– Честно... – гневно выпалил Гастон и поднял ногу. Брюки были порваны. Давид как-то умудрился уколоть его! По голени текла струйка крови. Он водрузил ногу на стол и закричал: – Он сжульничал!

– Просто признай поражение. – Жорж сжал его плечо. – Ты, по крайней мере, не отказался от поединка.

Гастон скинул руку брата и настойчиво спросил:

– Разве ты не видишь рану?

– Комарик укусил? – Ансель наклонился над ногой Гастона. – Я бы такого прыщика и не заметил.

Тут подошёл Давид с новой кружкой эля, которую купил ему восторженный зритель.

– Думаю, мы доказали, кто здесь самый сильный и самый умный. Мелкий ты слизняк.

Гастон, как разъярённый бык, выдохнул из носа пар. Со звериным рыком он обежал стол и двинул Давиду прямо в нос. Клоун закинул голову назад, рыжие кудри задрожали. Давид восстановил равновесие и поднял кулак, но Гастон ударил противника в живот и, когда тот согнулся пополам, заехал ему по подбородку.

Давид упал.

Ярость, копившаяся годами бессилия, распалила Гастона, он набросился на Давида и стал колошматить его по голове и плечам. Парень выставлял вперёд локти, чтобы защитить лицо, молотил руками, но Гастон не обращал на это внимания и снова и снова обрушивал на голову поверженного врага удары. Как часто он представлял себе эту минуту! Мечтал выбить дух не только из Давида, но и из Апселя и Жоржа, и из каждого, кто безжалостно издевался над ним, их оскорбления и унижения ранили сильнее, чем избиения.

Лицо было забрызгано кровью, но Гастон не замечал, что Давид потерял сознание, пока Дани не оттащил его от обмякшего тела брата. Дани толкнул Гастона в руки Жоржу и присел около близнеца.

Жорж схватил Гастона за руки, и тот стал вырываться.

– Позовите кто-нибудь лекаря! – с отчаянием в голосе крикнул Дани.

Гастон тяжело дышал, пытаясь унять зверя, жаждущего ещё крови. Возмездия. Костяшки пальцев сочились красным. Ему было всё равно. Ошеломлённый взгляд Лиселя он встретил с победной улыбкой. Потом он заметил Лефу. Учитывая, как кузены шпыняли его, молодой человек наверняка понимал, какое торжество сейчас испытывал Гастон. Лефу стоял в нескольких шагах, глядя на него не то с ужасом, не то с восторгом, – юноша не мог понять, пока новый друг не улыбнулся. Разбушевавшийся маркиз переполнился гордостью и глубоко, удовлетворённо выдохнул.

Местный лекарь, который тоже пил в таверне, присел около бездыханного Давида.

– Отнесите его ко мне в аптеку, и осторожнее: у него, кажется, сломана челюсть. – Доктор поднял голову и сурово обратился к толпе: – Мордобой – это не способ решать спор.

– Ты изувечил его, – сказал Жорж со смесью потрясения и изумления в голосе:

– Давно ждал случая, – выплюнул Гастон.

– В самом деле? – Жорж прищурился и наконец отпустил Гастона.

Тот сделал неуверенный шаг назад, оправил наряд и вскинул голову.

– Ты же знаешь, как Давид всегда относился ко мне. Разве не так твои друзья решают разногласия между ними?

Их взгляды встретились, и лицо Жоржа залилось краской.

– Приму к сведению.

Давид со стоном очнулся, и Дани помог брату подняться.

– Хорошо хоть ты его не убил, – заметил Жорж. – Но лучше нам поскорее убраться отсюда, пока кто-нибудь не вызвал городскую стражу.

Гастон почувствовал, как по его лицу течёт кровь. Мужчины постоянно дерутся, правда ведь? Половина так называемых дружеских соревнований между Жоржем и его приятелями заканчивается потасовкой.

Жорж сунул Гастону в руки его плащ и шляпу и вдруг обнял его за плечи и повёл к выходу. Это внезапное товарищество выглядело несколько натужным и довольно неловким, но Гастон не стал сопротивляться. Где-то в глубине души он с нежностью вспоминал те дни, когда они с Жоржем были вдвоём против всего мира, и осмеливался надеяться, что они снова смогут стать братьями.

