– Из тебя выйдет самая лучшая жрица, – с грустной улыбкой произнёс Камазу и, спохватившись, замолк.

– Жрица и жена Анубиса, – поправила его девочка.

Мужчина покачал головой: та никак не могла выкинуть бредни своей умершей матери из памяти. Хотя он, наверное, был строг к дочери: кто сказал, что мечтать вредно?

– Да, великая Инпут, – с горькой усмешкой согласился он.

Лестницу и дальнейший путь ярко осветил луч света, зеркалами отражаемый вглубь пирамиды. Инпут нашла ладонь отца и непроизвольно сжала её. Мужчина улыбнулся, и они продолжили путь вниз, постепенно углубляясь в коридоры, в ответвлениях которых, как в помещениях, лежали умершие в погребальных саванах или в натриевых ваннах, готовые к наполнению ароматными травами и смолами тела.

Сделав пару поворотов, они оказались в рабочей комнате, как называл её отец, и поклонились лежащему на возвышении умершему великому царю. Он уже был готов к странствованию в вечности. Прошло сорок дней с момента начавшихся манипуляций с телом, с подготовкой его к загробной жизни.

– Анубис будет ходатайствовать за него? – спросила Инпут шёпотом со священными нотами в голосе.

– Фараон был велик в битвах, но немилостив к своему народу, – Камазу поклонился умершему, повторила за ним и Инпут. – Впрочем, не нам судить, дочь, Анубис взвесит сердце фараона и решит.

– Хорошо, что он умер, – не сдержавшись, протараторила девочка злорадно. – Он запрещал других богов…

Камазу удручённо покачал головой, и дочь, покраснев, замолчала. Но распекать её за эти слова не стал, ведь в них была истина, о которой многие думали, но не решались сказать вслух, боясь расправ. Он, жрец Анубиса, всё ещё был жив благодаря умению «провожать» умерших в мир мёртвых, где их ждал Осирис.

Потом, прошептав священные слова, жрец подошёл к горшочкам с внутренностями, уже высохшими и пахнущими ароматными травами с примешивающимся лёгким душком разложения.

– Подержи, Инпут, – мужчина отдал подошедшей девочке горшок, и по её телу прошёл холодок, покрыв кожу мурашками: отец редко доверял ей участвовать в ритуалах и от того, что здесь совершалось, она почувствовала себя самой главной, способной на то, что было подвластно лишь богам.

– Да найдёт слова для защиты души милостивый Анубис, сочтёт сердце Великого Царя легковесным, богиня Маат откроет правду о человеке, а Осирис примет его в родные поля, где продлятся дни его жизни вечно, – проговорил тот слова молитвы, взяв в руки небольшой нож; когда он произнёс следующие слова, его голос сильно завибрировал: – Поставь канопу*** на место, Инпут.

Девочка развернулась к отцу спиной и поставила ёмкость на место слишком быстро для того, чтобы заметить, как Камазу занёс руку над ней.

– Отец? – непонимающе, испуганно выкрикнула девочка, взгляд отчаянно метнулся в сторону выхода. – За что?

– Прости, любимая Инпут, – он ещё раз повторил попытку, но нож в виде полумесяца вновь остановился в воздухе, повисая в отчаянии, из глаз отца брызнули слёзы, – я не смогу.

– Отец? – Инпут дрожала от сильного страха, поджимающего все внутренности в один огромный комок.

– Беги, Инпут, и никогда не возвращайся, – прошептал он, нож упал на камни, неприятно лязгнув, девочка остолбенела, разрываясь между любовью к отцу и животным ужасом перед смертью. – Беги, – гаркнул мужчина так, что она рванула с места.

Камазу хотел было облегчённо вздохнуть, как в комнату вошли двое мужчин, один из них держал в руках отчаянно сопротивляющуюся девочку. Камазу дёрнулся к дочери, но услышал гневное:

– Не смей, – остановил он того вытянутой рукой и показал на девочку. – Так и знал, что в главный момент ты не сможешь… – один из мужчин со шрамом на подбородке зло смотрел на Камазу. – Не знал, что великий жрец не умеет приносить жертвы, или твой презренный бог не просит себе такие подношения?

– Она всего лишь ребёнок, Косей, – с трудом проговорил тот, глотая слёзы.

– Идеальная жертва, которую невозможно не принять, чистая телом и душой, с даром… – начал было Косей.

