за голову, по достоинству оценив его попытку улыбнуться.