— Кэти, это чепуха.

Но Найджел лежал на диване и беззвучно кричал в потолок. И было так много крови, так много следов.

Капитулируя, Кэти подняла руки.

— Если тебе кажется, что я веду себя нелепо, давай забудем об этом. Давай позвоним в полицию и расскажем, что на самом деле произошло. Уверена — экспертиза докажет, что мы его не убивали.

Марк снова встал и подошел к зеркалу. Он всмотрелся в отполированный круг, но увидел лишь своё собственное лицо в тусклом ореоле. Смерть Найджела потрясла его до глубины души, и у Марка возникло ужасное холодное подозрение, что, возможно, Кэти права и что-то явилось из зеркала. Но если он не наберется смелости выяснить это, то как он объяснит тело Найджела полиции? И что он будет делать с зеркалом?

— Ну, хорошо, — сказал Марк, всё ещё глядя на свое отражение. — Ты же эксперт по Камелоту. Если хочешь сделать так, то давай сделаем.

Чтобы не пропустить ни малейший проблеск дневного света, Кэти задернула коричневые бархатные шторы и подоткнула их снизу. Было уже много позже восьми, но на улице все еще лил дождь, и утро было таким мрачным, что ей не стоило беспокоиться. Марк пододвинул одно из кресел к зеркалу и уселся к нему лицом.

— Я чувствую себя одной из тех коз, которых привязывают, чтобы поймать тигра.

— Ну, я бы не переживала. Возможно, я неправа.

Марк достал мятый носовой платок, высморкался, потом принюхался:

— Боже.

— Это кровь, — сказала Кэти. И, помолчав, добавила: — Мой дядя был мясником. Он всегда говорил, что у порченой крови худший запах в мире.

Некоторое время они сидели молча. Казалось, запах крови становился всё гуще и резче, так что Марк действительно мог ощутить её вкус. В горле у него тоже пересохло, и он пожалел, что не выпил немного апельсинового сока перед началом этого бдения.

— Ты не могла бы принести мне выпить? — попросил он Кэти.

— Шшш, — сказала Кэти. — Кажется, я что-то вижу.

— Что? Где?

— Посмотри на середину зеркала. Что-то вроде очень слабого свечения.

В темноте Марк уставился в зеркало. Поначалу он не видел ничего кроме всепоглощающей черноты. Но потом заметил промельк, словно кто-то взмахнул белым шарфом, затем еще один.

Очень неторопливо, в полированном круге начало проявляться лицо. Марк почувствовал, как по спине медленно поползли мурашки, а нижняя челюсть затряслась так сильно, что пришлось стиснуть зубы, чтобы эту тряску прекратить. Лицо — бледное, вкрадчивое, но удивительно красивое — не мигая, с улыбкой смотрело прямо на него. Оно больше походило на лицо мраморной статуи, чем на человеческое. Марк попытался отвести глаза, но не смог: каждый раз, когда он поворачивался к Кэти, его взгляд невольно возвращался обратно.

Казалось, что затемненная гостиная стала еще более тесной и душной; и когда Марк сказал: «Кэти, ты её видишь?» — его голос звучал глухо, словно он прижимал к лицу подушку.

Из поверхности зеркала беззвучно вышагнула бледнокожая женщина. Она была обнажена, кожа — цвета луны. На мгновение её облепила маслянистая паутина черного налета, но, когда Ламия сделала еще один шаг вперед, паутина соскользнула, оставив её сияющей и нетронутой.

Не в силах что-либо сделать, Марк мог лишь смотреть. Ламия подходила всё ближе и ближе, так, что он мог дотянуться и прикоснуться к ней. У нее был высокий лоб, а волосы заплетались в странные, замысловатые косы. Бровей не было, что делало лицо невыразительным. Но глаза у Ламии были необыкновенные. Казалось, сама смерть смотрела её глазами.

Ламия подняла правую руку и легонько поцеловала кончики пальцев. Марк чувствовал ее ауру, электрическую и холодную, будто кто-то оставил дверь холодильника широко открытой. Ламия что-то прошептала, но это прозвучало скорее по-французски, чем по-английски — очень тихо и плавно — и Марк смог разобрать лишь несколько слов.