– Её дар может послужить и следующему фараону, – резонно увещевал тот, пытаясь придумать хоть какой-то выход, хоть как-то договориться.

– Ты слишком непокорен, и дочь твоя, как ослица, сопротивляется, – проговорил другой, с трудом удерживая барахтающееся тело девочки в руках.

– Смилостивься, Косей, – прокричал Камазу и упал тому в ноги.

– Ты не понимаешь, о чём просишь, – проговорил тот, подходя ближе к жрецу и желая забрать нож из-под его ног.

Но мужчина в момент, когда Косей был беззащитен, неожиданно сделав выпад, напал на него.

– Я не позволю, я всё исправлю, – с придыханием шептал тот, вступая в борьбу с противником почти вдвое выше и моложе себя. – Нельзя обмануть богов, нельзя вернуть кого-то с того света.

– Не спорь, старик, – тот с лёгкостью отшвырнул от себя Камазу, и он, отлетев, впечатался головой в каменную стену, мгновенно притихнув.

– Отец, – выкрикнула Инпут, извернувшись юрким телом, укусила громилу за руку, которую он рефлекторно отдёрнул: этого хватило, чтобы девочка освободилась из хватки и выбежала из комнаты.

– Держи её, идиот, – гневно выкрикнул Косей, и мужчина выбежал, – поймай её и неси сюда, она нужна нам.

Девочка бежала вглубь пирамиды, не разбирая дороги. Она знала некрополь как свои пять пальцев, вопрос в том, знали ли это место так же хорошо преследователи. Инпут, не чувствуя под собой ног от страха и волнения, вбежала в тёмное помещение, используемое для складирования саркофагов.

– Она не могла далеко уйти, а из пирамиды больше нет выхода, – проговорил, слегка отдуваясь, тот, кого отец называл Косеем.

– Да здесь где-то эта коза, найду и, перед тем как зарезать, как следует всыплю, – ответил громила, задыхаясь от одышки.

Инпут закрыла рот, чтобы не вскрикнуть.

– Амон ждёт от нас девственной крови последовательницы Анубиса, Аменхотеп хотел уничтожить всех жрецов, кроме тех, кто служит богу Амон-Ра, первые не понимают, что Амон един – других не существует, – мужчины продолжили свой путь дальше.

Девочка всё ещё дрожала, когда помещение, в котором она пряталась, вдруг озарилось ярким светом. Хотелось закрыть глаза, но она не смогла. В комнате, среди бардака крышек саркофагов и прочих различных принадлежностей для ритуалов, она смогла разобрать две мужские фигуры и еле подавила в себе вскрик. Когда свет поубавился, она заметила, что их тела венчали головы волка и сокола.

– Гор и Анубис… – прошептала изумлённо Инпут, разрываясь между чувством восторга и ужаса.

– Ты рискнёшь и всё поставишь на ребёнка? – спросил тот, что с головой сокола, и указал на девочку, съёжившуюся от ужаса, волосы шевелились на затылке, язык мигом высох.

Голубые глаза волка посмотрели на неё, и она не смогла оторваться от них.

– Наши отцы слишком слепы, чтобы объединиться против угрозы, нависшей не только над ними, и не видят общей картины, уцепившись каждый за свой кусок царства, которое, возможно, совсем скоро падёт под натиском крепнущего нового бога: если Амон доберётся до Анха, не поздоровится всем, он уничтожит любого, кто хоть как-то будет мешать его власти, – убедительно произнёс тот, сверкнув сапфировым взглядом, тоже гипнотизируя Инпут.

Она не сразу поняла, как он бесшумно и незаметно для её зрения оказался рядом с ней, лишь только почувствовала власть и силу, исходящую от него.

– Готова ли ты, дева, послужить богам? – спросил тот, всё так же не отрываясь от её тёмных, как ночь, глаз.

– Твоя жрица я, о великий Анубис, – прошептала Инпут, обретая дар речи, – твоя воля для меня закон, но…

– Но? – раздражённый рык отразился в пространстве так, что застыла в жилах кровь.

– Но я хочу быть Богиней, – дерзко произнесла девочка, сильно покраснев и потупившись в пол, добавила полушёпотом, – и твоей женой…

Раздался смех Гора, отразившись мечущимся эхом по всем закоулкам пирамиды.

– Какова! – произнёс он, всё ещё посмеиваясь. – О, эта задача не из лёгких, нашего Анубиса многие желали захомутать, но даже у богинь это не вышло.