– ЧТО НА ТЕБЯ НАШЛО, почему ты как с цепи сорвался? – воскликнула мать, прежде чем Гастон успел сесть в гостиной.

Он огляделся в поисках плацдарма, чтобы выдержать шторм. Мать сидела в кресле около камина, отец стоял рядом с ней, облокотись на каминную полку. Но если сесть напротив матери, он снова будет чувствовать себя ребёнком. Вместо этого Гастон встал позади пустого кресла.

Родители созвали «семейный совет» сразу после завтрака, хотя из всей семьи присутствовали только они трое. Гастон размышлял, кто на него донёс. Хотелось надеяться, что не Жорж, – в конце концов, это мог быть кто угодно. Гастону показалось, что после драки между ними возникла какая-то новая связь, что Гастону, как ни странно, удалось заслужить уважение брата.

– Гастон! – прикрикнула на него мать. – В каких облаках ты витаешь, когда я с тобой разговариваю?

– Да, мама.

Её голубые глаза вспыхнули.

– Извините, я хочу сказать, что слушаю. А что... это Жорж вам рассказал?

– Вообще-то нет. Я бы хотела узнать об этом от него. – Мама обмахнула потное лицо веером. – На рассвете прискакал отец Давида, угрожал обратиться к властям. Ты не можешь представить, какое это унижение.

Впервые после драки Гастон почувствовал страх.

– Меня что... – он запнулся, – арестуют?

– Будет видно, – ответила мать.

Гастон знал, что не сможет выжить в холодной темнице на баланде. Придётся бежать.

В мозгу быстро сформировался план, включающий вторую карету и Агату. Нельзя было терять ни минуты. Его взгляд метнулся к двери.

Но тут ему пришла в голову другая мысль.

– Мужчины постоянно дерутся. Давид ранен смертельно?

Он найдёт предлог отвезти Агату в дом Плантье, чтобы она могла проскользнуть в комнату больного и вылечить его. Даже если снова придётся помогать ораве вонючих сирот, чтобы заслужить это чудо. Лучше уж благотворительность, чем тюрьма.

– Мальчик поправится. – Отец переступил с ноги на ногу. – Я спросил Жоржа о драке, и он сказал, что ты накостылял Давиду за дело.

От облегчения Гастон потерял бдительность и слегка ухмыльнулся.

– Так и есть.

– Это не оправдание! – Мать топнула каблуком по деревянному полу. – У него сломана челюсть. Возможно, он больше не сможет ни говорить, ни нормально есть.

Гастон вцепился в обитую тканью спинку кресла, и корки засохшей крови на костяшках треснули. Он достал из кармана платок.

– Я не знал, насколько сильно он пострадал, но...

– Такое поведение ничем нельзя оправдать! – воскликнула герцогиня Сильвена. – Мать Давида и Дани, Лидия Плантье, принадлежит к английскому королевскому дому. Это значит, что Давид – один из наследников титула.

– А по его манерам и не скажешь, – не успев остановить себя, пробормотал Гастон.

Отец хмыкнул – звук получился похожим отчасти на ворчание, отчасти на фырканье.

Гастон внимательно всмотрелся в лицо отца, но не нашёл в нём веселья, только обычную маску безразличия.

– Сейчас не время шутить! – взвизгнула мать. – Твои фортеля могут иметь разрушительные последствия для семьи.

Гастон едва удержался от замечания, что ему на это плевать.

Но мать продолжала:

– Нас могут изгнать из общества! Отлучить от всех важных персон! Как, по-твоему, это отразится на твоих брачных перспективах? А на судьбе брата и сестры? Кстати говоря, Молли Месни проявила к тебе интерес, а ты вёл себя из рук вон невежливо, пренебрежительно.

Отец выпрямился.

– Сильвена, давай не будем уходить от темы, ладно? – Не желая слушать её ответ, он попросил Гастона: – Расскажи нам о причинах потасовки.

– Я бы не назвала это потасовкой, когда мальчик изуродован... – заверещала мать.

Отец прервал её одним словом:

– Тихо, – и в ожидании уставился на Гастона. Отец был немногословен, но когда говорил, его слушали. И в этом случае единственный пронзительный взгляд мог решить чью-то судьбу.

Гастон поколебался, но в конце концов рассказал обо всём – как помог пожилой женщине, как потом в таверне все пили за его геройский поступок и как началась борьба на руках.