«Возлюбленный мой», — сказала она. — «Иди ко мне, отдай мне жизнь свою».

На груди, слегка выпуклом животе и на бедрах Ламии виднелись засохшие ручейки крови. Ноги тоже были забрызганы кровью. Марк смотрел на Ламию снизу вверх, не зная, что сделать, или сказать. Ему казалось, что вся энергия его покинула, и он не в силах даже говорить.

«Мы все когда-нибудь умрем», подумал он. «Но умереть сегодня, сейчас, в объятиях этой обнажённой женщины… какое это было бы приключение».

— Марк! — крикнула Кэти. — Хватай её, Марк! Держи её!

Женщина обернулась и, как змея, яростно зашипела на Кэти. Марк с трудом поднялся со стула и попытался схватить Ламию за руку, но та была холодной и скользкой, как подтаявший лёд, и запястье выскользнуло из его хватки.

— Кэти, давай! — крикнул Марк.

Кэти бросилась к занавескам и потянула их вниз: крючки на занавесках защёлкали, как петарды. Ламия направилась к ней, и почти уже добралась до окна, когда щелкнул последний крючок занавески, и гостиная наполнилась угасающим серым светом дня. Ламия снова повернулась и уставилась на Марка, выражение её лица почти остановило его сердце.

«Из всех мужчин ты был неверным самым», — прошептала она. — «И ты будешь наказан».

Кэти стояла на коленях, пытаясь освободиться от занавесок. Ламия схватила её за кудряшки волос, приподняла и со звучным хрустом укусила в шею. Кэти даже не вскрикнула. В немом отчаянии она уставилась на Марка и упала боком на ковер; хлынувшая из шеи кровь расплескалась по комнате.

Ламия медленно пошла к Марку; тот сделал шаг назад, потом еще один, передвинул кресло так, чтобы оно стояло между ними. Но она остановилась и закрыла глаза. Сейчас её кожа блестела, словно Ламия таяла. Марк, затаив дыхание, ждал. Кэти билась в конвульсиях, задевая ногой кофейный столик, из-за чего бренчали пустые пивные банки.

Ламия открыла глаза и бросила на Марка последний непроницаемый взгляд. Затем повернулась и сделала три шага к зеркалу, которое поглотило её, как лужа воды, покрытая маслянистой плёнкой.

Марк, не двигаясь с места, продолжал ждать. Дождь за окном начал стихать, и он услышал скрип проезжающего мимо молоковоза.

Через некоторое время он сел. Марк подумывал было позвонить в полицию, но что он мог им сказать? Потом Марк подумал о том, чтобы привязать тела к зеркалу и сбросить в Рин, где их никогда не найдут. Но полиция все равно придет, так ведь, и будет задавать вопросы?

Время тянулось медленно. Сразу после двух часов дня тучи на мгновение рассеялись, и голое дерево вишни в саду за домом заискрилось от солнечного света. В половине четвертого громкий стук в коридоре заставил Марка подпрыгнуть, но это была всего лишь пожилая женщина с тележкой для покупок, проталкивающая в почтовую щель экземпляр «Уинкантон Адвертайзер».

Сумерки постепенно сгущались, а Марк сидел в кресле перед зеркалом и ждал.

В половине шестого, когда комнату полностью заполнили тени, ему показалось, что он видит в поверхности зеркала слабое бледное шевеление, словно рыбину на дне мутного пруда. Марк вцепился в подлокотники кресла, его сердце билось так сильно, что болели ребра.

Затем с дивана донесся булькающий стон, и банки с пивом задребезжали. В зеркале появилась женщина с серебристым лицом и в этот момент Найджел и Кэти поднялись, чтобы приветствовать её.

Грэм Мастертон является автором более сорока хоррор-романов, триллеров и исторических саг. В экранизации его первого романа «Маниту» (1975) сыграли Тони Кертис, Сьюзен Страсберг, Стелла Стивенс и Берджесс Мередит. Действие его последней книги, «A Terrible Beauty» (2003) происходит в Корке, в Ирландии, где он жил несколько лет.